Уважаемые пользователи!
С 05.09.2017 сервис Sci-Hub прекращает работу на территории Российской Федерации. Причинами для этого стало крайне неадекватное, оскорбительное поведение российских ученых в адрес создательницы сервиса.
Так, например, уже в течение двух лет продолжается травля Александры в русскоязычном Интернете со стороны людей, которых относят к так называемой российской "либеральной оппозиции". Например, ими распространяется информация о том, что Александра сумасшедшая и её личность всячески очерняется. В отличие от создательницы сервиса Sci-Hub, эти люди пользуются всеобщей поддержкой, некоторые даже занимают высокие посты в Российской Академии Наук и получают не только престижные научные премии, такие как "за верность науке" и "Просветитель", но и одобрительные похлопывания по плечу за оскорбления в адрес Александры. Аж создается впечатление, что это какое-то геройство (скоро орден Герой России им видимо давать начнут за это)
А недавно сотрудник Российской Академии Наук решил назвать в честь Александры паразитическое насекомое [сейчас в статье исправили на паразитоидное]. Что я рассматриваю как крайнюю несправедливость: ведь если анализировать ситуацию с научными публикациями, то настоящими паразитами являются научные издательства, а Sci-Hub наоборот борется за равный доступ к научной информации и делает полезное дело.
В связи с такой народной любовью работу на территории данной страны разумно будет прекратить. Однако, российские ученые, которые любят Sci-Hub, все еще смогут заходить на сайт из другой страны, используя VPN сервисы или прокси, или бразуер TOR. Правда, и эти возможности в России хотят сделать незаконными. В таком случае ученые могут использовать, например, Либген, который хранит архив статей, скачанных за несколько лет через Sci-Hub, и его зеркала.
Также могу порекомендовать сайт Киберленинка, который в апреле этого года получил престижную премию Правительства Российской Федерации как лучшее решение по доступу к научной информации. Диплом порталу вручил лично министр.
Еще одно решение - Российская Государственная Библиотека, которая получила в прошлом году ежегодную премию "Свободные знания" от Википедии, выиграв у Sci-Hub, который также был номинирован
Варитесь в своем дерьме сами, а мне это тоже надоело, российская наука с возу - кобыле легче. Высвободившиеся ресурсы я направлю на свои исследования.
Как принято говорить в России: всего вам доброго, хорошего настроения, здоровья и главное Православия побольше.
Проект скорее всего потом как-нибудь продолжит работу, но уже без вас.
С уважением,
Александра,
создатель сервиса Sci-Hub
Среди тех, кто осуществляет травлю, есть известные учёные, которые занимают высокие посты в Российской Академии Наук.
Андрей Фурсенко ответил не сразу и вернулся к вопросу денег. По его мнению, слова о зарплатах в 15 тысяч — это обман. «Попросите у человека, который получает 15-20 тысяч, его налоговую декларацию, доход за год. Гарантирую вам, что ни один из ваших коллег, который говорит, что он получает 15-20 тысяч, по налоговой декларации годовой доход 150 тысяч рублей не имеет. Проверяли неоднократно», — усомнился Фурсенко.
Он вспомнил и про пресловутые 1,77% ВВП на науку из майских указов президента и добавил, что если бы эти деньги и были, то их попросту было бы не на что потратить. «Освоение, использование этих денег должным образом на сегодняшний день невозможно. У нас не хватает сегодня человеческого капитала, у нас не хватает сегодня масштабных задач, в которые можно было бы вложить такого масштаба деньги», — заявил Фурсенко.
В ведущих вузах у исследователей, не только московских, средняя зарплата ППС (профессорско-преподавательского состава, – прим. Indicator.Ru) 140 тысяч рублей», — заявил Трубников. И тут зал не выдержал.
