Байки из ВИИЯ

Рассказаны курсантом факультета восточных языков Александром Алексиным, выпуск 1981 г.

Хотелось бы добавить несколько историй к воспоминаниям о наших доблестных и легендарных начальниках. Осенью 1975 года генерал Баско готовился передать бразды правления вторым факультетом ("востоком") новому начальнику (мы еще не знали, что им станет Сухи). Старшиной факультета (не знаю, есть ли сейчас такая должность) был тогда прапорщик "Михалыч", известный тем, что еще в годы войны был спасен Басом от трибунала за кражу цистерны спирта, за что был благодарен генералу "по гроб жизни".
Каптерка Михалыча (неслабого размера, надо сказать) находилась у нас на курсе, каждый день Баско приходил туда, "принимал на грудь" пару стопок коньячку, а Михалыч в это время лично наглаживал ему брюки до бритвенного состояния стрелок.
В один из дней, когда я дневалил, на нашем этаже появился пятикурсник с девушкой-невестой. Если помните, в прежние времена было принято получать "добро" на женитьбу от начальства. Получив от меня утвердительный ответ на вопрос: "Бас здесь?", жених широко распахнул дверь в каптерку, держа под руку невесту. Увидев Баса, расхаживающего в одних трусах и кителе со звездой Героя (Михалыч в это время гладил брюки), он произнес "Пардон!" и захлопнул дверь. Вдогонку из-за двери раздалось: "Ишь, "пардон", - француз, ё. твою мать!"
А меньше чем через полгода нас глубоко поразил Сухи, выстроив наш курс на седьмом этаже недавно выстроенного учебного корпуса по случаю празднования 1-го Мая. Хорошо было стоящим во второй шеренге, нам же, находившимся прямо перед ним, пришлось туго, потому что тяжело было сдержать смех, услыхав фразу:
"Товарищи! Этот праздник отмечают вместе с нами НАРОДЫ ВСЕХ ПЛАНЕТ МИРА!"

• * *

Году в 1975 за очередной залет был отчислен после первого курса Шура К., известный многим под несколькими кличками, одна из которых, в соответствии с цветом его носа – "Слива". Через год, успешно поруководив комсомолом во 2-м московском медучилище, Шура восстановился в ВИИЯ и попал в нашу языковую группу на непыльную должность "вольного сержанта" – звания его не лишили, командиром не поставили, а надбавку за звание платили.
Беда Шуры оказалась в том, что у его прежней группы второй язык был немецкий, а у нашей – английский, в котором Шура был, естественно, ни бум-бум. И вот, на одном из первых занятий, преподавательница задает Шуре вопрос: "What seas is the Soviet Union washed by?" – (для "неангличан" – "Какими морями омывается Советский Союз?"). Из всего вопроса Шура воспринял только "Soviet Union" (надо быть полным идиотом, чтобы это не понять) и навевающее какие-то смутные ассоциации "washed".
Ответ Шуры поверг в транс не только бедную преподавательницу, но и всех нас: "The Soviet Union вождь из Владимир Ильич Ленин!"
А когда после очередной командировки нас "опустили" еще на один курс – т.е. наши бывшие однокурсники уже на пятом, а мы опять на третьем, нечто похожее выдал Валера К., чью большую нескладную фигуру тоже должны помнить многие.
Фразу "He was named after his grandfather" ("Его назвали в честь деда") он перевел: "Его позвал дедушка". Услышав дружный хохот одногруппников, Валера поправился, чем довел народ до истерики: "Его окликнула бабушка".

• * *

Подавляющее большинство бывших курсантов ВИИЯ, начиная с 1975 года, знают светлой памяти Макарова Анатолия Георгиевича под кличкой "Мата". Не так давно мы, его первые питомцы, с удивлением узнали, что затем многие его воспитанники стали называть его "Матыч". Это такой же нонсенс, как назвать генерала Андреева не "Дедом", а "Дедычем".
Хотелось бы напомнить этимологию этого прозвища. Каждый, кто учился на "востоке", в отличие от "запада", где учили в основном знакомые уже языки, видимо помнит, как поначалу все было внове, как делились друг с другом в курилке только что полученными знаниями о еще непонятных, но таких интересных языках.
С самого начала нас поражало, что А.Г. Макаров знал практически все обо всех, включая родственников и внутрисемейные отношения курсантов (видимо, в этом и проявляется педагогический талант воспитателя). От наших "индонезийцев" мы узнали, что "мата" означает "глаз", а "мата-мата" – или "глаза", или "шпион". И почти до второго курса у Георгиевича была кличка "Мата-Мата" (тем самым мы отдавали дань его всезнайству), но затем, по мере нашего взросления, она редуцировалась в славное до сих пор и, надеюсь, на долгие времена "Мата!".
Так что, в соответствии с нормами русского языка "Матычем" может называться только его сын – Димка, но никак не сам Мата.

