Спец. операция на Украине

Ван И провел телефонный разговор с главой МИД России С. Лавровым_Russian.news.cn

Ван И провел телефонный разговор с главой МИД России С. Лавровым ---В четверг член Госсовета, министр иностранных дел КНР Ван И провел телефонный разговор с главой МИД России Сергеем Лавровым. //  russian.news.cn

 

Пекин, 24 февраля /Синьхуа/ — В четверг член Госсовета, министр иностранных дел КНР Ван И провел телефонный разговор с главой МИД России Сергеем Лавровым.

С. Лавров ознакомил собеседника с развитием ситуации в Украине и позицией России, отметив, что США и НАТО нарушили свои обещания и непрерывно расширяются на восток, отказались от новых Минских соглашений и нарушили резолюцию 2202 Совбеза ООН. Россия вынуждена принять необходимые меры для защиты собственных интересов.

Ван И сказал, что китайская сторона всегда уважает суверенитет и территориальную целостность всех стран. Вместе с тем Китай понимает, что история украинского вопроса — сложная и особенная. Китай понимает и рациональные озабоченности России в сфере безопасности. Китайская сторона выступает за окончательный отказ от менталитета холодной войны и формирование сбалансированного, эффективного и устойчивого механизма европейской безопасности путем диалога и переговоров.

 

Все мы были свидетелями четырехмесячных переговоров России с Западом, в рамках которых мы стремились получить гарантии своей безопасности. Они зашли в тупик. Это стало очевидно в понедельник 21 февраля, и у внешних наблюдателей было ощущение, что мы проиграли этот дипломатический раунд. Еще чуть-чуть, и с нами перестанут считаться вовсе.

 

Наблюдатели отмечают, что Запад фактически не предпринял никаких попыток остановить российскую спецоперацию. Как только она началась, Украина вместо потенциальной базы — угрозы для России, превратилась в отыгранный токсичный актив, разбираться с политическим будущим которой теперь придется самой России.

Существует фактически один сценарий, который, судя по всему, и является нашей целью: превращение Украины в конфедерацию через выборы нового парламента и президента, что позволит разным частям Украины в будущем принять свое решение, оставаться ли в Украине, выходить ли из ее состава и сохранять независимость или присоединяться к другим странам. Естественно, есть вероятность, что восточные области — Луганская, Донецкая и Харьковская — в конечном счете окажутся в составе России. Таким образом мы отодвинем свои границы на восток, окончательно решим проблему Крыма и увеличим население страны на пять-шесть миллионов человек. Кроме того, русское население окажется на русской земле.

 

Почему мы так стремительно добрались до наихудшего из возможных сценариев, хотя уже факт признания ЛДНР и отказа от Минских соглашений казался радикальным, уязвимым решением, пусть эмоционально понятным и давно ожидаемым? Таким был изначальный план или допустимый? Мог ли Кремль поверить, что его ультиматум вообще будет принят пакетом и он получит больше, чем получил на переговорах? Не готовился ли сразу к повышению ставок? А если игра продолжается, то каким будет новое предложение по большому контуру стратегической безопасности? Эта широкая картина переговорного замысла остается для нас по-прежнему скрытой.

 

Здесь можно только спекулировать. Хотя всё, в принципе, мы наблюдали буквально в прямом эфире. Как происходили переговоры между Лавровым и Блинкеном, Путиным и Шольцем, Путиным и Байденом, Путиным и Макроном. Результаты всех переговоров фактически были на столе. Но мы совершенно однозначно многого не знаем и не понимаем.

Есть несколько сценариев, которые я бы предложил рассмотреть. Во-первых, это борьба за европейский газовый рынок.

 

Т. Г.: Как это связано с переговорами по военно-стратегическим вопросам?

И. Ф.: Это просто первый пункт. Стратстабильность из многих составляющих складывается. Второе — это непосредственно стратегическая стабильность. Действительно, в российской стратегической культуре неприемлемо приближение военной инфраструктуры к нашей границе. Мы прекрасно понимаем, что это, прежде всего, влечет за собой возможность размещения ракетного потенциала для нанесения обезоруживающего удара по нашим пусковым установкам.

