Здравствуйте уважаемые!
Коль пошла такая пьянка, все взялись за воспоминания, то вот вам еще:
В 2004 г. во Владивостоке вышла книга бывшего командира 47-й бригады, к-адм Юлия Гераськина - "Корабли и годы".
И там есть глава посвященная одному событию из истории бригады. думаю всем будет интересно.
ЧЁРНЫЙ ДЕНЬ ФЛОТА
«Подлость - умение изпользовать выгоду
из собственного ничтожества»
(Н. Рязанов)
Думаю, читателю знать подробности событий того дня из истории Тихоокеанского флота, который противолодочники назвали черным, будет небезынтересно. Этот день начался с того, что командир 11 -го дивизиона МПК капитан-лейтенант Николай Григорьевич Зуев со своими кораблями вышел в море отрабатывать учебно-боевую задачу С-1. Во время отработки задачи неожиданно был установлен гидроакустический контакт с неизвестной ПЛ. Согласно боевой подготовке флота в этот день в районе проведения учений никаких подводных лодок не должно было быть. Зуев на всякий случай связался с оперативной службой и получил подтверждение, что это так и о наших подводных лодках в этом районе не может быть и речи, а гидроакустический контакт возможен только с иностранной ПЛ. Получив подтверждение, Зуев начал преследование обнаруженной ПЛ. Надёжно удерживая гидроакустический контакт с ней четырьмя МПК, продолжал слежение, периодически взрывая гранаты и приказывая всплыть иностранной субмарине. Командир иностранной ПЛ не мог не понимать, что следом будет применено всё противолодочное оружие в полном объеме. Тем не менее он стал применять различные приёмы уклонения от преследующих кораблей, пуская в ход имитаторы и помехи, чтобы выйти из территориальных вод.
Иностранная ПЛ оказалась дизельной лодкой, так как подводную скорость более 5-6 узлов не развивала. За пределами наших территориальных вод ИПЛ несколько раз всплывала под перис-
253
коп, видимо, таким приемом пытаясь оторваться от преследования. Все действия командира говорили о том, что наши моряки столкнулись с опытным подводником-асом. Нашим МПК приходилось стопорить машины, дабы не столкнуться с корпусом ИПЛ, которая была на дистанции поддержания контакта в пределах 2,5-3,5 кабельтовых. В это время дежурная ПУГ в составе трёх эсминцев под командованием контр-адмирала Чулкова Л.Г. вышла по приказанию первого заместителя командующего ТОФ вице-адмирала Васильева из залива Стрелок и полным ходом направилась в район, где наши корабли держали на контакте ИПЛ. Узнав, что в район контакта с ИПЛ идут эсминцы, капитан-лейтенант Зуев связался с оперативным дежурным базы и высказал свою отрицательную точку зрения на своеобразную подмогу, да еще в составе эсминцев, которые будут только помехой для эхоконтакта с ИПЛ, где гидрология и так была неважной. К тому же МПК имеют преимущества перед эсминцами в поворотливости и меньшую инерцию на циркуляции, так как по размерам значительно уступают эсминцам. В связи с этим он попросил, чтобы корабли контр-адмирала Чулкова не мешали ему самостоятельно провести операцию. Но контр-адмирал Чулков по-своему оценил деловое предложение младшего офицера и в ответ проявил адмиральский нрав, круто настоял на своём и приказал всем кораблям подчиниться его команде и лечь на курс, какой он рекомендует.
- В таком случае, пусть один из эсминцев примет у меня контакт с ИПЛ, — предложил Чулкову по связи капитан-лейтенант Зуев, — и как только эсминец установит контакт, я уступлю след, отведу МПК.
Однако опять деловое и, главное, грамотное предложение младшего офицера было игнорировано. Контр-адмирал Чулков в грубой форме оборвал Зуева и велел тому «отойти немедленно на след». Зуеву ничего не оставалось, кроме как подчиниться старшему по званию и должности командиру. В результате контакт с ИПЛ был утерян. Тогда Зуев, испросив разрешения у старшего района, повёл самостоятельный поиск исчезнувшей было ИПЛ, которую через два часа поиска вновь обнаружили, а ещё через полчаса контакт с ИПЛ установили и три других из его группы МПК. Контакт
254
удерживался на том же расстоянии -2-3,5 кабельтовых. Когда Зуев доложил, что контакт надёжно установлен, всё повторилось вновь. Ему опять приказали отойти на след, не установив контакт с ИПЛ кораблями ПУГ из эсминцев. К этому времени по тревоге в район обнаружения ИПЛ были высланы ещё три СКРа, которые, как и ПУГ Зуева, никаких приказаний и заданий от старшего в районе не получили. Чулков, полагаясь на ПУГ эсминцев, так увлекся, что ИПЛ, махнув хвостиком, опять оставила всех, как говорят, с носом. В эфире творилась какофония, Чулков выходил из себя, так и не наладив общего руководства ПУГами.
