...Еще более последовательно идеологическая аргументация была использована в 60-х гг. Пастером в его дебатах с Феликсом Пуше, который отстаивал концепцию самопроизвольного зарождения жизни. Пуше даже специально издал в 1859 г. книгу, в которой большой раздел был посвящен доказательству того, что его концепция не имеет ничего общего с материализмом и атеизмом и согласуется с ортодоксальными установками религии. То же самое он настойчиво и вполне искренне доказывал в своих выступлениях. Тем не менее Пастер, который придерживался весьма консервативных идеологических и религиозных взглядов, сумел убедить научную элиту в том, что концепция Пуше протаскивает материализм и отвергает божественный акт Творения. В условиях реакции и консерватизма, которыми была отмечена Вторая империя, Академия наук встала на сторону Пастера, и назначенные ею две научные комиссии проявили, мягко говоря, необъективность при анализе экспериментальных результатов обоих оппонентов.
В учебники биологии эти дебаты вошли как пример блестящей победы экспериментального метода Пастера над спекулятивными рассуждениями. Но дело обстояло иначе. Пастер использовал в своих опытах закрытые склянки с прокипяченным дрожжевым экстрактом. После того как он впускал в склянку воздух, в экстракте появлялась микрофлора. Пастер показал, что причина этого – в заражении внесенными с воздухом микроорганизмами. При проведении опыта на леднике в Альпах, с почти стерильным воздухом, жизнь в склянке не появлялась. Пуше применял склянки с прокипяченным экстрактом сена, изолированные от воздуха затвором с ртутью. В склянку впускался полученный химическим путем чистый кислород, заведомо не содержащий микроорганизмов, – и жизнь в экстракте зарождалась, возникала микрофлора. Чтобы повторить условия Пастера, Пуше поднялся на ледник в Пиренеях, но результаты не изменились, жизнь зарождалась. Воспроизводя эксперименты Пуше, Пастер потерпел неудачу – его старания предотвратить «зарождение жизни» были успешны лишь в одном случае из десяти, но именно эти случаи он считал надежными результатами, а остальные 90% опытов – ошибочными. Он не опубликовал эти результаты, хотя признал их в одной лекции.
Результаты опытов Пуше получили объяснение в 1876 г., когда в прокипяченном экстракте сена были обнаружены теплоустойчивые споры бацилл, которые не погибали при кипячении и начинали развиваться при поступлении кислорода. Но в момент спора с Пастером этого не знали, и результаты должны были трактоваться в пользу Пуше. Это было тем более логично, что утверждение Пуше было гораздо менее жестким, чем тезис Пастера, который утверждал, что жизнь не может самозарождаться никогда. Конечно, Пастер был в принципе глубоко прав, но суть в том, что он противоречил имевшимся в тот момент опытным данным, как они могли быть поняты. Исход спора решили внешние, идеологические факторы. В 1872 г. Пастер усилил идеологическое дискредитирование своих оппонентов: учитывая горечь французов от поражения в войне с Пруссией, он стал называть концепцию самопроизвольного зарождения жизни «германской» теорией. И последний штрих в этой истории: когда общий культурный и идеологический климат во Франции изменился и Пастер примирился с Третьей республикой, он стал гораздо благосклоннее относится к концепции самозарождения и в 1883 г. впервые признал, что тридцать лет назад сам пытался «имитировать природу» и создать «непосредственные, сущностные начала жизни» в своих экспериментах с асимметрией, магнетизмом и поляризованным светом.
7. Farley J., Geison G.L. Sсienсe, Рolitiсs and Sрontaneous Generation in Nineteenth-Сentury Franсe: The Рasteur-Рouсhet Debate // «Bull. History of Mediсine». 1974. Vol. 48 (2).
Мы просто должны настоять на том, чтобы те подпорки, которые традиционно предоставляют новичкам, чтобы добавить энергии научному сообществу, передали новым кандидатам, отобрав эти подпорки у тех, кто монополизировал их на целые десятилетия. И потом мы можем спокойно ждать, как сложится судьба «единственного выбора», когда он лишится роскоши особого заступничества влиятельных сторонников, и сможет ли он устоять, найдя вместо этого поддержку у самой Природы.
