Максим Токарев ©
НОСКИ *
Первым впечатлением от Мурманска был железнодорожный вокзал. М-да... Вторым – кабачок «69 параллель», у входа в который двое местных как-то вяло и без энтузиазма били третьего. И жизнерадостные торговцы сигаретами на Пяти углах.
Первым впечатлением от Гаджиево была дорога на Гаджиево... Сизый шофёр сказал (сверясь с состоянием резины), что, может быть, доедем, если заведёмся... За два с лишним часа сидения на заднике «ЛАЗа» у меня полностью высохли носки. Белые, естественно... И я заснул на жёстком плече друга. На широком плече курсанта пятого курса, отправленного на стажировку...
Нас было восемь. Все остальные молчали и попали на стратеги, и только я у флагмана флотилии спросил «а в море сходить» – и попал на «велосипед». Правда, велосипед был совсем новым. Начинался 199? год...
Первым впечатлением от весьма популярного нынче 971 проекта была труба рубочного люка, в самом конце рубки, там, где она сужалась, и человек заглядывал в эту трубу из положения в три и более погибелей. Над открытым люком плавало неявное таинственное сияние, как у входа в другое измерение. В сущности, там, на другом конце этой трубы, в которую мой чемодан входил только винтом по диагонали, действительно существовала совсем другая реальность… И хотя подобный путь есть абсолютно на каждой лодке, на стратегах, как я узнал потом, он был не таким удручающим, и даже тайно попахивал паломничеством, так как там тоже перед спуском вниз сначала надо было подняться наверх. Ерунда, конечно, но из-за неё бомбовоз воспринимался изнутри почти как пассажирский самолёт. Кто-то говорил, что подводник обязан быть тупым и не понимать, что над ним километры воды. Хотя в реальности, на эсминцах, например, тупых гораздо больше.
И ещё была бортовая электросеть. Она в каютах офицеров – 127 вольт. Поэтому кофе в моей походной скороварке варился три с половиной часа. И не сварился, зато я поссорился с замом. Его звали ПК РЛС. Пэка эрэлэс. Вслушайтесь – Эр Эл Эс. Локатор. Вращается и показывает картинку. Кто понимает… *
ПК РЛС – помощник командира по работе с личным составом
Мне сказали: «Тебя срочно требует пэка эрэлэс». Я сказал: «Я связист». Мне сказали: «А?» Я повторил. Мне снова сказали: «Чё?!» Я поднял палец, условно обозначая антенну. И чтоб понятно было, я ещё сказал: «Я – не РТС (эртээс)». И слегка покрутил пальцем. Вопрос, говорю, не по ВУСу.
Пэка эрэлэсу сказали: «Там курсант тебя на х… послал. Знаешь, как в кино, типа «фак ю». Изрёк, что в гробу видал всю твою деятельность с потрохами и личным составом. Он, мол, приехал сюда на стажировку по специальности, и не хрен всякому уроду отвлекать будущего офицера от дум о радиосетях. И радионаправлениях».
Всё это сказали пэка эрэлэсу. Я так и не узнал кто. Да неважно... Зам прилетел ко мне в каюту и сразу заорал про трюма, говно и моё брюхо. И про своё брюхо, так как он будет неотрывно контролировать. И убежал. Прибежал опять и принёс бланк Боевого листка. Пришлось написать ему оду. Ода удалась. Зам липко пожал мою руку и оставил свой домашний адрес. От первого «а?» прошло минут пятнадцать. Хм…
Все мои в экипаже, связисты то есть, были какими-то никакими. Можно сказать, что их не было. Во всяком случае, в абсолютно необслуживаемом посту приемников-передатчиков мне понравилось больше, чем в тесном КПСе с задумчивыми и неприметными «радистами».
Однако жизнь – это общение. Тенеобразные братья по разуму, липкий зам и больно умный курсант-минёр из Ленкома, писавший весь стаж свой диплом... ирония горька, но именно по «толстой» торпеде. Ну, может, ещё сотни три тараканов.