Так продолжалось весь день, до самой ночи, но контакт с ИПЛ так и не установили. На следующий день разбор плачевного результата производился под руководством вице-адмирала Васильева Г. К. И, естественно, первым вопросом, который ставился при разборе, был вопрос: «А была ли подводная лодка?». Я практически всю ту ночь, когда корабли вернулись в Парис, разбирался со всеми командирами кораблей, старшинами и матросами, которые в разнос время находились на мостике и воочию могли засвидетельствовать, что подводная лодка всё же была. Выслушивал объяснения гидроакустиков-операторов, сверял записи приборов и брал с них объяснительные, которые писались в отдельности так, чтобы никакой согласованности в них не было. Каждый писал свое, избегая в объяснительной услышанного от другого. Каждый излагал то, что видел, и то, что слышал. Из объяснительных получалась картина убедительная: комдив, офицеры, личный состав в один голос утверждали, что дважды наблюдали перископ неизвестной ПЛ, а не швабру, как позднее будет утверждать контр-адмирал Чулков. Гидроакустики свои доклады о наличии эхоконтакта подтвердили записью на ленте и твёрдой уверенностью, что и в первый и во второй раз держали контакт с дизельной подводной лодкой, имевшей одну и ту же классификацию шумов работы винта.
О том, что в наших территориальных водах, в Тихоокеанском бассейне была обнаружена ИПЛ, было доложено в Москву Главкому ВМФ. Центральный командный пункт ВМФ в свою очередь на доклад отреагировал приказом штабу ТОФ постоянно докладывать об обстановке. Но все доклады в Москву поступают с по-
255
дачи контр-адмирала Чулкова, который все донесения о контакте с ИПЛ ПУГ капитан-лейтенанта Зуева выставляет в путанном свете, утверждая, что Зуев и командиры его МПК выброшенную боцманом за борт швабру с торгового судна приняли за перископ ПЛ, а личный состав поддакивает по приказу командиров МПК. И тут, чтобы выкрутиться перед московским начальством, началось противостояние двух далеко не равных весовых категорий. С одной стороны контр-адмирал Чулков с командирами эсминцев, с другой — капитан-лейтенант Зуев с командирами МПК. Чулков и его офицеры в званиях не ниже капитана 2-го ранга обвиняют ПУГ Зуева в необоснованном, даже провокационном, донесении, Зуев же со своими лейтенантами твёрдо стоят на том, что Чулков со своими эсминцами помешал им задержать, а то и уничтожить «супостата», вторгшегося в терводы СССР. Сторону Чулкова вынужден защищать и вице-адмирал Васильев, который в интересах собственного служебного положения иной позиции и не мог занимать.
- Захожу в кабинет первого зама комфлота Васильева, — рассказывал позже Зуев, — там кроме него присутствуют контр-адмирал Чулков, начальник разведуправления и два старших офицера.
И гут Зуев попадает под разнос. Ссылаясь на данные разведки, которой, якобы, доподлинно известно, что на момент обнаружения Зуевым «швабры» никаких иностранных ПЛ в Японском море не было, Васильев обвиняет Зуева в провокационном донесении, которое повлекло за собой огромные материальные затраты оперативной эскадры.
- Хорошо, что туман в районе аэродромов самолётов ПЛО не позволил подняться им в воздух, а то бы затраты были ещё большими, — упрекал Зуева вице— адмирал Васильев. — Докладывают и объясняют путанно, в их показаниях нет уверенности, что они действительно видели перископ. У них. нет той информации о подводных лодках, какая имеется у нас по всем каналам разведки.
Далее Васильев стал обкатывать Зуева с другой стороны.
— Мы понимаем, — за всех рассуждал Васильев, покровительственно поглядывая то на Зуева, то на офицеров в кабинете, которые, судя по виду, готовы были проглотить любое слово первого
256
замкомфлота, — вы сутки находились на мостике, устали, служба на малых кораблях тяжелее и ответственнее, поэтому отдохните хорошенько и ещё раз подумайте, видели вы или нет иностранную ПЛ. С этими напутствиями капитан-лейтенант Зуев вышел из кабинета замкомфлота Васильева. В содержание этого разговора и посвятил меня Зуев, когда пришёл в мой кабинет за советом.