Порой, одинаковые эксперименты, дают разные результаты, и это является причиной войны между учёными мужами. Казалось бы, какое отношение может иметь к этому скромный уборщик?
В конце ноября 2017 года российский математик Ярослав Сергеев заявил о решении двух проблем Гильберта. Сенсационное на первый взгляд заявление на поверку оказалось как минимум противоречивым и лженаучным, о чем «Ленте.ру» подробно рассказал профессор Семен Кутателадзе. В ответ Сергеев пригрозил изданию итальянскими адвокатами и куда-то исчез. В середине декабря журнал EMS Surveys in Mathematical Sciences (EMSS) отозвал статью Сергеева, а его главные редакторы ушли в отставку.
В.Г.Веселаго первым показал, что обычная
плоскопараллельная пластина с n = -1
может выступать в роли собираю-
щей линзы. В его работе [22] пред-
сказаны такие электромагнитные
эффекты в DNG-материалах, как
реверсивные изменения доппле-
ровского сдвига частоты и эффек-
та черенковской радиации, обраще-
ние светового давления на свето-
вое притяжение. Существенно, что
эти явления не были эксперимен-
тально доказуемы и/или очевид-
ны на момент разработки теории
Веселаго, поскольку не было при-
меров реализаций соответствующей
метасреды. Усилия В.Г.Веселаго и
его коллег по получению материа-
ла с отрицательным преломлением
на основе магнитного полупровод-
ника CdCr2Se4 оказались тщетны-
ми из-за существенных технологи-
ческих трудностей его синтеза. Эта
неудача, а также систематический
прессинг со стороны тогдашнего
директора ФИАН им.П.Н.Лебедева
Д.В.Скобельцына, заключавшийся в
обвинении В.Г.Веселаго в занятиях
лженаукой [23], надолго охладили
внимание исследователей к подоб-
ным проблемам.
…В то время, в середине 60-х, В. Г. активно развивал оптику сред, умозрительно им обнаруженных и обладающих свойствами, парадоксальными с обыденной точки зрения. Последовательно проводимое рассмотрение привело, однако, Витю к пересмотру традиционной трактовки одного из важных положений электродинамики о связи энергии поля с его импульсом. На сей предмет Веселаго написал статью. На стадии направления статьи в печать ее внимательно прочел Скобельцын, понял и возмутился. Тут слегка попало и Добротину, автоматически впустившему в печать предыдущие опусы В. Г. Веселаго на сей предмет. Да тут еще наивный Виктор Георгиевич начал со своими идеями выступать на конференциях и семинарах, включая общеинститутский фиановский. В результате, Скобельцын на разного рода важных институтских сборищах, посвященных распределению бюджетных денег или квот на рабочее время в общеинститутских мастерских, стал регулярно укорять Александра Михайловича, говоря, примерно, в таком духе: «Вот Вы тут, Александр Михайлович, денег (помещений, рабочих часов в производстве...) требуете, а у Вас в Лаборатории лженаука процветает и всячески пропагандируется... Ваш Веселаго...». Ну. и так далее. Давление было беспрецедентным. Прохоров, к его чести, ничего от Виктора Георгиевича не требовал, но регулярно пересказывал ему все инвективы директора, испускаемые тем по этому поводу в адрес Лаборатории и ее заведующего.
В конце концов, Веселаго всего этого не выдержал и из соображений лояльности к шефу и из чувства лабораторного патриотизма принял «мудрое и правильное» решение «наступить на горло собственной песне» и на время замолкнуть. Жертвенность ею была искренней и благородной. Он сделал даже то. о чем его никто не просил. Но собственной его инициативе большая предыдущая на сей предмет статья В. Г. Веселаго. по «недосмотру» дирекции пропущенная в печать ранее, была отозвана. Пришлось бедному Вите за свой счет оплачивать так называемую «выдирку» из некоего сборника, уже отпечатанного заметным тиражом. Воистину, «минуй нас, пуще всех печалей, и барский гнев, и барская любовь».