З. М.: Но сейчас Столтенберг что говорит? Россия хотела меньше НАТО, теперь она получит больше НАТО у своей границы. Давайте представим, что мы контролируем украинскую территорию. Это значит, что Россия выходит напрямую к границе Польши, которая является членом НАТО, и мы получаем НАТО прямо у наших границ, которое будет еще сильнее вооружено.

И. Ф.: У нас и так НАТО у самых наших границ.

З. М.: Тогда в чем проблема?

И. Ф.: Это вопрос наличия стратегической глубины на важном стратегическом направлении. Киев — Москва.

З. М.: То есть Варшава — Москва дальше, и уже легче?

И. Ф.: Во-первых, Варшава — Москва дальше.

 

И третий пункт, на мой взгляд, — это, конечно, угроза существования Украины в ее нынешнем националистическом формате, формате Антироссии.

 

З. М.: Минские соглашения вроде бы восемь лет мусолили, и ничего в итоге не получилось. Но в последние месяцы было ощущение, что Украина готова была немного подвинуться и начать что-то.

И. Ф.: Нет, она не готова была подвинуться. Они жестко заявляли, что Минские соглашения в трактовке России выполнять не будут.

З. М.: Зеленский ездил во Францию и в Германию. Он звонил, они все ему говорили: надо исполнять. Мы могли ожидать, что еще чуть-чуть, потерпим пару недель, или не было шанса?

И. Ф.: Я думаю, что ему так никто не говорил. И сам Зеленский никогда бы их не подписал по одной простой причине. Он прекрасно понимал, что Минские соглашения — это прямой путь к конфедерализации Украины.

З. М.: Так сейчас еще хуже будет для него.

Т. Г.: На это никто не рассчитывал.

З. М.: Четыре месяца они его предупреждали, что это будет, а он не верил?

И. Ф.: Мне кажется, фраза «они его предупреждали» — это допущение. Потому что мы не знаем, что происходило за закрытыми дверями. Но по итогам встреч с Шольцем и с Макроном, которые были главными посредниками, было ясно, что никакой речи о том, что они подписываются под дальнейшие имплементации Минских соглашений в том виде, в котором эти Минские соглашения зафиксированы, нет. Потому что исполнение Минских соглашений приводило к тому, что Украина как единое государство переставало существовать. Юридическим способом конфедерализация приводила к праву республик на самоопределение. К праву на проведение собственной налоговой политики. К праву на создание и поддержку собственных милицейских формирований. А дальше бы начинался парад суверенитетов. Это все посыпалось бы максимально быстро. И Зеленский, конечно же, в таком случае становился бы неизбираемым.

З. М.: Давайте теперь рассмотрим вторую техническую причину. Ядерное оружие. Путин про нее много сказал в двух своих выступлениях. Идея в чем? Вдруг неосторожно поехав в Мюнхен, Зеленский заявляет, что, если вы не обеспечиваете нам безопасность, мы тогда не связываем себя ядерными обязательствами.

И. Ф.: Будапештским меморандумом.

З. М.: Вроде как намек, что будем делать ядерное оружие.

И. Ф.: Идея Будапештского меморандума была не в гарантии безопасности Украины, а в вывозе из Украины ядерного оружия.

З. М.: Вот эта его фраза — это безграмотность или спланированная история?

И. Ф.: На мой взгляд, это безграмотность, потому-то, при всем уважении к любому посту президента, человек, находящийся на самой вершине пирамиды власти, должен отдавать себе отчет в том, что он говорит. И то, что он сказал, я думаю, с высокой долей вероятности обсуждалось внутри его администрации.

З. М.: И Россия очень сильно зацепилась за это. Путин сказал, что мы услышали, и это стало важным моментом для последующих действий.

