27 июня 1942 года

Петр Сажин
«Севастопольская хроника»
М., «Советский писатель», 1975, 544 стр.

(стр.125)
…Двадцать шестого июня 1942 года «Ташкент» отправил-ся в семнадцатый рейс. Походы лидера в горящий Севасто-поль, где не было и метра земли, который бы не обстрели-вался, стали уже эпосом: и в Севастополе, и на Кавказе, как только заходила речь о положении в осажденной чер-номорской крепости, разговор невольно сводился к «Таш-кенту» и его командиру Василию Николаевичу Ерошенко.
Их имена произносились с восторгом. В них - в ко-рабль и его командира - верили почти как в бога. Каждо-му бойцу из стотысячного гарнизона и каждому горожанину было известно о Ерошенко и «Ташкенте» все.
Что ж, эта слава добывалась отвагой. «Ташкент» и его экипаж действительно творили чудеса в те дни.
Я не хочу отпускать от себя надежду написать о них подробнее. В те дни вместе с корреспондентами Всесоюзного радио Вадимом Синявским и Юрием Арди я совершил на «Ташкенте» переход с кавказского берега Черного моря в объятый пожаром Севастополь. А сейчас пора перейти к рассказу о том, какую великую помощь оказал «Ташкенту», возвращавшемуся двадцать седьмого июня 1942 года из Севастополя, экипаж эсминца «Сообразительный».
Двадцать шестого июня 1942 года, когда «Ташкент» готовился к семнадцатому рейсу в Севастополь, миноносец «Сообразительный» стоял в Поти под бортом у линкора «Парижская Коммуна» и принимал на палубу 12-дюймовые снаряды для Севастополя. Полутонные снаряды пыта-лись разместить в нижних помещениях - они не помещались. Пришлось класть на палубе - поперек - на правом и левом шкафутах.
Погрузка шла весь день. К вечеру было принято семьдесят тонн. В сумерки вышли в Новороссийск
и 27 июня

(стр.126)paнним утром вошли в порт. «Ташкента» здесь ие было, накануне в начале дня он ушел в Севастополь и еще не возвратился, но его уже ждали. И не просто, а с трево-гой - обычно лидер в это время уже стоял у причала.
С грузом снарядов «Сообразительный» встал к прича-лу, и не успела команда завести швартовы, как на корабль побежал семафор: «Немедленно приготовиться к походу, о готовности доложите. Оперативный дежурный штаба флота».
Ответ командира «Сообразительного» «После приемки топлива буду готов к походу к восьми часам утра» как буд-то удовлетворил оперативного дежурного - из штаба не последовало никаких дополнительных указаний, но са-мого Воркова это не удовлетворило, он понимал, что слу-чилось что-то необычайное и безусловно серьезное, если его, нагруженного тяжелыми двенадцатидюймовыми сна-рядами, попросили немедленно быть готовым к походу. А как же это немедленно, когда придется несколько часов простоять под приемкой топлива?.. К походу куда? Зачем? В Севастополь он должен выйти лишь в сумерках - днем туда никто, даже подводные лодки, не ходит, путь в оса-жденный город блокирован в нескольких местах. А впро-чем, что ему терзаться загадками? Придет время, скажут, куда идти и зачем; начальство знает, что делает, - «оно газеты читает, не спит, а отдыхает»... Ворков приказывает ускорить приемку топлива.
В 6 часов 40 минут прибыл посыльный, и стало ясно, куда и зачем готовят «Сообразительный», - лидер «Таш-кент» на пути из Севастополя подвергся нападению авиа-ции противника. Имеет серьезные повреждения и требует помощи. Пока идет своим ходом.
Ворков тотчас же прекратил приемку топлива, снялся со швартов и вышел в море.
Было семь часов утра. В море тишина, а на судне ре-вут турбовентиляторы в котельных отделениях да чуть-чуть посвистывает ходовой ветерок в антеннах. Два часа полного хода, а никакого «Ташкента» не видно, хотя к встрече все приготовлено: кубрики и водоотливные системы; в кубриках, возможно, придется размещать раненых, а водоотливным механизмам качать воду из помещений «Ташкента».
Ворков по натуре человек собранный и с виду всегда казался железным. Но сегодня и сам себя не узнает –