К счастью, большая основополагающая статья В. Г. Веселаго, содержащая главные положения его подхода к проблеме и множество важных выводов, была опубликована в авторитетнейшем журнале «Успехи Физических Наук» еще до того, как дирекция ФИАН обратила свое «отеческое» внимание на автора. Я говорю, к счастью, по той причине, что примерно лет через 40 две группы американских ученых сообщили о реализации ими сред, существование которых было предположено и свойства теоретически изучены Виктором Веселаго из ФИАНа еще в 60-е годы прошлого века. Эти американцы были потрясены тем, что В. Г. жив, здоров и по-прежнему активен.
В особенности после построенной Ферми вскоре, в самом
конце 1933 г., теории β-распада число физиков,
сомневающихся в законе сохранения энергии, стало умень-
шаться и обратилось в нуль в 1936 г. после драмати-
ческого, но длившегося всего несколько месяцев кри-
зиса, связанного с опытами Шэнкланда.
Эти опыты, изучавшие комптоновское рассеяние в
области высоких энергий, противоречили фотонной
теории и законам сохранения. Сильное волнение, вы-
званное результатами Шэнкланда, и вспыхнувшие
вновь дискуссии о применимости ЗС в микромире,
кажутся сейчас объяснимыми только верой в сказоч-
ный закон, согласно которому третья попытка всегда
успешна. Опыты Шэнкланда были очень скоро опро-
вергнуты и забыты. Тогда же исчезли сомнения в ЗС.
Точку в этой истории Бор поставил в заметке, ко-
торая сопровождала публикацию экспериментов, опро-
вергающих Шэнкланда: «основания для серьезных со-
мнений в строгой справедливости законов сохранения
при испускании β-лучей атомным ядром сейчас в ос-
новном устранены».
Э. В. Шпольский указывал тогда: «Наиболее сильным
аргументом в пользу автора [Шэнкланда] является то,
что его работа выполнена под руководством А. Комп-
тона, который, таким образом, вместе с автором несет
ответственность за ее результат». Для Дирака
не менее важным было отсутствие успехов в построе-
нии последовательной — математически красивой — ре-
лятивистской квантовой теории (хорошо известно кредо
Дирака: «Физический закон должен обладать матема-
тической красотой»).
Экспериментальный результат, полученный в авто-
ритетной лаборатории и подкрепленный мнением од-
ного из виднейших теоретиков, в тогдашней атмосфере
сделал свое дело: уверенность физиков в ЗС вдруг
очень помягчела. О настроениях советских физиков
можно судить по материалам мартовской сессии
АН СССР 1936 г., на которой опыты Шэнкланда ак-
тивно обсуждались [264]. Среди видных советских фи-
зиков явно отрицательно был к ним настроен только
А. Ф. Иоффе (кроме прочего, он ссылался на прове-
денные в ЛФТИ опыты, подтверждавшие ЗС в γ-обла-
сти при рождении е–е+-пар). Другие относились со-
чувственно (С. И. Вавилов, Д. В. Скобельцын) или
очень осторожно (И. Е. Тамм).
Как только результаты Шэнкланда были экспериментально
опровергнуты, сама гипотеза несохранения энергии
прекратила свое существование.
Осенью 1933 г., накануне перелома в
физическом общественном мнении, Бронштейн писал:
«Однако до последнего времени допущение "ней-
трино" казалось признаком столь дурного вкуса, что
теоретики, почти не колеблясь, принимали альтернати-
ву, предложенную Бором», т. е. гипотезу несохранения
энергии (ГН).
Только широкое видение науки позволяло говорить
тогда об исторически изменяемом числе элементарных
сущностей, из которых построена материя. Как писал
Бронштейн в 1930 г.: «Мир оказался еще более прос-
тым, чем думали древние греки, по мнению которых
все тела природы состояли из четырех элементов —
земли, воды, воздуха и огня. Протоны и электроны в
настоящее время считаются (надолго ли?) последни-
ми элементами, образующими материальные тела».
В 1930 г. вряд ли кто из физиков мог по-
верить, что так ненадолго.