• * *

Осенью 1977 года наша группа из восьмерых "макаровцев" отправлялась на стажировку в Афган. Как положено, сдали мы военные билеты, получили загранпаспорта, и отправились на склад "Десятки" за "гражданским обмундированием". В помещение склада заходили по одному, и каждый долго выбирал себе лучшее из того, что нам могли предложить. Отобранную одежду нам упаковали в не слишком большие, но и не совсем маленькие свертки из плотной черной бумаги, после чего мы дружно двинулись к метро, чтобы разъехаться – кто в казарму, а кто (москвичи) - по домам.
Возле метро шатался скучающий патруль и, естественно, его внимание привлекла группа курсантов, несущих какие-то подозрительно одинаковые свертки. После того, как вместо ожидаемых военных билетов с вложенными "фишками" начальнику патруля были предъявлены свеженькие загранпаспорта, на него было жалко смотреть – его ум, видимо никак не мог совместить сочетание таких документов и общевойсковой курсантской формы. Искреннее чувство благодарности и облегчения появилось в его глазах после того как Миша С. что-то прошептал ему на ухо. Мы сразу же были с почетом отпущены. На наши расспросы о том, что же он сказал старлею, Миша, наконец, сдался:
- Я сказал, что мы из ВИИЯ с разведческого факультета. Отправляемся на задание.
На следующее утро вся наша восьмерка уже в гражданке встретилась в месте сбора у метро неподалеку от Старой площади – сдавать комсомольские билеты в ЦК ВЛКСМ. Тут выяснилось, что желание приодеться получше сыграло с нами шутку – семеро были одеты в одинаковые темно-синие югославские плащи, а Миша – в такой же, но бежевый. Вспомнив какой-то детектив, в котором сражались две банды – в белых и черных плащах, мы решили разыграть прохожих – двое взяли Мишу под руки, а остальные составили авангард и арьергард. С сосредоточенно-серьезными физиономиями мы двинулись по краю площади. Пройти нам удалось не более пятидесяти метров. При этом в одежде и облике остановивших нас людей тоже было что-то неуловимо общее – пока они бродили порознь, это не бросалось в глаза, но когда они собрались вместе…!
А в ЦК мы попали на три часа позже назначенного времени, да и вообще, хорошо, что попали.

• * *

После непродолжительного периода заигрывания с курсантами (видимо все, кто учился на "востоке" в 1976 году помнят это), Сухи ударился в другую крайность – стал перегибать палку по поводу и без. В феврале 1977 года он устроил факультетский смотр. Всё, вроде бы, было нормально, но, почему-то, захотелось ему уязвить Мату. Осмотрев наш строй, получив сунутую под нос порцию носовых платков, расчесок и прочей дребедени, Сухи вдруг возопил: "Макаров! У вас курсанты нестрижены! Через неделю повторный смотр, и чтобы все были пострижены – чтобы было СПЕРЕДИ, КАК СЗАДИ, А СЗАДИ НА-НЕТ!"
Несколько шутников (я в том числе) сочли, что такое требование к прическе означает стрижку налысо. Что и было сделано. Перед смотром Мата пришел в ужас и поставил всех "лысых" в наряд. На этот раз смотр прошел нормально, но в конце Сухи решил проверить нашу казарму.
Лысый дневальный его поначалу не слишком удивил, но когда прибежал с докладом такой же дежурный, он потребовал к себе весь наряд. Увидев кучу лысых, Сухи обомлел, но, формально, наказывать нас было не за что.
Тогда он обратил взор на кривой гвоздь, неведомым образом оказавшийся в стене прямо напротив тумбочки дневального – "Макаров! А этот гвоздь нахера сюда захерачен?!"
На что Мата абсолютно невозмутимо ответствовал: "А этот гвоздь сюда захерачен, товарищ генерал-майор, с целью дабы-зябы под соцобязательства".
Вопрос был исчерпан.