«Извините, а в каких конкретно? Хотелось бы услышать», — кричали ученые. «Например, Физтех», — привел пример Трубников. «А вы знаете, что Физтех устраивает людей на 1% ставки?» — поинтересовался один из участников. «А сколько времени они работают?» — спросил в свою очередь Фурсенко. «А работают больше. Нам, например, на всю кафедру дали одну ставку и вот разделили по 10%, ну вот нормально. Люди по 6% получают ставки», — ответил его оппонент. «Вы не знаете, давайте мы вам расскажем», — кричал кто-то в конце зала. Фурсенко не давали сказать. «Можно я договорю? Я вас ни разу не перебил, ну что за люди. Или так принято у вас?» — негодовал помощник президента. «Сколько можно одно и то же говорить?» — не унимался участник собрания. «А вы сколько можете одно и то же говорить?» — Фурсенко начинал раздражаться. Атмосфера накалялась, и вмешаться пришлось даже вице-президенту РАН Алексею Хохлову. Андрею Фурсенко все же удалось смягчить взволнованных коллег анекдотом, после чего они с Трубниковым удалились.
Он предложил ученым прислушаться к приоритетам и попытаться работать в их рамках. Добавил, что ФАНО все-таки не абсолютное зло, и оно делает много грязной работы. А также он добавил, что до выборов президента России в 2018 году закон о науке вряд ли будет серьезно пересматриваться.
Уже отвечая на вопросы, Сергеев рассказал и про научный обмен c другими странами и мобильность. «Они [западные страны] делают так, чтобы им от нас ничего нужно не было, кроме мозгов. Это еще один очень существенный момент мобильности. Я очень много сотрудничаю с заграницей, езжу, смотрю, но давайте будем иметь в виду, что не так просто. И нас ждут туда с распростертыми объятьями не только для того, чтобы получились какие-то новые технологии, а и в том [дело], что у них мозгов мало. Наши российские мозги гораздо больше ценятся, чем мозги, которые приезжают из Юго-Восточной Азии», — подвел итог Сергеев.
Финансирование и стимулы
Возьмем в качестве примера недавние финансовые вливания, предназначенные для выплат стимулирующих надбавок научным сотрудникам за публикации в высокорейтинговых научных журналах.
С одной стороны, это можно только приветствовать.
Наконец-то ученым начинают платить непосредственно за их успехи в фундаментальной науке, и это справедливо.
Это хоть какие-то реальные действия по целевой приостановке эмиграции именно тех специалистов, которые наиболее востребованы и легче всего могли бы адаптироваться к работе в других странах.
Это должно способствовать интеграции российской науки в мировую и принуждению к преодолению провинциальности.
Это усилит горизонтальные и ослабит вертикальные связи внутри Академии. (Полезность последнего для Российской академии наук, впрочем, не столь очевидна, как три первых пункта. Со времени преобразования АН СССР в РАН вертикальные связи в российской науке — естественно, не учитывая НИЦ «Курчатовский институт» — заметно ослабли, что делает традиционно иерархическую структуру РАН неадекватной тем сетевым требованиям, которые к ней предъявляются в качестве конечных показателей.)
...
Очевидна несправедливость региональная и несправедливость должностная. Почему за публикации одинакового уровня ученые разных регионов получат разные надбавки? Справедливо? Нет. Почему часть добросовестно работающих сотрудников РАН оказалась фактически дискриминированной? Крик стоит, что в РАН острая нехватка инженеров и программистов для работы с дорогостоящим оборудованием, для создания новых научных приборов и программ, для проведения сложных экспериментов. Однако предлагаемые стимулирующие надбавки очевидным образом опускают совсем ниже плинтуса как относительную оплату, так и социальный статус инженеров и программистов.