(стр.127)
волнуется, нетерпеливо шагает по крохотному ходовому мостику и то на сигнальщиков посматривает, то бинокль к глазам, и, как это делает «профессор сигнального дела» краснофлотец Сингаевский, разделит глазами горизонт на квадраты и каждую клеточку буквально обыскивает. А на душе кипит. Что же случилось с «Ташкентом»? В Ново-российске на лету успел узнать о гибели «Безупречного». Теперь - «Ташкент». Это как-то не вмещалось в сознание. Правда, немцы давно охотились за лидером: были даже выделены эскадрильи воздушных асов, по Дунаю спуще-ны подводные лодки, торпедные катера, созданы отряды самолетов-торпедоносцев... Гитлеровское радио, газеты кричали о «неуловимом голубом дьяволе»...
И вот уловили - сволочи!
И все же, что за повреждения у «Ташкента», если Ерошенко затребовал помощь? К чему готовиться?
Экипаж эсминца гудит, всем интересно, что с лидером. Ворков делает запрос на базу об обстановке. Ответа нет. Ну что ж - приказ сигнальщикам «смотреть в оба!» и всем боевым частям «мух не ловить!».

В нетерпеливом ожидании событий время всегда течет лениво... Но вот сигнальщики докладывают о том, что на горизонте впереди по курсу черная полоска дыма.
Приказание рулевому держать на дым. Вскоре опозна-ется «Ташкент». Не успевает Ворков дать приказание ра-дистам запросить лидер, в какой помощи он прежде всего нуждается, как на мостик приносят радиограмму: «Коман-дир лидера «Ташкент» просит идти полным ходом. Корабль погружается. Оперативный дежурный штаба базы».
Ворков переводит ручки на самый полный, в Новорос-сийск оперативному дежурному штаба базы летит радио-грамма: «Сообразительный» полным ходом идет к «Таш-кенту».
Одерживая миноносец, чтобы он не развил большой волны на малых оборотах, Ворков приблизился к лидеру.
Боже, что стало с красавцем «Ташкентом»!.. Нос по-грузился в воду, корма приподнята, и в ней огромная дыра.
Корабль не держится на курсе, рыскает, идет, как сле-пой, по пологой кривой. Стонет. Черный дым стелется над ним. А на юте полно людей: раненые с окровавленными повязками, женщины, дети...

(стр.128)
За год войны немало повидано: и буксировка «Беспо-щадного» от Тендры с оторванным носом, и походы к Кон-станце, к Одессе, к Феодосии... Но такого... Ворков понял что положение у лидера просто трагическое. Меж тем командир «Ташкента», слегка осунувшийся после бессон-ной ночи и только что закончившегося боя с фашистскими самолетами, выглядел спокойным. Только обострившиеся скулы да глаза выдавали тот внутренний огонь, каким го-рел Ерошенко.
«Что вам в первую очередь необходимо? Сообщите ско-рее», - спросил Ворков.
Ответный семафор гласил:
«Имею две большие пробоины. Затоплены румпельное отделение, третий и пятый кубрики, первое и второе ко-тельные отделения. Вода медленно поступает в корабль. Близко не подходите, управляюсь машинами».
Через пять минут новый семафор с лидера:
«Пока буду идти своим ходом. Приготовьтесь взять ме-ня на буксир. Сообщите свое место».
«Сообразительный» сообщил свое место и подошел бли-же. Отняв от глаз бинокль, Ворков подумал, что он на ме-сте Ерошенко не стал бы ломаться, а попросил бы в пер-вую очередь снять раненых - ведь у него их, вместе с эвакуированными женщинами и детьми, около 3000! Да воды в помещениях под тысячу тонн! Кстати, а куда он, Ворков, денет раненых и эвакуированных?! На шкафутах лежат двенадцатидюймовые снаряды для 35-й батареи, которые он должен еще доставить в Севастополь после того, как будет оказана помощь «Ташкенту». Четыре кубри-ка забиты зенитным боезапасом. Этот груз тоже для осаж-денного Севастополя.
…Новороссийск только что сообщил: на помощь «Таш-кенту» идут торпедные катера и эсминец «Бдительный». Помощь - это очень хорошо. Однако нельзя терять вре-мя - простым глазом видно, что положение «Ташкента» не просто тяжелое, но катастрофическое.
Ворков послал новый семафор Ерошенко:
«Нужно ли снимать раненых? Как ведет себя корабль. Поступает ли сейчас вода?»
Ерошенко не ответил - очевидно, обстановку выяс-няет.
Ворков хорошо понимал, что морская традиция требо-вала от Ерошенко бороться до последнего и лишь в крайнем