• * *

Было это весной 1977 года - птички поют, почка на почку, щепка на щепку, а я парюсь в казарме на 2-м курсе. Хотя вообще-то в моем положении париться можно - предыдущей осенью незабвенный Мата назначил меня после 10-суточной отсидки на губе для исправления (!)на должность "холодного каптерщика". (С условием, чтобы через месяц количество веников, скребков и т.п. увеличилось не менее, чем на 10-20%).
Проживали мы тогда в самом конце проспекта им. Карбышева над РОУПом на втором этаже, а моя каптерка - первая дверь под аркой за "чипком", т.е. там можно было абсолютно автономно обретаться, что я и делал, тем более, что там имелись две кровати с немерянным количеством матрасов и шинелей, а также другого теплого обмундирования, регулярно подкидываемого мне на хранение подальше от глаз проверяющих "теплым каптерщиком" Серегой Маркаряном.
И все же - весна, тяга к перемене мест, а именно - ну ее, эту службу! И забил это я на нее, добиваясь отчисления. Неделю демонстративно не ходил на занятия, выбирался из каптерки только в столовую, лежал, пил, читал (ребята мужественно отмазывали). Наконец был все-таки отловлен Матой после завтрака у входа в учебный корпус, выслушал его нравоучения и пообещал (искренне!), что вот сейчас сбегаю в казарму, почищусь-побреюсь-умоюсь и пойду на занятия, поскольку я и так "уф-му**к", а в противном случае буду им как минимум в кубе.
Тут сзади раздается всем известный вопль "Почему?!". Выясняется, что я неподобающим образом стою перед начкурсом, при ближайшем рассмотрении у меня сапоги покрыты кирпичной пылью, бляха не чищена, а сам я небрит, за что мне объявляется 5 суток ареста. Ответив "Есть" иду, естественно, не на занятия, а в свою каптерку.
Приняв от тоски пару пузырей "портянки", вспоминаю, что в лазарете лежит мой земляк ("Зёма") Леха Родионов, и ему, наверное, тоскливо. Беру с собой еще пузырь и маленького игрушечного крокодила, глядя на которого мы с Зёмой обычно тосковали; если помните, была песня, где были такие слова: "а мне опять приснился крокодил зеленый, зеленый-презеленый, как моя тоска". Посидели мы с Лехой у него в палате, собрался я идти к себе, открываю дверь, а по коридору идут начмед и Понос с прапором-фершалом. Ну, конечно, крики - грязный, без халата, пьяный! Я бы, может, и убег, но тут в приоткрывшуюся дверь высовывается сначала рука с игрушкой, а затем умиленное Лехино лицо, которое с нежность произносит: "А мне Зёма крокодильчика принес!". В результате нас обоих под конвоем прапора ведут к Сухи. Лехе объявляются 5 суток ареста. А мне (сапоги грязные, бляха нечищеная, небрит): "Ну-у, 7 суток вам будет много (облегченно вздыхаю про себя), а 10 - в самый раз!".
Полный облом и доклад Мате, который смотрит не шибко добрым взглядом. Выйдя от Маты, мучительно размышляю, куда податься, чтоб загасить тоску, и тут вспоминаю, что на так называемом 2-м цоколе - с противоположного торца от главного входа в учебный корпус - дневалит друг, Мишка Иванов (Майкл). Иду к нему, рассказываю свою опупею. Майкл утешает, предлагает залезть на крышу лифтового холла, засыпанную смесью керамзита и мелкого гравия, и развлечься метанием этих камушков в прислоненную к ограждению крыши картонку. Чем мы и занимаемся в течение получаса (кстати, Майклу в психотерапевты бы идти - я напрочь забыл свои горести).
Вдруг, после очередного промаха, снизу раздается "Почему?!". Пока мы перелезали через стенку на лестничный пролет и спускались в лифтовой холл, Сухи уже поджидал нас внизу, стряхивая со своей фуражки характерную керамзито-гравийную пыль. Конечно, наказать нас за прямое попадание он не мог, поэтому вынужден был искать предлог. Кто ищет, тот всегда найдет! - под батареей была обнаружена горелая спичка. Майклу было приказано доложить начкурса и получить наказание от него, а мне (сапоги грязные, бляха нечищеная, небритый - хорошо еще дышал в себя) - 3 суток ареста. При этом записывает наши фамилии - из военных билетов.
Приходим к Мате. После доклада тишайшего и наиисполнительнейшего Майкла Мата немного обалдевает: "Ну ты, к-х, к-х, даешь", затем в его голову закрадывается смутное подозрение по поводу моего присутствия при этом действе. На вопрос "А ты, к-х, му**к, чего приперся?" я даю четкий ответ и вылетаю из кабинета под "незлобное, тихое слово" Маты.
На следующий день, при еженедельном подведении итогов, Сухи, в конце сборища, вдруг спросил: "Макаров, а почему это у меня на листке записаны фамилии двух ваших курсантов, Иванова и Алексина?" Мата, не моргнув глазом, ответил: "Так это наши отличники, которых я не успел включить в список на поощрение Вашей властью".
Подумав немного, Сухи изрек: "Ну не успели, так не успели, поощрите своей властью". В результате Майклу не было ничего, а я отделался тремя нарядами.