Имеет ли предложенный принцип стимулирования научных работников шанс выдержать испытание временем и остаться стабильным хотя бы на 3–5 лет? Вряд ли. Попытки исправления обеих вышеназванных несправедливостей уже начались. В частности, вот цитата из интервью президента РАН: «Отвечая на вопрос, как изменить региональную и должностную диспропорцию в оценке труда ученых, Александр Сергеев предложил ввести в формулировку действующего или нового указа слова „научные сотрудники, руководители научных структур, подразделений и высококвалифицированный инженерно-технический персонал“». Тем самым стимулирование должно охватывать более широкую группу работников РАН, для которой чисто наукометрические критерии уже не работают. Впрочем, плохо работают они и для первоначальной группы «научных сотрудников». При реальном распределении денег тут же выскакивает проблема, изначально воспринимаемая как чисто техническая, — проблема нормировки. Все публикации, очевидно, разные — по импакт-фактору, по количеству соавторов, по области науки. Требуется приведение к общему знаменателю — умножение или деление количества статей на соответствующие коэффициенты. Очевидно, есть области, где ученый вполне может опубликовать 10–20 статей в год, и области, где даже активно работающие лидеры публикуют одну статью в 2–3 года. Это тоже должно быть учтено. Часто бывает так, что один ученый уже получил финансовую поддержку в виде гранта, а другой на аналогичное исследование денег не получил. Как деньги на стимулирующие надбавки, так и гранты РФФИ, РНФ или КЦП по своей сути бюджетные деньги, выделяемые на науку. Должны ли эти деньги учитываться, если во всех случаях основным критерием продуктивности станут лишь публикации? И далеко не праздный вопрос: что попадает в оценку — продукция за год, за три года, за пять лет? Должно ли это время быть одинаковым для статьи и монографии? Попытки достичь какой-то конечной объективной «справедливости» путем нормировок, очевидно, безнадежны.
Европейский рентгеновский лазер на свободных электронах (англ. European x-ray free electron laser, European XFEL) — международный проект по созданию самого крупного в мире лазера на свободных электронах, предназначенного для наблюдения за ходом химических реакций. В строительстве участвуют 12 стран (основные — Германия и Россия). Проект разработан исследовательским центром DESY и представлен в 2002 году. На строительство и ввод в эксплуатацию лазера было потрачено 1,22 млрд евро. 58 % этой суммы предоставила Германия, 27 % — Россия. Вклад остальных стран — Дании, Франции, Греции, Венгрии, Италии, Польши, Словакии, Испании, Швеции и Швейцарии — в диапазоне от одного до трех процентов.
Лазерная установка длиной 3,4 километра расположена в Германии на глубине от 6 до 38 метров под землёй и протянулась от лаборатории DESY в Гамбурге до окраины Шенефельда, где на территории 15 гектаров построены административные здания, экспериментальные станции и лаборатории. Строительные работы начались в 2009 году, официально запущен был в сентябре 2017 года.
Проект рентгеновского лазера на свободных электронах XFEL (X-ray Free-Electron Laser) осуществляется странами Евросоюза при активном участии России. Строительство началось в Германии в 2009 году.
В научном мире ждут появления уникального лазера, пожалуй, с не меньшим нетерпением, чем когда-то ожидали запуска Большого адронного коллайдера. У исследователей появится научный инструмент, с помощью которого можно будет изучать строение биологических структур в атомном масштабе, тонкости быстрых химических реакций, экстремальные состояния вещества.
Фактически новый лазер представляет собой уникальный инструмент, позволяющий в режиме онлайн следить за изменениями в трехмерной структуре крупных биомолекул.
Но даже если бы у меня не было личных обстоятельств, — поехал бы я в Манчестер, выиграл бы там какой-то грант. Мне там надо было бы читать какие-то курсы лекций, чего я очень не люблю, честно говоря. Кроме того, на новом месте там что-то организовывать. Здесь у меня все есть, кроме денег. С оборудованием, конечно, тоже сильное отставание. Но вот был период, скажем, с 2000-х… Во-первых, там пошли гранты, в этот момент я что-то купил, но нам же много не надо — какие-то там насосы, электроника, — это не так дорого, по сравнению с адронным коллайдером. В принципе, лаборатория сейчас укомплектована так, что можно работать спокойно, ничем не хуже западных товарищей.
МОСКВА, 13 ноя — РИА Новости. Ситуация со снижением числа исследований по ряду направлений должна напугать ученых, заявила вице-премьер Татьяна Голикова на общем собрании Российской академии наук.