(стр.129)
случае обращаться за помощью. И в этот час эта тра-диция все еще владела командиром лидера, и он всеми си-лами старался сам, сам без руля, полный воды, выбраться из беды. Старался, шел своим ходом и из-за порчи румпельного отделения управлял кораблем с помощью машин. Но разве это был ход? Это был агонизированный, тяжелый шаг раненого, да не просто, а смертельно раненного.
Ворков махнул рукой на то, что и как подумает о нем Ерошенко, и послал ему семафор:
«До берега двадцать шесть миль, курс в ближайшую точку 60°. Считаю целесообразным снять раненых».
На этот раз ответа долго ждать не пришлось - тотчас же последовал семафор с «Ташкента»:
«Подходите к борту для снятия раненых».

...В книге контр-адмирала Воркова «Флаг на гафеле» помещен снимок: «Сообразительный» у правого борта «Ташкента». Снимок сделан в момент перегрузки раненых и приема эвакуированных с «Ташкента» на эсминец. Сни-мок не совсем удачный - он не рассказывает о главном: с одной стороны, о трагизме положения, с другой - о триум-фе морского братства.
Перенесение раненых, детей и переход женщин с «Ташкента» на «Сообразительный» и их размещение на корабле заняло 22 минуты, а всего переместилось на эсми-нец за это время - 1975 человек!
В наше время, когда существует множество волшебных счетных машин, легче легкого в один секунд, как гово-рится, подсчитать, сколько же человек было переправлено на корабль за одну секунду! Причем переправлено не в нормальных условиях, а в чрезвычайных!
Когда «Сообразительный» отошел от «Ташкента», Ворков вдруг почувствовал, что эсминец стал валким, то есть из-за перегрузки потерял остойчивость. В случае необхо-димости он не сможет даже защититься; при такой перегрузке об открытии артиллерийского огня и думать нечего!
Ворков вспомнил, как Ерошенко, прежде чем ответить на вопрос, с какого борта подходить, глядел на небо:
- А банабаки не налетят?
- Думаю, что нет! — уверил Ворков, хотя и понимал, что это бессмысленно. Но сказать по-другому не мог – еще не высохла кровь на палубе «Ташкента», и самого командира

(стр.130)
лидера еще не покинуло напряжение после только что пережитого боя. Ворков знал это по себе.
Ерошенко еще раз окинул взглядом небо и сказал:
- Подходи справа.
Малым ходом Ворков подошел справа и встал к борту лидера вплотную. Тотчас же были заведены швартовы и переброшены сходни.
Пока палубная команда, фельдшер и санитар под ру-ководством старшего помощника капитан-лейтенанта Бес-палова снимали с «Ташкента» раненых и детей, Ворков окликнул Ерошенко. Тот подошел к краю мостика. Ворков негромко спросил, как погиб «Безупречный».
Из немногословного ответа Ерошенко Ворков узнал очень мало. Да и что тот мог сказать ему? «Ташкент» вы-шел из Новороссийска позже «Безупречного» и к месту гибели миноносца пришел, когда корабль уже затонул и на том месте в огромном мазутном пятне плавало несколь-ко десятков людей. Они держались за какие-то обломки, бочки, бревна и за все то, что не было принайтовлено и всплыло после погружения миноносца. Они что-то кричали и махали руками. Но махали как-то странно: не к себе, а от себя, что можно было понять как просьбу не подходить к ним или как предупреждение. Однако Ерошенко скоман-довал подойти к плававшим. Но тут налетели фашистские самолеты, и ему пришлось отойти, так как падавшие рядом бомбы топили людей.
Самолеты долго преследовали его, и когда он отбился от них, то уже не смог вернуться к месту гибели «Безу-пречного», надо было спешить в Севастополь — в Камышевой бухте его ждали тысячи раненых, дети и женщины.
На вопрос Воркова, почему же «Безупречный» пошел в Севастополь днем, а не ночью, Ерошенко ответил, что он должен был срочно доставить туда солдат и боеприпасы. Но солдаты вовремя в Новороссийск не прибыли: вместо вечера двадцать пятого они появились лишь утром двадцать шестого, тут же погрузились, и «Безупречный» вышел из Новороссийска.
Примерно в семнадцать тридцать на траверзе Ялты его и настигли самолеты противника...
Тяжело все это было слушать Воркову. Накануне этого трагического похода он заходил на «Безупречный» к командиру - Петру Максимовичу Буряку, с которым… (продолжение следует)

... как малоя знаю ... а фото есть хоть какието?...