• * *

Наверняка, многие помнят уцелевший в ходе многочисленных перестроек и "усовершенствований" маленький клочок земли с деревьями и клумбой, сиротливо примостившийся возле плаца рядом с забором вдоль Волочаевской, между старым (теперь уже былинным) "чипком" и танковым классом. Он давно уже называется "квадрат", поскольку таковым и является. А ведь до прихода Ивана-Строителя (Катышкина) в его центре находился знаменитый фонтан, окруженный КРУГЛОЙ клумбой и не менее круглой заасфальтированной дорожкой; и называлось тогда это место - "круг".
Как-то, во время обхода территории, в результате которого мы потеряли парк с деревьями и лавочками (зато приобрели вдвое увеличившийся плац) И.С. обнаружил это вопиющее безобразие - " В армии должно быть все параллельно и попендикулярно!" В результате в течение пары дней круг был заменен на квадрат с соответствующим "приведением в соответствие" и прилегающей территории и снесением фонтана.
Вскоре после этого состоялась церемония приема нового учебного корпуса. Вдоль фасада здания у главного входа, у входа в курсантскую столовую и запасного лифтового холла были сооружены гипсо-бетонные цветочницы в виде больших белых тюльпанов. Несколько курсов не могли вовремя зайти в столовую, пока И.С. распекал своего зама по тылу: "Это что еще за порнография?! Какую смысловую нагрузку несут эти фиговины?!" На следующий день "фиговины" стали нести смысловую нагрузку - между лепестками красным по белому фону были нанесены полковые, а вдоль оси каждого лепестка - батальонные разграничительные линии. Инцидент был исчерпан

• * *

В мае 76-го мы узнали из уст самого Сухи, что звание Героя Советского Союза можно получить за… плохое знание военной топографии.
Дело было так - накануне Дня Победы проходило торжественное собрание восточного факультета все в том же институтском клубе. На сцену, в президиум, были приглашены помимо начальства, лучшие курсанты с каждого курса. От нас был делегирован Валера Е. (кстати, вполне заслуженно - и парень хороший, и Фрунзенским стипендиатом стал через пару лет). По своей временной "демократичности" Сухи усадил его рядом с собой в первом ряду президиума. Во время основного доклада, который озвучивал Фаддей М., многие обратили внимание на странную мимику Валеры, все время косившегося на папку, лежавшую перед Сухи.
По окончании доклада из зала был задан "неожиданный" вопрос к Сухи с просьбой рассказать, как он получил свое высокое звание (как у нас о нем говорили - "Герой всего Советского Союза"). Немного пожеманничав, Сухи вышел к трибуне со своей папкой и сказал: "Не буду многословен, но если вкратце…", раскрыл папку и "коротенько, минут на сорок" прочитал несколько десятков страниц, вложенных в нее. Суть сводилась к тому, что танковой роте, которой он командовал, была поставлена задача совершить отвлекающий рейд в тылу противника на фланге основного удара армии - на глубину 20-30 км. Помотавшись по немецким тылам, Сухи вдруг понял, что абсолютно не понимает, где находится. Действовать стал строго наобум, в результате вышел с ЗАПАДА к городу Слоним, от которого до линии фронта было около ста километров. Несшая полицейскую службу в городе команда резервистов-инвалидов частично сдалась в плен, частично разбежалась. Поэтому немцы узнали (у страха, как известно, глаза велики), что Слоним захвачен крупными силами русских. Естественно, к Слониму немцы при отступлении не пошли, а на третий день томительного ожидания в город вошли наши наступающие части, с удивлением обнаружившие не выходившую на связь (рации-то слабоваты) "павшую в боях за Родину" танковую роту. Сначала командира роты (Сухи), по его же признанию, хотели было судить за невыполнение приказа, но по здравому размышлению дали ему звание Героя.
Насколько я помню, в последующие годы Сухи больше эту историю не рассказывал - видимо, подсказали "имиджмейкеры". А у Валеры мы спросили насчет его странного "театра мимики без жеста" во время его пребывания в президиуме. - "Мужики, перед Сухи лежала красная сафьяновая папка с золотым тиснением - изображение звезды Героя, а под ней слова - Я И МОЙ ПОДВИГ"!!!