До экспериментального открытия в 1932 г. сразу
двух новых частиц (одна из которых к тому же элект-
рически не заряжена) наиболее общие методологиче-
ские установки тогдашней физики были против ней-
трино.
В последние несколько лет все эти классические эксперименты оказались серьезно дискредитированы. В 2012 году австралийский психолог Джина Перри показала, что половина участников эксперимента Милгрэма раскусила постановку, а значит, их действия не подтверждают вывод экспериментатора. В 2018 году появилась книга французского писателя Тибо Ле Тескьера о том, что Стэнфордский тюремный эксперимент также был постановкой. Воспроизведение «зефирного эксперимента» показало гораздо меньшую корреляцию между способностью отложить удовольствие и последующей академической успеваемостью.
Как минимум в случае с Милгрэмом не составляет труда догадаться, откуда взялись выводы, под которые он подгонял экспериментальные данные. В 1961 году в Иерусалиме состоялся суд над Адольфом Эйхманом, который во время Второй мировой войны служил в гестапо и курировал работу нацистских лагерей смерти. Его линия защиты строилась на том, что он лишь исполнял приказы. Эйхмана казнили в 1962-м, а в 1963-м вышла в свет книга Ханны Арендт «Банальность зла», посвященная этому судебному процессу. Она присутствовала на суде в качестве корреспондента журнала The New Yorker и пришла к выводу, что Эйхман не был ни антисемитом, ни психопатом, ни садистом — просто карьеристом, который старался хорошо делать свою работу, а что работа эта заключалась в массовом истреблении людей — так не он такой, а жизнь такая.
Милгрэм был евреем, некоторые из его родственников пережили Холокост, и свой эксперимент он, очевидно, замыслил как зловещее предупреждение американскому обществу: любой может оказаться таким вот Эйхманом.
В пользу доводов Блума говорит, в частности, то, что тюремный эксперимент достаточно плохо реплицируется. В похожем эксперименте, проведенном британскими психологами Стивеном Райхером (Stephen Reicher) и Александром Хазламом (Alexander Haslam), участникам-охранникам не выдвигали никаких требований относительно наказаний и жестокого поведения в отношении «заключенных»: в результате ученым не удалось обнаружить в поведении «охранников» жестокости или садистских наклонностей.
Психологические эксперименты опровергают психологические эксперименты
Масштабная проверка психологов и их работ началась неспроста: в 2011 году в психологии произошла настолько громкая история, что сотни ученых стали сомневаться в чистоплотности коллег.
Нидерландский психолог Дидерик Стапель без преувеличения был звездой социальной психологии. Поводов хватало: своими экспериментами нидерландскому психологу удавалось подтвердить самые «ходовые» гипотезы о поведении человека.
В 2010 году Стапель выяснил, что власть заставляет людей предъявлять к другим более строгие моральные требования, чем к себе. В 2011-м — что люди более склонны к проявлению классовых и национальных стереотипов и дискриминации, когда вокруг них валяется мусор и разбиты стекла. Стапель почти доказал, что постоянное присутствие мяса в рационе со временем делает людей эгоистичными… Но эта статья так и не успела попасть в печать: в августе 2011-го трое аспирантов Стапеля обнаружили в данных, взятых из статей руководителя, расхождения, прямо указывавшие, что работы сфальсифицированы. Они доложили об «открытии» в деканат — университет собрал комиссию для расследования. Позже такие комиссии были созданы еще в двух университетах — Гронингена и Амстердама, где ученый работал прежде. И научная карьера Дидерика Стапеля пошла крахом.
Подлоги стали вскрываться один за другим. Выяснилось, что с 2004 года Стапель вообще не проводил никаких экспериментов.
Когда Стапель понял, что разоблачен, он поступил так, как обычно поступают серийные убийцы в триллерах: стал сам указывать на «места преступления». Итог шокировал всех. Из 49 статей, опубликованных Стапелем в качестве главного соавтора, 24 оказались основаны на выдуманных данных. Сколько было фальшивых статей, где имя нидерландского психолога числилось во второй строке, лишь потому что он «любезно» предоставил данные коллегам, выяснить не удалось: во многих случаях исходная информация об исследованиях была удалена.