(окончание)

(стр.131)
подружился еще в сороковом году в те дни, когда принимал «Сообразительный». Вместе новый, 1941 год встречали. На этот раз Ворков попросил Петра Максимовича отдать ему своего сына Володю.
Сын Петра Максимовича Володя Буряк нравился Воркову, он был определен юнгой на «Безупречный» после того, как пытался в первые дни войны удрать вместе с другими мальчишками на фронт. Ему тогда шел шестнадцатый год. Мать уговорила отца взять его с собой на корабль. Петр Максимович Буряк добился разрешения у командования, и Володя попал к корабельным зенитчикам. Мальчик был необычайно горд своим положением и мужественно выносил тяжелые походы.
После выхода немцев к Северной бухте походы в Севастополь стали очень опасными - не только авиация, но и артиллерия стала преследовать каждый корабль, входивший в севастопольскую гавань.
Мать Володи, Елена Тихоновна Буряк, теперь уже не радовалась тому, что ее сын на корабле у отца; каждый поход «Безупречного» в Севастополь теперь для нее беспокойные дни и бессонные ночи. Ворков знал об этом, потому и затеял разговор с Буряком, чтобы тот отпустил с корабля сына, отдал бы его на «Сообразительный». Ворков мог оставить Володю на берегу, когда предстоял тяжелый рейс; он так делал с другими юнгами, которые воспитывались на «Сообразительном».
Сам же Петр Максимович не мог этого сделать: если б он оставил сына хоть раз на берегу под предлогом, что поход сопряжен с большим риском для жизни, то это могло бы отрицательно сказаться на боеспособности экипажа...
Выслушав Воркова, Буряк покачал головой:
- Нет, Сергей Степанович!.. Пусть пока Володька поплавает здесь, со мной. Подучу, в люди выведу, чтобы стыдно не было, тогда и забирай к себе.
Ворков не знал, был ли Володя в этом, увы, последнем походе «Безупречного». Да и вообще, в этот час никто ничего не знал о трагедии миноносца. Те же, кто впоследствии рассказывали о гибели корабля и пятисот с лишним людей, в этот час еще плавали в воде, наша подводная лодка, которая спустя некоторое время спасет их, еще не всплывала. Плавали и те, кто также надеялись спастись, но не знали еще, что не спасутся. Среди них был и Володя Буряк, которого с разрывающим сердце нетерпением

(стр.132)
ждала в Новороссийске мать. А Володя, как потом стало известно, очутившись за бортом, метался среди плавающих и громко выкрикивал: «Батя-а! Батя-а!» И всех, кто подплывал к нему, спрашивал: «Вы не видели батю?».
Никто не видел командира, хотя искали его все и помнили, что, когда корабль начал идти ко дну, он спокойно - так тогда казалось, что спокойно, - отдал команду: «Спустить шлюпки на воду! Всем покинуть корабль!».
В этот час, когда Ерошенко рассказывал о том, что он видел на месте гибели «Безупречного», ни командир лидера, ни Ворков не знали, что на борту «Безупречного» было триста двадцать солдат и шестнадцать медицинских сестер, продовольствие и двадцать тонн боеприпасов. Все, и в том числе свыше пятисот человек (триста двадцать солдат плюс двести с лишним моряков миноносца), стало добычей моря.
Володя Буряк, не найдя отца, с группой моряков поплыл к берегу, но никто из этой группы не достиг земли. О трагической гибели в сорока милях от Ялты «Безупречного» впоследствии многое рассказали мичман Миронов, вестовой командира «Безупречного» краснофлотец Чередниченко и сигнальщик Сушко. Эти трое (и единственные) были спасены подводной лодкой. А спустя четверть века в газете «Известия» были опубликованы подробности гибели миноносца и той борьбы со своей совестью, которую выдержал Петр Максимович Буряк, когда жена попросила его в канун отхода миноносца в Севастополь, чтобы он командирской властью оставил сына на берегу...
Однако вернемся к «Сообразительному».
Прием раненых, детей и женщин заканчивался. Ворков, осматривая корабль, где уже не было ни сантиметра свободного местечка, неожиданно в большой толпе увидел девочку. Она сидела на руках у раненного в ноги и руку красноармейца в изодранной гимнастерке. Здоровой рукой боец держал девочку и пристально смотрел на небо - недавняя беда пришла оттуда и возможная, новая тоже ожидалась оттуда. А девочка в перепачканном мазутом платьице исподлобья, с тревожной задумчивостью взрослого человека смотрела на только что покинутый корабль. Губы ее были плотно сомкнуты, на осунувшемся личике следы грязных ручонок. В какое-то мгновение Ворков вдруг увидел на том месте, где было лицо девочки, лицо сына... Он качнул головой, словно бы стряхивая жгучий