• * *

Осенью 76-го на третьекурсника - "араба" Сергея П., проходившего стажировку в Алжире, положила глаз молоденькая жена французского атташе. В результате операции, проведенной местными (а может быть, и не только местными) спецслужбами, "сладкая парочка" была застукана в автомобиле в момент приступления к соитию. В результате Серегу, правда без лишнего шума, выслали на Родину.
Через пару-тройку месяцев в институтском клубе проходило общее собрание "Востока" - подведение итогов за семестр. С докладом выступал, естественно, И. М. Сухи. После оптимистических слов о наших победах и достижениях он, как положено, приступил к освещению "отдельных недостатков", в числе которых, конечно же, не мог не упомянуть данное происшествие. При этом, то ли И.М. не удосужился предварительно прочитать "свой" доклад, то ли злую шутку с ним сыграла его феноменальная забывчивость, но прозвучало это так: "Курсант П., находясь в заграничной командировке, пытался изнасиловать жену иностранного дипломата, ЗА ЧТО?! (последние два слова были произнесены с непередаваемой вопросительно-недоуменно-возмущенной интонацией) - перевернул страницу доклада и спокойно закончил фразу - был выдворен из страны пребывания". Можете себе представить испытанные всем факультетом боли в животе от смеха!
После этого в течение довольно продолжительного времени Серега вздрагивал, когда неподалеку от него кто-нибудь, как бы невзначай, начинал напевать песню Высоцкого "крокодилы, пальмы, баобабы, и жена французского посла".

• * *

В конце 70-х был поставлен рекорд по минимальному сроку нахождения в должности начальника курса – менее суток. Один из курсовых офицеров "востока" (между прочим, очень достойный человек, впоследствии не один год прослуживший начкурса), на радостях от повышения в должности отметил это событие с друзьями с соответствующим размахом. На следующее утро в кабинет к нему, страдающему от жестокого похмелья, заявился генерал М.М. Танкаев, желавший лично побеседовать с новоиспеченным начальником. Беседа происходила при открытых дверях, рядом с которыми находился дневальный по этажу, поэтому она и стала достоянием общественности. Осмотревшись в кабинете, Магометыч остановил свой взор на вытянувшемся в струнку капитане и недовольно произнес: "Пил". На это последовал незамедлительный ответ: "Никак нет, товарищ генерал!"
"А я говорю – пил!" начиная заводиться, произнес Магометыч.
"Да точно не пил, товарищ генерал!"
"Я говорю тебе – пил!" – звереет начальник института.
"Ну, выпили вчера немного с ребятами…"
"А я говорю – пил витират нада!" проорал Магометыч, проведя пальцем по пыльному подоконнику.
Приказ о снятии с должности был подписан через час.