- Я же не какой-нибудь идиот, — отстаивал он свою правоту передо мной, — чтобы перепутать трамвай с верблюдом, а тем более не отличить перископ от ручки швабры. Что мне теперь, застрелиться или с якорем на шее утопиться?!
Я как мог успокоил этого прямого и честно выполнившего долг офицера. Я понимал, что тягаться с такими китами, как Васильев и Чулков, ни Зуеву, ни мне не под силу, и поэтому, кривя совестью, порекомендовал ему видимый перископ выдать за мираж:
- Иначе вас так разукрасят, что вы сами себя не узнаете, — выложил я Зуеву печальную истину, зная, что в таких случаях виновников всегда назначают сверху. — Ваше соглашение вопреки правде установит мир в бедламе. Начальство любит, когда подчинённые его слушают и поступают так, как оно желает.
Я спасал карьеру молодому, подающему надежды офицеру, поэтому не постеснялся его настроить именно так, ведь недаром говорят: где шуба льва коротка, надо подшить лисьей. На следующий день капитан-лейтенанта Зуева из штаба флота доставили на катере комфлота. Встретив меня, Зуев сказал:
- Спасибо, товарищ капитан второго ранга, иногда и кривда сходит за правду.
Сказав это, он горько усмехнулся и ушёл к себе на корабль.
Но контр-адмирал Чулков отлично знал, что вина за упущенную ИПЛ всё-таки лежит на нём и, если это дело замяли, превратив в козла отпущения капитан-лейтенанта Зуева, то тот чёрный день для флота для него самого остаётся на его совести. С того чёрного дня, встречаясь со мной, Чулков старательно избегал смотреть мне в глаза, что очень скоро переросло в открытую неприязнь друг к другу.
И вот однажды, заступив командиром сил поиска, я разработал тактическую летучку, на которой должны были быть заслушаны доклады о порядке действий командиров ПУГ, АУТ и воздушных
257
9Гзак.881
сил ПЛО. Как разработчик летучки, я должен был принимать доклады от контр-адмирала Чулкова, нескольких капитанов 1-го ранга и полковников авиации, но, будучи деликатным, я обратился к начальнику штаба базы капитану 1 -го ранга Касьянову Виктору Ивановичу и попросил его, чтобы заслушивание командиров ПУГ провёл контр-адмирал Чулков, а я доложу за командира своего ПУГа. На том и порешили. Обычно в тс времена доклад практиковалось отпечатать в трёх экземплярах и докладчик затем «петушиным методом» просто прочитывал написанное, а не докладывал. Когда мы приступили к делу, к доске подошёл контр-адмирал Чулков, написал формулу и определил, что корабли ПУГа должны маневрировать вот так и так и при гаком сочетании вероятность уничтожения цели, то есть вражеской ПЛ, составит 27 процентов. С его цифрой все согласились, кроме меня. Я предложил своё маневрирование и при моих выкладках вероятностный процент уничтожения ПЛ возрос до 33 процентов, а разница в шесть процентов в определении и уничтожении ПЛ в подобного рода операциях имеет большое значение. Но Леонид Григорьевич без всякой аргументации резко отверг мой вариант и при этом проявил заметное недовольство. Затем, заслушав доклады командиров ПУГ, Чулков попросил меня доложить ТТД тральщиков проекта 264-А. Я, раздраженный недовольством Чулкова, который резко пренебрёг моими данными с разницей в шесть процентов, спокойно сказал ему: - Товарищ адмирал, если вы сдавали экзамен на командира сил поиска, то вы должны ТТД всех сил знать до экзамена, а не изучать их на летучке.
После моих слов Чулков встал и вышел из тактического кабинета, а следом меня вызвал начальник штаба базы Касьянов и сказал:
— Юлий, извинись перед адмиралом!
Чулков в то время присутствовал в кабинете и сидел ко мне спиной, будто ему никакого дела не было до той приказной просьбы, с которой ко мне обратился капитан 1-го ранга Касьянов. Тут я счёл нужным до конца выяснить наши отношения с адмиралом и прямо его спросил:
— Товарищ адмирал, я готов перед лицом всех офицеров извиниться перед вами, но скажите: за что? Если за то, что я, капитан 2-го ранга, как разработчик тактической летучки не стал заслуши-
258
вать контр-адмирала и других старших меня по званию офицеров, то за это я готов десять раз извиниться перед вами, а если за то, что вы как командир сил поиска не помните ТТД кораблей, которыми собираетесь управлять в море, то объясните, почему я должен извиняться?