(стр.133)
взгляд ребенка, и повернулся к Ерошенко. Ворков слушал командира лидера, но думал о ласковых ручонках сына, о жене. И чем больше думал об этом, тем чаще поглядывал на палубу, где в невероятной тесноте шло устройство принятых на борт люден. А девочка все смотрела куда-то неподвижным взглядом.

Приняв на борт 1975 человек, «Сообразительный» отошел от борта «Ташкента» и взял курс на Новороссийск. А в это время подошел «Бдительный», коему и надлежало взять на буксир лидер.

Помнится, когда Сергей Степанович рассказывал мне об этом эпизоде, я, хорошо зная миноносец, его помещения, спросил, где же он разместил почти две тысячи человек. Ворков сразу же ответил, как будто это вчера было: 250 человек на полубаке, а 1200 человек на шкафутах правого и левого бортов, 300 человек на юте. Тяжелораненые, дети и женщины - в кубриках. К сожалению, там большое место занимали ящики с боезапасом для зенитной артиллерии Севастополя. Тесно было и на мостике.
— А сколько «тактический формуляр» разрешает брать на борт? — спросил я.
— Не больше 400 человек. И притом без груза па палубе н в кубриках.
— А как же вы?..
— Как мы? — Ворков задумался.— Знаете, Петр Александрович, если не говорить высоких слов о долге, а подойти к этому вопросу проще, то дело обстоит так — другого выхода не было!.. Надо было идти на риск! А морская служба без риска, что борщ без перца... Знаете старую пословицу: «Кто в море не бывал, тот досыта богу не намаливался». .. Ну что было делать? Я, старпом, инженер-механик корабля — все мы понимали, что в связи с перегрузкой у нас резко нарушена остойчивость, снизилась метацентрическая высота, увеличилась валкость и почти никакой маневренности... Я уж не говорю о вражеских самолетах, нам свежий ветер был смертельно опасен! Более того - мы сами себе были опасны!
— То есть как это так? — спросил я.
— А так… в связи с потерей остойчивости н увеличением валкости любое передвижение людей на судне было

(стр.134)
опасно. А ведь у нас, как я вам уже говорил, на шкафутах по правому и левому бортам, стояло по 600 человек. Стоило бы зародиться панике, а для нее основание было — все эти люди вырвались из ада, то есть из горящего, не-прерывно обстреливаемого Севастополя и в пути пережили чудовищную бомбардировку! Ну вот, представьте себе, появляется даже какая-то мнимая опасность, кто-нибудь крикнет... и люди кинутся на один борт — все, корабль перевернется... Ну, пришлось принять меры...
— Какие же?
— Я запретил хождение по кораблю даже палубным матросам и даже, извините, кому но нужде надо... Разрешил оправляться на месте. Для этого приказал везде ведра расставить. Даже на мостике у меня ведро стояло... Но больше всего я боялся того момента, когда буду подходить к причалу. Понимаете, здесь, в море, при отсутствии свежего ветра и самолетов противника всю публику взяла в руки палубная команда и командиры. Экипаж на «Сообразительном» вы же сами знаете какой, что по выучке, что по развитию, как говорится, дай бог каждому! А вот что будет в Новороссийске, когда останется несколько метров до берега, до причала, я как начинал думать об этом, у меня сердечко в жменю сжималось... Вы спрашиваете, почему? А потому, дорогой мой, что, увидев берег, люди могут потерять власть над собой и броситься на причал раньше времени, и тогда получится Ходынка, да и корабль может завалиться.
...Сели мы со старпомом и давай все расписывать. Во-первых, определили выхода по трем сходням. Так? Дальше записали, что в первую очередь на берег сходят дети и женщины — палубная команда помогает им, командиры поддерживают порядок. Затем корабль покидают ходячие раненые, а после них медперсонал и краснофлотцы выносят на носилках тяжелых...
— Ну и как, все обошлось?
— Какое!.. Не успел эсминец подойти лагом к стенке, как пассажиры хлынули на один борт и через поручни полезли на причал. Это было так неожиданно, как извержение вулкана. Совершенно неожиданно, хотя мы, как уже сказал выше, и готовились к этому моменту. Более того, пока эсминец шел от бомбардировки «Ташкента» к Новороссийску, командиры, как говорится, «вели работу»