• * *

Отстояв в течение года немеренное количество караулов на посту у знамени – самый гадкий пост был, между прочим; в отличие от всех остальных – круглосуточный, поэтому и стоять все смены, и сдавать караульное помещение приходилось его составу, взмолился я как-то, чтоб поставили меня на какой-нибудь другой пост. Поставлен был на второй этаж административного корпуса – охранять кабинеты начальника Института и начальника Политотдела (извините, последнее слово не могу до сих пор писать с маленькой буквы) ну и, конечно, секретную библиотеку. Думается, все помнят этот длинный коридор, где глазу не за что зацепиться, окромя страшных картин на стенах.
С тоски стал я считать количество квадратиков на линолеуме, покрывавшем пол. Пока считал первый раз, глаза почти смыкались, но по окончании подсчета сон слетел, пошел повторный подсчет, затем третий, при окончании которого я был застигнут разводящим и сменщиком, решившими, что я "съехал" – а что еще можно подумать о часовом, склонившимся над полом и водящим над ним указательным пальцем? На самом деле всё было безобидно (к сожалению, того покрытия уже нет) – квадратов было ровно 1418 – число дней Великой Отечественной войны, и именно это число мне хотелось уточнить (вот как вбивали в нас некоторые цифры – а ведь умели!).
После этого мне доверили только автопарк Еще за неделю до моего караула это была просто лафа – заходи в любой бокс, забирайся в любую машину и балдей. Но после того как один из часовых, греясь, случайно завел машину и задним ходом смял трубы отопления, все боксы были закрыты, и часовой вынужден был ходить вдоль запертых ворот боксов. А время было – ранний сентябрь. Если кто в это время года часа в три ночи гулял по Москве, тот знает, каково это – при 2-3-х градусах "тепла" ходить по "охраняемой территории" в легком хлопчатобумажном обмундировании. Через час погружения в мерзлоту я был схвачен дневальными по автопарку и усажен для отогрева на стуле на их КПП рядом с турникетом лицом к окошку, из которого открывался шикарный вид на весь автопарк (спиной к двери). Примерно в 3-15 ночи (пересменка на "Кристалле"- можно у девчонок по дешевке взять коньячный спирт) дежурный прапор, потягиваясь, сообщает, что выйдет прогуляться. Сижу, дрожу от холода, слежу через окошко за воротами боксов с начальственными машинами. Минут через 15 слышу открывающуюся сзади дверь КПП (идиоты из "автобата" не додумались закрыть дверь на засов), но считаю, что это вернулся прапор с "добычей". А оказывается, что это - "нападающий" и, что хуже всего - из "пиджаков". Мое нереагирование на его появление он расценивает как "сон на посту".
В результате - стою я перед Сухи и Фаддеем и выслушиваю Сухин приговор: "За оставление поста и сон на посту - объявляю вам 7 суток ареста!" Черт дернул меня апеллировать к филологии - "Если я оставил пост, то не мог на нем спать, а если я спал на посту, то не мог его оставить!" .Тут взрывается Фаддей - "А-а-а,! Какие 7 суток - только 10!, только 10!, да Вы посмотрите, товарищ генерал (это к Сухи) у него бриджи ушиты! И вообще - я знаю его отца - они такие!, они такие!". Не знаю, что там было при совместной учебе Фаддея и моего отца (учились они на одном курсе), но мой батя, когда я упомянул Фаддея, кроме "г…..",ничего другого сказать не смог. В общем, свои 10 суток я получил.
На "губе" для вновь поступивших (таковых нас в тот день оказалось четверо) был проведен инструктаж. Самой запоминающейся из него была фраза: "Вы являетесь временно исполняющими обязанности заключенных!" Начальником "Алешинских казарм" был в то время некто майор МочалОв, по-видимому, обладавший некоторым чувством юмора, поскольку старшим писарем у него был мл. сержант МочАлов, а младшим - рядовой МочалОв. При сдаче-приеме меня из рук в руки старший писарь оказал мне неоценимую услугу: "Не вздумай говорить старшине "губы", что ты из ВИИЯ, пусть думает, что из ВОКУ".
Смысл этого предупреждения я понял только через пару дней: у старшины - прапорщика Билана - была страсть задавать уходящим на "малый дембель", т.е. освобождающимся, выполнение заведомо невыполнимых работ, после чего добавлять им от имени начальника по 3-5 дополнительных суток ареста. За пару лет до меня попались ему два наших курсанта (жалко, не знаю их славных имен). Дембельская задача им была поставлена элементарная - наполнить при помощи кружек за 15 минут водой 200-литровую металлическую бочку, находящуюся метрах в трех от водопроводного крана.
Естественно, большинство предшественников даже и не пыталось браться за заведомо невыполнимую задачу. Каково же было удивление Билана, когда через 15 минут, потирая руки от удовольствия от предстоящей "раздачи слонов", он увидел ребят, сидящих на корточках рядом с бочкой, заполненной водой вровень с краями. Смутные сомнения продолжали терзать бедного прапорщика и после их убытия, а затем на него снизошло озарение - сунув палец в бочку, он тут же уперся в ее дно. Кто имел дело с металлическими бочками, помнит, что днище у них завальцовано в боковую часть так, что между ним и нижним краем бочки образуется бурт в 5-6 см. Ребята просто-напросто перевернули бочку, а уж налить несколько литров воды особого труда не составило. С тех пор ВИИЯковцы для Билана были хуже красной тряпки для быка.
А вообще-то, находясь на "губе", я впервые побывал в Большом театре, и даже дважды - в то время там шел ремонт, и нас возили туда на уборку мусора. Поскольку грузовики не могли подъезжать непосредственно к выходам, через которые мы выносили строительные отходы, мы вынуждены были метров сто таскать носилки по улице под охраной выводного с автоматом. Во время очередного рейса рядом с нами остановилась в остолбенении старушка: "Сынки! А кто ж вы такие?!" На что мой напарник, хорошо погулявший в Москве в отпуске балтийский матрос Мишка, ответил: "Не видишь, что ли, мать, пленные мы". Бабулька смогла произнести только: "Свят-свят! Уж сколько лет после войны прошло, а всё строют и строют!"