Голикова сообщила, что в целом по отраслям науки рост числа исследований зафиксирован в основном по гуманитарным наукам, но есть и естественные науки с положительной динамикой, например геофизика, сельское и лесное хозяйство.
"В то же время по ряду технологий и отраслей науки наблюдается снижение количества исследований в 2016-2017 годах, в том числе по клеточным технологиям (37%), биоинженерии (30%), диагностики наноматериалов и наноустройств (30%), высокопроизводительным вычислительным системам (32%), геномным технологиям (32%). Даже к подобным отраслям, по статистике, относятся физика, математика, биология, геология, горное дело и автоматика", — сказала Голикова.
"Мне кажется, что эти цифры должны вас не просто удивить, они должны вас напугать. Это значит, что мы категорически должны менять то, что у нас сегодня происходит. Конечно, и безусловно, и с учетом тех направлений, которые сейчас обозначены, некоторым образом эту ситуацию поменяет Национальный проект Наука, но этого недостаточно", — добавила Голикова.
Она отметила, что это наша совместная задача — "мы должны распространить положительную динамику развития ряда отраслей науки на все научные направления, поднять эффективность и результативность проводимых научных исследований, провести инвентаризацию уже разработанных НИОКРов и их вовлечение в экономический оборот".
При входе это ощущение усиливается, вспоминаются кадры из фильма «Чародеи»: огромный затемненный холл, пустота и звенящая тишина. Только потом в углу обнаруживается дежурная.
Через минуту спускается и интеллигентная помощница академика, чтобы провести меня к Льву Павловичу. «Вы бы куртку не снимали!» — советует она.
Но куртка уже висит на спинке стула. Скоро становится понятно, что совет был хорош: на улице плюс пять, а в здании — немногим больше. «Извините, денег для оплаты услуг котельной не перечислили, потому и сидим в холоде» — с этих слов и начинается интервью академика Овчинников.
«Громоздкие структуры очень малоподвижны в решении оперативных задач, для ученых лучше кооперация в проведении исследований. Нет проблем написать совместный проект, работать вместе, ничто не мешает этому», — убеждает меня Овчинников. Но тут же и признает, что сейчас сложнее работать: «Раньше было проще: излагаешь в нескольких предложениях, что планируется делать, и отчитываешься тоже несколькими предложениями и опубликованными статьями. Теперь же требуется написать очень детализованный многостраничный план и многостраничные отчеты по строго регламентированной форме. Особенно это касается проектов под эгидой научных фондов. Но есть в нашей работе и радости. Главное — когда эксперимент показывает именно то, что вы ожидали получить». И академик Овчинников с воодушевлением рассказывает о последней такой радости: «Несколько недель назад у нас получено разрешение на выдачу американского патента по лекарственному средству от болезни Альцгеймера, и это произошло достаточно быстро, хотя часто патентные ведомства долго тянут».
Заговорили вновь об организации научного процесса, и я снова физически ощутил, как же холодно в помещении, а еще и сыро — за окном пошел дождь.
Лев Овчинников говорит: «Раньше деньги были у дирекции, теперь их у нее нет, приходят на коммуналку и на зарплату — все. Требуют объединиться. Кто-то соглашается, кто-то нет. Мы пока не соглашаемся. Главное для них — чтобы был единый бюджетополучатель, а на остальное им наплевать, и когда задают вопрос „Какая цель всего этого?“, они отвечают: „Сверху требуют!“ Кто-то когда-то сказал, что в России должно быть порядка 300 институтов... В общем, мы с этой реорганизацией столько проблем получили!»
«Раньше мы ездили за границу на стажировки и конференции по межгосударственным договорам, — вспоминает он, и голос его делается сух. — В последние годы я что-то не слышал о таких договорах. Вот и уезжает наша талантливая молодежь работать за границу. Один-два остаются, если удается выцарапать что-то из гранта. А так более 50 моих учеников сейчас живут за пределами России, кто-то уже стал профессором, у многих собственные лаборатории».