Короче, через пару дней мне захотелось на волю, и я, пересекшись с корешами на бомбовозах, влился в шумный водопад лейтенантской жизни...
Совершенно незаметно прошуршал месяц. Я зачем-то съездил к тогдашней жене.
А в Гадюкино единственной досадой был визит в комендатуру – оказалось, что и старлеи в патрулях бывают козлами. Меня успокоили, сказав, что этот – козёл по жизни.
А потом в магазине на Вертолётке я увидел её.
Супруга её я знал уже пятый год. Год назад попал он космонавтом на бомбовоз.
Месяц назад бомбовоз вернулся из автономки с пробитым лёгким корпусом, а Коля – с воспалёнными глазами в чёрных-чёрных кругах на белом-белом лице. Да... и опять ушуршал в море, прикомандированным. Спокойный и немногословный, каким и был в училище.
А вдвоём мы оказались совершенно неожиданно и как-то непонятно... толпа рассосалась по комнатам, а мы с ней сидели и курили не кухне. Калининградка, неоконченный технологический... довольно высокая шатенка. Серые глаза.
Сколько есть женских историй, в каждой – своя трагедия. Когда скрытая, чаще – на поверхности. По любой можно ставить спектакль. Будет интересно. А здесь...
Место трагедии занимала надежда. Так её и звали: Надежда.
Она затягивалась как-то ненастояще, то есть Надя отдельно, а всё, что курит – отдельно. Какая-то неассимилированная получалась роль. То есть могла бы, наверно, не курить вообще.
Я-то, конечно, распрягал. Про лодки, про море и про ни в жисть не приехать сюда служить. И вообще не получать погоны. А сюда приехал посмотреть. Просто посмотреть.
– Ну и как, насмотрелся? – спросила она, взглянув сквозь дым.
– Да нормально, – я слегка сипел из-за постоянных вечерних отдыхновений, – только кореша-то все на бомбовозах, так что день можно из жизни вычеркивать. Остаётся только вечер... понимаешь, Надь, здесь, по-моему, можно жить только семейному человеку, бобылю рехнуться можно.
– Да... – протянула она, выпустив дым тонкой струйкой под стол.
Внимательно посмотрела на меня и вдруг, выпалила, вспыхнув глазами:
– А хочешь, я нарисую тебе БДРМ?
И всё. Вот, бывает, говоришь чего-то, несёшь чушь, видишь, как дама киснет, и хочется совершенно в духе Райнова плюнуть и отмочить что-то вроде: может, хватит играться, зачем тянуть время? Вы – привлекательны, я – чертовски... Ну и тому подобное. И сразу, как ляпнешь, становится проще. Или никак. Но всё лучше...
А здесь – БДРМ.
– Смотри, вот здесь, на хвосте – трубка, шахта антенны ГАС, «Пеламида», по-моему... а БДР – точно такой же, только весь дырявый, клинкеты вот здесь, и ТПЛ другой формы... – и тетрадный листочек быстро покрылся ещё одной лодочной тушкой. – …А это – «бэдэшка», у неё хвост гладкий, – хрясь, ещё листочек, – и морда совсем другая... «букаха» – вот такая, но они все в Гремихе… ну, «азуха» совсем простая, смотри, горба почти нет. Любят её почему-то особенно...
Вот скажут – тьфу, бред, а я был очарован. Работал мастер. Профессионал, влюблённый в свое дело. Ткнув окурок в пивную крышку, она закусила губу и задумалась, прищурив глаз. А я достал ещё пива. Что мне оставалось делать?
– На, держи. Будет, что вспомнить о Северах... – она протянула мне листочки и опять закурила.
И улыбнулась, неожиданно абсолютно по-детски. И сразу стало просто, как-то по-другому, но... Через открытую форточку уплывал сигаретный дым, и над нами в воздухе воспарила лёгкость. Я задрал голову, прислушался, и услышал – лёгкость. Мы были одни. Мы говорили обо всём. Ржали с бородатых анекдотов и училищно-северных приколов. Пили пиво. Нашли под холодильником банку шпротов.... Не то, чтобы мне не хотелось поближе... Отнюдь. Просто мы остро ощущали, что нам есть что делать друг с другом и до этого. И вместо этого... И было ясное понимание того, что со скрипом пружин всему этому остальному – кранты. Немедленно. В самом начале процесса... А так не хотелось.