(стр.135)
среди людей, снятых нами с «Ташкента»... У меня сердце упало, когда это случалось. На палубе 70 тонн тяжелых снарядов, если крен будет больше двадцати пяти градусов, стронутся с моста мои снаряды, а и каждом полтонны... Что было делать? Никаким криком, никакой командой людей нельзя было остановить — у каждого из них был колоссальный запас нервной усталости, которая скопилась на время но только четырехчасовой бомбардировки «Ташкента», но еще и в Севастополе. Что бы там не говорили о безграничном мужество, нервы-то все восемь месяцев обороны были натянуты до нулевой отметки прочности... Разрядка должна была произойти рано или поздно. Вот она и произошла...
К счастью, боцманской команде удалось буквально за минуту до паники набросить швартовые концы и закрепить корабль. Правда, эсминец все равно лег на причал левым бортом, но крен оказался не более 15°, и боезапас, приготовленный для 35-й батареи, не пополз...
— Жертвы были?
— К счастью, нет!.. Ну вот, сошли все. Потом вынесли тяжелораненых. Я оглядел эсминец — пусто на палубе. Радоваться бы — людей спасли и доставили на Большую землю, а на душе что-то вроде занозы. В чем дело? Пыта-юсь вспомнить, может быть, я забыл что-то! Вспомнил! Девочка была на палубе, на руках у раненого красноар-мейца. Она еще так смотрела на «Ташкент», где пережила бомбежку... В суматохе мне было не до неё, и я не заметил, когда сошел красноармеец, кто взял девочку... С чувством, какой-то опустошенности и невероятной усталости я сошел с мостика, приказал всем оставаться на боевых постах и доложил командиру Новороссийской базы контр-адмиралу Холостякову о выполнении задачи.
Позже мы с Качаном — вы помните нашего инженер-механика Качана? — раскинули «пасьянс», и вот что у нас получилось: семьдесят тонн снарядов и тысяча семьсот человек на палубе, тонн двадцать зенитного боезапаса и человек двести в кубриках и каютах...
Угроза переворачивания корабля у нас уже была тогда, когда мы заканчивали переброску раненых и женщин с «Ташкента». А когда старпом доложил мне, что на борт миноносца принято 1975 человек, и мы, осторожно отойдя от него, развернулись и пошли в Новороссийск, то мы попали положение канатоходца, идущего по канату,

(стр.136)
протянутому над пропастью... Никогда я не забуду день 27 июня 1942 года!
Между прочим, после нас ни один миноносец, насколько мне известно, не перевозил столько людей за один раз!

... а есть ли хоть приблезительная схема повреждений или фото состояния корабля ...

Точнее те полусгоревшие, полуоборванные куски, которые успели вытащить.
После войны полотно панорамы изготовлено ЗАНОВО. "По мотивам..."

И ни фига то вы граждане - любители не знаете правды истории
Вот - "Журнал военно-морского флота" "Морской сбродник" (когда-то был "Морской сборник", но это было очень давно :angry: ) № 1-2005 г.
стр. 28: автор - ажно целый вице-адмирал (это вам не фигли-мигли )
- А. Римашевский:
"... Всему миру известен легендарный подвиг экипажа лидера "Ташкент". В 1941г. он выполнил боевую задачу по эвакуации из Севастополя в Новороссийск свыше двух тысяч человек раненых бойцов, женщин и детей.
На переходе лидер подвергался бесчисленным атакам вражеских самолетов и кораблей, имел много повреждений, но благодаря боевому мастерству командира - выпускника курсов капитана 3 ранга Е.Н. Жукова, прибыл в порт назначения..."
Вот так сталбыть по ихнему адмиральскому оно и было .