Дидерик Стапель принес публичные извинения своим коллегам, признав, что «потерпел провал как ученый и выставил в дурном свете всю социальную психологию».
Профессор психологии из Виргинского университета Брайан Ноузек, основатель Open Science Framework, который в то время был еще не организацией, а всего лишь «облачным» сервисом, позволявшим ученым хранить свои проекты в сети и делиться ими с коллегами, собрал по всему свету команду волонтеров и дал старт масштабному проекту по воспроизведению психологических экспериментов (Reproducibility Project: Psychology). Именно его результаты три года спустя попадут в топ всех новостных лент. Пока интернет-добровольцы только разрабатывали методику воспроизведения, руководство университетов тоже не сидело сложа руки и начало чистку рядов. Что происходило в это время в «храмах науки», наглядно демонстрирует работа социального психолога Ури Симонсона (Uri Simonsohn) из Пенсильванского университета, за свои заслуги получившего прозвище Data Detective (расследователь данных).
В итоге к 2014 году, благодаря расследованию Симонсона, из научных журналов было отозвано семь статей психолога Сместерса, среди них исследование, утверждающее, что напоминание о деньгах вызывает у людей ощущение угрозы; новости, связанные со смертью, влияют на выбор тех или иных брендов, а рекламные картинки с полными и худыми моделями по-разному влияют на потребительское поведение людей в зависимости от индекса массы их тела. Он заявил, что как человек не чувствует себя виноватым и уверен, что многие его коллеги поступают точно так же, просто не попадаются.
Ури Симонсон взялся за проверку другого исследователя — Лоуренса Санны из Мичиганского университета. Санна доказывал, что люди ведут себя более альтруистично, находясь на едущем вверх эскалаторе. Эта и еще две его статьи были отозваны из научных журналов.
В сентябре 2012-го под впечатлением от происходящего психолог Даниэль Канеман, получивший в 2002 году Нобелевскую премию по экономике за «исследования формирования суждений и принятия решений» в сфере финансов, написал открытое письмо исследователям социального прайминга. В нем нобелиат предлагал ученым ради сохранения репутации своей науки изменить принцип проведения исследований. Например, создать «цепочку» лабораторий, каждая из которых воспроизводила бы эксперименты соседа.
Симонсон с 2013 года сотрудничает с основанным в то же время Center for Open Science, который успел запустить еще несколько проектов по проверке воспроизводимости экспериментов. Например, в области онкологии — Reproducibility Project: Cancer Biology.
Сабина Хоссенфелдер из Франкфуртского института передовых исследований, работающая в области физики элементарных частиц и квантовой гравитации, в апреле 2017 года опубликовала в журнале «Nature» комментарий, заголовок которого можно перевести так: «Наука должна заслужить доверие». Комментарий начинается так: «Я теоретик в физике элементарных частиц, и я сомневаюсь в теоретической физике элементарных частиц…Я боюсь, что публика имеет веские причины не доверять учёным, и – печально, но правда – мне тоже всё сложнее им доверять». Она называет это кризисом фундаментальной науки, потому что «мы создаём гигантское количество новых теорий, и ни одна из них никогда не была подтверждена экспериментально».
Она приводит уже ставший знаменитым пример: в декабре 2015 года группа учёных, работавшая на Большом Адронном Коллайдере, сообщила о признаке существования новой частицы, которая не укладывалась в Стандартную теорию элементарных частиц. Результат имел невысокую статистическую достоверность, и в августе 2016 года эта же группа сделала вывод, что никакой новой частицы нет – приборы просто показали статистическую флуктуацию. Но для объяснения существования этой несуществующей частицы теоретиками за восемь месяцев было опубликовано 600 научных статей, включая публикации в самых престижных физических журналах. Как отметила Сабина Хоссенфелдер, ни одна из этих теоретических публикаций «не описывала реальность».
Амалицкий предпринял поездку в ведущие музеи Европы, где тщательно изучил палеонтологические коллекции. Удача пришла в Британском музее в Лондоне: пермские моллюски из северной России оказались очень похожи на тех, что незадолго до этого нашли английские геологи в Южной Африке, в пустыне Карру. Определенное сходство наблюдалось и с пермскими антракозиями из другой части Британской империи — из Индии. Схожей оказалась и сама структура вмещающих отложений.