Я не помню никаких мыслей. Без них было легко и счастливо. И – не было времени. Просто не было.
Мы протрепались всю ночь. Сказка. Ни до, ни после со мной ничего такого не случалось. Сварили кофе. И перед тем, как скорбно потащиться на подъём флага, я просто пожал ей руку. Галантно. Мы снова расхохотались. Она не сразу разжала ладонь.
– Спасибо тебе. Я что-то такого вообще не припомню. Да... знаешь, почему мы не комячили простыни? Носки...
В мою голову стрелами вонзились две звуковых дорожки: песенка «Сектора Газа» и параллельно «Билли Джэйн» Майкла Джексона. Я аккуратно приподнял штанины и посмотрел на свои носки. Те же самые застиранные и перештопанные белые носки. Но чистые и стильные. Хрен его знает, зачем я их надел.... Видимо, вид у меня был такой глупый, что она опять захохотала до дрожи в комнатных стеклах.
– Да нет… ох, нет, не эти... – она отдышалась и снова стала серьёзной. – Понимаешь, Коля, когда их стукнули америкосы, он мне рассказывал, что прибежал в пост как был, в разухе и шлёпанцах. И с носками в руке. Рухнул за «Цунами» и думает – надевать их, или уже не надо, и так опознают... Надел. В мёртвой тишине. И тут же начали экстренное. В общем, он после этого очень трепетно к носкам относится. Ну и я, как твои увидела... белые... Да и вообще. Извини, старик, здесь лучше держаться до последнего. За грубые общечеловеческие ценности. А всё-таки – весело с тобой. Заходи...
Но уже не получилось. Получилось только попрощаться. Пару, ну, может, пяток минут. Сказал только:
– Когда я найду такую, как ты, обязательно женюсь...
Она по-своему прищурилась:
– Развод, дружок, штука длинная и неприятная... Дети опять же…
– Да, – туповато пробормотал я, – значит, просто помечтаю....
И пошёл. А потом и поехал, в обратном порядке – автобус, поезд... Тундра.
Больше мы не встречались.
Дальше – смешно. Я действительно поменял подход к женщинам. Потом была служба, дембель, ой-ой, развод и всякое такое. Жизнь, видимо, решила показать мне все свои грани и неудобно ворочалась во времени и пространстве.
А потом одна юная леди научила меня танцевать быстрый фокстрот. Сейчас вот я стучу по клавишам, а она укладывает дочку. Мужской шовинизм налицо... Как-то мы гуляли с ней по красивому большому городу в центре континента. Кончалось лето, и вечера охватывали людей какой-то необъяснимой первобытной ностальгией по всему на свете.
Возвышенной, так сказать, грустью…
...В гранитную набережную несильно, с ленцой, стучались тёмные речные волны. Женщины – люди практичные. Глядя на эти волны, моя спутница сказала мне:
– Слушай, я никогда не понимала, как люди могут жить на воде. А тем более под водой. Это же масло кругом, соляра, перепачканные морды, а ещё и света белого не видно. И потом – одни мужики... В том смысле, что я представляю себе, какие там у них, например… ну… носки... Возможно, я пойму кайф погружений и всплытий, это похоже на взлёт и посадку, но вот носки?
Я смотрел на едва различимый в сумерках купол церкви. Долго смотрел. Под нами великая река, родившаяся из крохотных, трудолюбивых и неунывающих ручейков, тащила послания их первозданных душ к большому морю. Как минимум, несколько тысяч лет. С одинаковым отношением к снулым толстолобикам и человеческим инженерным сооружениям, таскающимся в толще вод над величественными безднами и потухшими вулканами. И была в этом отношении своя правда...
– Дурочка ты моя, – произнёс я, повернувшись. – Хочешь, я нарисую тебе БДРМ?
из ненапечатанного сборника "У зелёной черты на мокрой воде"