• * *

Наверняка, многие помнят гордое прозвище "стаканЫ", которое носил наш "макаровский" курс 1975 года набора. Получено оно было на втором курсе – зимой. Напала тогда на нас какая-то хворь – аж семь человек с нашего курса обретались в лазарете – на втором этаже здания напротив КПП – сейчас там, кажется, что-то вроде склада. Кроме нас, угодили туда парочка третьекурсников, да еще и целый четверокурсник. Старый лазарет позади памятника Ленину, выходивший окнами на Танковый проезд (сейчас там, кажется, новый старый лазарет) был к тому времени разрушен, но в развалинах была брешь, через которую можно было быстро попасть в нужный магазин.
Под внимательным и благожелательным взглядом старшекурсников мы, жившие очень дружным коллективом, собрали "гонца", вручив ему деньги на пять "пузырей". Операция прошла успешно, за исключением полузаключительного этапа – все бутылки не могли уместиться в карманах, поэтому одна была засунута внутрь шинели под ремень. Проходя мимо тов. Ленина, он сталкивается с помощником дежурного по Институту. При отдании чести бутылка, естественно, выскальзывает, падает на асфальт и разбивается. У помдежа – замешательство, а "гонец" со всех ног бежит в лазарет.
Мы в это время, предвкушая его возвращение, курим в туалете, расположенном у самого входа в лазарет. Вдруг во входную дверь, срывая с себя на ходу форму, под которой, конечно же, находилась пижама, и рассовывая по протянувшимся тут же рукам бутылки с водкой, врывается "нечто" с криком "Атас! Дежурный!". Водка была распита в течение нескольких секунд, а пустые бутылки выброшены в мусорный ящик. Влетевший следом помдеж застал только мирно покуривавших больных, изумленно наблюдавших за тем, как он с невероятной скоростью прошмонал все тумбочки и мусорный ящик. В ящике были найдены пустые бутылки из-под водки, но ему и в голову не могло прийти, что они свежевыпитые, тем более, что все всё отрицали.
Ушел он подавленный; а ведь задержись еще хоть на пяток минут, вычислил бы нас – водка ведь не действует сразу, да и запах появляется немного спустя. Мы после такой экзекуции проспали почти полдня, а затем услышали от старших товарищей (на которых, кстати, было основное подозрение помдежа): - "Ну вы и стаканЫ!" После этого случая, сначала наша семерка, а потом и все "макаровцы" нарисовали на курсовках по паре китайских иероглифов (боюсь соврать, но, кажется, звучат - "бэй-цзи" - "стакан").