Объясняя это сходство, Амалицкий выдвинул гипотезу, согласно которой в пермском периоде север Восточной Европы, Африка и Индия входили в состав единого континента с единой пресноводной фауной — континента, изолированного морем от Западной Европы, имевшей свою пресноводную фауну. Научное сообщество встретило революционную идею в штыки. Единодушный вердикт коллег гласил: «Столь радикальный пересмотр общепринятой палеогеографии палеозоя не может основываться на нескольких ракушках!» Амалицкий стал искать дополнительные аргументы в пользу своей гипотезы.
Он обратил внимание на то, что, помимо моллюсков антракозий, отложения в Карру содержат характерную для всего Южного полушария глоссоптериевую флору, а также позвоночных — амфибий и рептилий. Значит, для доказательства связи с Южной Африкой необходимо найти в России глоссоптериевую флору, а лучше соответствующих древних ящеров — против такого аргумента не поспоришь!
Эти северные края называли тогда «великим геологическим безмолвием». Прежде здесь работали целых три крупнейших геолога: А.А. Кейзерлинг, Н.П. Барбот де Марни и Р. Мурчисон — тот самый, кто установил ранее саму пермскую систему. Все они пытались найти в здешних «немых» толщах хоть какие-нибудь ископаемые, но все великие предшественники Амалицкого потерпели неудачу. Он оказался то ли упорнее, то ли удачливее и в 1896 году, во второй своей экспедиции, нашел вполне приличного качества флору, в том числе окаменевшие древесные стволы, ископаемых рыб и несколько позвонков древних рептилий. В 1897 году, в третьей экспедиции, Амалицкий открыл на Северной Двине неподалеку от Котласа богатейшее местонахождение пермских рептилий Соколки.
Выступление Амалицкого на Международном конгрессе стало триумфальным. Участники конгресса ознакомились со сборами Амалицкого и согласились с его выводами. Исследователь южноафриканских пермских рептилий профессор Г. Сили внес коррективы в свой доклад на конгрессе, подтвердив наличие в сборах Амалицкого дицинодонтов и парейазавров — характерных представителей позднепермской фауны Южной Африки. Ведущие палеоботаники А. Сьюорд и М. Цейллер отметили несомненное сходство растений из России с позднепермской флорой материков Южного полушария. Гипотеза Амалицкого о материковых связях между Россией, Южной Африкой и Индией, населенных единой фауной и флорой, получила весомое подтверждение и признание: за вклад в палеонтологию он был тогда избран в Лондонское королевское общество по развитию знаний о природе.
Завершая рассказ о вкладе Владимира Прохоровича в отечественную и мировую науку, следует упомянуть вот еще о чем. Обратившись к современным сочинениям по палеонтологии, вы обнаружите, что никакого «материка, объединяющего Россию, Африку и Индию» на нынешних палеогеографических картах — нет; что открытые Амалицким пермские голосеменные представляют собой совершенно отдельную группу, татариновых, имеющих лишь поверхностное сходство с южнополушарными глоссоптерисовыми; что современная классификация ископаемых моллюсков оперирует совершенно иным набором признаков, и восточноевропейские антракозии, опять таки, лишь сходны (но не родственны) с Африканскими и Индийскими... Так что же, выходит, будто все теоретические основания, которыми Амалицкий руководствовался в своих, в высшей степени успешных, поисках оказались неверны?! Да, это действительно так.
История эта представляет немалый интерес именно с точки зрения истории науки: как можно иной раз достичь вполне содержательного результата, базируясь на совершенно ошибочных гипотезах (ошибался в данном случае не лично Владимир Прохорович, а, как мы помним из эпизода с Международным конгрессом, все тогдашнее научное сообщество — но в обсуждаемом нами аспекте это совершенно несущественно). Как бы то ни было, теоретические построения Амалицкого представляют ныне сугубо исторический интерес, тогда как уникальная «Севродвинская галерея» из скелетов парейазавров и иностранцевий по сию пору украшает собой залы Палеонтологического музея Академии наук. Вот поэтому-то палеонтологи и не устают повторять: «Теории преходящи — коллекции вечны!»