Чулков продолжал молчать, а я вышел из кабинета начальника штаба базы. Но с тех пор невидимый шлейф мстительного характера адмирала Чулкова я неоднократно ощущал на своей служебной карьере. Через какое-то время после стычки в кабинете капитана 1 -го ранга Касьянова меня без всякого основания назначают командиром 109-й бригады вспомогательных судов, хотя до этого я около года был ВРИО комбрига на базе дивизии. К тому времени Чулков был назначен начальником тыла флота и автоматически стал членом Военного совета. Так что по чьей милости случился перевод на 109-ю бригаду, для меня не было большим секретом. И далее Чулков «помогал» как мог. Когда кадры выдвинули меня на должность начальника штаба Совгаванской базы, Чулков заявил при рассмотрении моей кандидатуры:
- Куда ему эта должность, слишком молодой.
Когда кадры предложили мою кандидатуру на должность командира 29-й дивизии речных катеров на Амуре, заявил обратное:
— На эту должность Гераськин старый.
Когда по случаю моего назначения на 109-ю бригаду вспомогательных судов, которая непосредственно подчинялась начальнику тыла флота, я прибыл в кабинет к Чулкову с докладом, что вступил в должность, он демонстративно приказал адъютанту меня в кабинет не впускать, сославшись на то, что занят важным делом, хотя через открытую дверь в кабинет было видно, что, развалясь в кресле, он читает журнал «Огонёк». Что ж, меня такой приём не огорчил, к нему я был готов. Что ещё можно сказать о человеке, который в своем мелочном шкурном эгоизме не имеет мужества признать собственной ошибки?
Недобрый запашок моего «опекуна» не обходил меня стороной ещё долго, вплоть до его перевода на другую должность. Даже в вопросах быта Чулков не забывал уделить мне «внимание». Как-то я встретил офицера из МИС флота. У него в руках был список распределения квартир, в котором моя фамилия на получение трёх-
259
9*
комнатной квартиры была размашисто вычеркнута. Я поинтересовался у офицера, кто и почему это сделал. Офицер объяснил, что Чулков вопрос об этой квартире ещё не согласовал с командующим флотом. От своего благодетеля я получил еще один пинок.
Чтобы читатель не заподозрил меня в чересчур негативном отношении к впоследствии вице-адмиралу Чулкову, я приведу в доказательство того, что далёк от подобного намерения, следующий факт. Когда девять офицеров получили очередные высокие звания и, чтобы отмстить это торжество, решили пригласить всех членов Военного совета, то все новоиспечённые адмиралы и генералы в один голос заявили: приглашать всех членов Военного совета, кроме контр-адмирала Чулкова. Вот в этом единодушии и сфокусирован весь авторитет, который по-настоящему имел контр-адмирал Чулков, по чьей вине флот упустил когда-то возможность наказать супостата, чтоб другим было неповадно зариться на лакомые воды Дальнего Востока и нагло вести разведку под самым носом у таких контр-адмиралов, как Чулков.
Я часто задумывался над тем, что дураки всё-таки не добираются до высоких постов. К такому выводу пришёл, имея за плечами многие годы службы и немаловажный жизненный опыт. Самовлюблёнными дураками как раз и становятся часто умные люди, которые забывают, что не должность красит человека, а его поступки. Поэтому перестают контролировать свои действия, смотрят на подчинённых свысока, для начала начинают повышать голос, а затем, чтобы их больше боялись, кричат на тех, кто ниже, оскорбляют и унижают их. Это и есть начало слабости и глупости. Слабый стучит и грозит кулаком, но толку нет, а сильный и умный погрозит шутя, показав мизинец, а люди его понимают и уважают еще больше.
Эту азбучную истину каждый должен помнить, сколь высоко ни подняла бы его судьба. Сегодня мне за чужую слабость горько, и, может быть, я не прав, когда вспоминаю Леонида Григорьевича Чулкова, который пришёл со мной проститься. Я не подал ему руки. Он, постаревший и сгорбленный, шаркая ногами, медленно удалился, а я не испытывал к нему ни уважения, ни жалости, как к сослуживцу, который убывал к новому месту службы. Подлость,
260
которую мне сделал этот человек, тогда была велика, и я думал ему вслед: что посеял, то и пожни.
Людей, из-за своих амбиций шагающих по костям подчинённых, я не уважал и не уважаю поныне, но сегодня, когда вспоминаю момент расставания с Леонидом Григорьевичем, я ругаю себя за то, что не подал ему руки: ведь и в прощении есть своя сила бытия.
Да простит меня Бог, если я не прав!
261