• * *

Наш первый "макаровский" набор воистину мог носить это звание хотя бы по причине того, что кроме начальника эту фамилию на курсе носили еще двое – курсант С. Макаров и мл. сержант И. Макаров.
Как-то, будучи на втором курсе, попал я в наряд вместе с ними обоими. Стою "на тумбочке", раздается телефонный звонок. В трубке слышится голос Александра Федоровича О., который был у нас в то время курсовым офицером:
"А кто сейчас дневальный свободной смены?" Я отвечаю: "Курсант Макаров".
– "А дежурный?" – "Младший сержант Макаров".В ответ слышу: "Хорошо, передай Макарову, чтобы он бегом отправил Макарова в учебный корпус к Макарову".
Никто из нас, конечно, не мог понять, который из Макаровых должен был бежать к начальнику курса, поэтому отправились оба.
Потом, правда, оказалось, что дежурный И. Макаров, работавший над экстренным выпуском стенгазеты, всего-то и должен был доложить по телефону о ходе работы над "ненаглядной" агитацией, так что бежать никому не надо было. Зато фраза осталась!

• * *

Упоминавшийся уже мною Шура К. ("Слива") отличался интересным и загадочным качеством – пить мог "немеряно", но не мог втолкнуть в себя даже самую маленькую стопочку водки, если предварительно не "примет на грудь" бутылку портвейна. Поэтому, если на какой-либо "рюмке чая" предполагалось его присутствие, для него приобреталась личная "бомба" – лучше всего "Кавказ" или "777". При этом он искренне считал, что весь остальной народ не пьет эту бормотуху исключительно из-за чувства стеснения – чтоб, мол, не терять имидж. Как-то, после очередного "залета" (не слишком, правда, крупного), за что был тёрт "фэйсом об тэйбл" замполитом факультета Фаддем Тимофеевичем М., Шура ухитрился-таки попасть в увольнение. Вернулся он необычно возбужденный, весь какой-то на подъеме.
Лишь спустя минимум полчаса Шура объяснил причину – "Мужики, захожу я в гастроном на Смоленке, хочу взять "портвешка", и вдруг слышу сзади девичий голос – "Товарищ военный, Вы не могли бы мне посоветовать, что бы мне взять из спиртного для моего дяди – у него завтра день рождения?" - Я хотел было предложить ей портвейн, но затем оглянулся и увидел писаную красавицу – худенькая, стройненькая, молоденькая! Ткнул пальцем в самый дорогой коньяк. – "Ах, я так и думала, что у Вас хороший вкус!" Потом помог ей донести сумки с покупками до дома, а напоследок она пригласила меня назавтра на день рождения дяди на вечер клавесинной музыки, при этом она обожает военных".
На следующий день Шуру, всегда предпочитавшего девушкам портвейн, надеясь на то, что это – судьба, обряжали в "самоход" чуть ли не всем курсом. Вернулся он в казарму необычно рано, весь "обпортвейненный" и смурной. Только наутро смог он оправиться от потрясения – "Ребята, прихожу я к ней, она открывает дверь и зовет дядю. И тут из комнаты в коридор выходит Фаддей Тимофеевич в тапочках!"

• * *

В сентябре 1979 года попал я на долечивание после ранения в Афгане в госпиталь им. Бурденко. В то же время угодил туда с приступом стенокардии и тов. Сухи. В госпитальном саду стояла тогда беседка (не знаю, сохранилась ли сейчас) с дощатым основанием. Под беседкой жили три госпитальных собаки, всячески привечаемые и подкармливаемые больными – одна - одноглазая, другая – трехлапая, третья – с отхваченным до половины хвостом – в общем, братья (или сестры) по несчастью.
Накануне дня выписки Сухи я вдруг узнаю от излечивающихся граждан, что им пришлось встать в глухую оборону вокруг беседки, чтобы не допустить к прячущимся под ней собакам вызванных живодеров. Оказалось, что эти ласковые ко всем собаки покусали нашего Сухи, которому предстояла мучительная процедура уколов против бешенства.
Самое смешное в этой истории, что собаки таким образом отомстили нашему кандидату военно-педагогических наук – если народ помнит, то тема его кандидатской диссертации – "Использование собак против танков противника в годы Великой Отечественной войны"!

• * *

А вот моя байка:

Вечером обходя здание дежурный обнаруживает в темном углу лингафонного кабинета слущателя и слушетельницу якобы ВИИЯ: Тааак, чем Вы тут занимаетесь ??
Языком, товарищ полковник
Так у вас какой язык - Французский тов. полковник
А у вас какой язык - немецкий тов. полковник
Так каким же языком на... Вы тут занимаетесь ???