Была прекрасная работа, показавшая, что, используя не прямые фальсификации, а только замалчивание некоторых результатов, в области некоторых наук, например психологии, можно доказать всё что угодно и получить положительные данные там, где нет ничего. Я про это читаю отдельную лекцию под названием «Знамения научного апокалипсиса».
Можете привести несколько примеров?
Один из критериев, которые используют в классических исследованиях, — так называемый порог p < 0,05. Он значит, что если всё случайно и никакой закономерности нет, то вероятность получить такой (или более выраженный) результат, какой был приведён в исследовании — например, что препарат работает лучше, чем пустышка, — будет ниже 5%. Этот принцип часто используется как формальный критерий для отсечения гипотез, хотя вокруг него идёт много споров.
Но что делают авторы, пытающиеся замалчивать результаты? Они берут выборку, например, из десяти человек и проверяют гипотезу на них. Получили нужный результат? Нет, не получили. Тогда добавляем ещё десять человек. Получили результат? Не получили. Добавим ещё десять человек. Получили? Не получили. Добавим ещё. Получили? Получили (рано или поздно это, скорее всего, произойдет). Остановились. И тут главное — не добавить ещё, а то результат пропадёт. А потом в статье будет написано, что выборка была сорок человек, и внешне всё пристойно. Но это скрывает хитрый приём формирования выборки, который мог бы породить ложные выводы.
Есть и более простые схемы — например, сокрытие части данных. Провели пять экспериментов, рассказали только про один, с положительным результатом. А может быть ситуация, когда вы сначала собираете данные, ищете в них кучу разных закономерностей, находите ту, которая лучше всего вписывается, забываете рассказать, что искали вы сотню разных, и говорите, что изначально искали именно то, что нашли. Это сильно искажает оценку вероятностей того, что вы получили результат по случайным причинам, так как если вы проверяли сотни закономерностей, то вероятно, что хотя бы одну на своих данных вы подтвердите.
Такие вещи становятся источниками ложноположительных результатов.
И очень интересно следить за тем, как с этим борются и какие креативные подходы к разоблачениям находят. Есть, например, сайт Retraction Watch, он следит за статьями, которые были опубликованы, а позже отозваны. И там сделали специальную рубрику Forensic Friday, где выкладывают фотографии экспериментальных результатов из таких научных статей и говорят: «Найдите, что тут не так?» А потом выясняется, что там, например, контрольную картинку просто замазали чёрным квадратом в фотошопе. Причём иногда это бывает так очевидно, что непонятно, как рецензенты вообще ничего не заметили.
...Жака Бенвениста, сенсационная статья которого была опубликована в Nature в 1988 г. (v.333, p.816). В этой статье автор наблюдал воздействие anti-IgE (антитела к иммуноглобулину Е) на базофилы крови при разведении реагента вплоть до 10−120 !
У автора тут же появились последователи. Однако сенсация продержалась недолго. В том же году в Nature была опубликована статья “High dilution experiments a delusion” (v.334, p.287), подписанная тремя авторами — John Maddox, James Randy и Walter W. Stuart — которые посетили лабораторию Бенвениста и имели с ним длительные беседы. Статья написана очень сдержанно, извиняющимся тоном, но не оставляя сомнений, что замечательное открытие не имеет под собой оснований. Авторы отмечают, что были шокированы, когда Бенвенист сообщил им, что его опыты «не всегда получаются». (Можно подозревать, что авторы решали, является ли Бенвенист жуликом или просто плохим ученым — на эту мысль наводит имя второго соавтора).
анекдот, который рассказал известный физик академик Роберт Арнольдович Сурис. История была такой: группа исследователей обнаружила, что ДНК обладает неким аномальным магнитным свойством, и выдвинула гипотезу, что это свойство помогает ДНК кодировать информацию (как на магнитной ленте). В итоге оказалось, что при подготовке препаратов использовался стальной нож, частицы с поверхности которого и загрязняли образцы.