И. Ф.: Я думаю, что Путин зацепился не только и не столько за желание,
пусть даже гипотетическое, Владимира Александровича Зеленского вернуться в клуб ядерных держав — я думаю, такой возможностью теоретически обладают все, хотя бы в плане, например, создания грязной бомбы. Эту возможность исключать нельзя, когда у тебя под боком страна, которая каждый день говорит из каждого утюга, отовсюду, что мы воюем с Россией. И когда она говорит, что у нее есть планы на создание ядерного оружия, тактического, не тактического, грязной бомбы, не грязной бомбы, было бы странно за это не зацепиться. Но Путин, я думаю, еще зацепился за то, что на Мюнхенской конференции по безопасности никто из спонсоров такого бодрого поведения Украины не встал и не сказал: господин Зеленский, вы вообще о чем сейчас говорите? Идеологическая стройность в рядах достигала того уровня, когда люди не понимают, что за собой могут повлечь эти слова.

Поддержка Украины была, я уверен, со стороны Соединенных Штатов.

Т. Г.: То есть Путин увидел, что на Мюнхенской конференции никто Зеленского не одергивает и дальше идти некуда?

И. Ф.: Что этот момент не искусственно выдуманный. Фактически это casus belli, конечно.

З. М.: Справедливости ради, в выступлении Кулебы, министра иностранных дел Украины, как-то вяло они попытались сказать, что не то имели в виду.

И. Ф.: Этого никто не услышал. Плюс ко всему Минские соглашения зашли в тупик объективно. Смысла продолжать соблюдать этот процесс не было никакого. Но Минские соглашения — единственный рычаг, по большому счету, оказания давления на Украину с целью сохранения статус-кво с непризнанными республиками.

 

Т. Г.: …было заявлено две цели — демилитаризация и денацификация Украины. Как это может быть? Одно дело, когда мы признаем республики, реагируем на их запрос о военной помощи, осуществляем им военную помощь…

И. Ф.: Судя по всему, стратегия была иная.

Т. Г.: И возникли два тезиса — демилитаризация и денацификация, то есть непосредственное решение тех проблем, которые, как вы сказали, возникли при начальном становлении Украины как государства. Как это можно ввести в какие-нибудь дипломатические, политические, юридические рамки?

И. Ф.: Я думаю, никак. Поэтому мы сегодня проснулись в дивном новом мире. И я думаю, что у нас действительно не было выбора.

 

З. М.: Мы фиксируем, что происходящее — это вынужденный ответ.

И. Ф.: Я не могу себе представить ни одного мирового политика, который отваживается на такой шаг, не имея на это каких-то сверхвеских оснований. Ни одного такого политика нет.

 

З. М.: Я думаю, в Вашингтоне просто перекрестятся, когда Украина падет. И, я думаю, она падет, шансов у нее нет.

Но что американцы получили на выходе из этой ситуации? Они получили сплочение в рядах, где было брожение. Блинкен проехался с показательной поркой по всем европейским и натовским лидерам. Всем был объяснен маневр, они добились потрясающего единства. Это первое.

Второе. Они получили себе в эксклюзивное пользование огромный европейский рынок, который будет их кормить долгие годы. Я думаю, что они полезут вон из кожи, но они обеспечат замещение этих 30 процентов потребления европейского рынка, я думаю, что они пойдут на то, чтобы искусственно сдерживать цены, какие-нибудь долгосрочные контракты. Я думаю, что они смогут договориться, смогут уговорить своих собственных производителей.

Т. Г.: То есть выигрыш американцев в этой ситуации заключается в том, как я понимаю, что они напрочь привязывают к себе Европу. У Европы исчезает идея каким-то образом взаимодействовать с Россией.

И. Ф.: Европа исчезает как таковая, как субъект.

 

Почему мы так стремительно добрались до наихудшего из возможных сценариев, хотя уже факт признания ЛДНР и отказа от Минских соглашений казался радикальным, уязвимым решением, пусть эмоционально понятным и давно ожидаемым? Таким был изначальный план или допустимый? Мог ли Кремль поверить, что его ультиматум вообще будет принят пакетом и он получит больше, чем получил на переговорах? Не готовился ли сразу к повышению ставок? А если игра продолжается, то каким будет новое предложение по большому контуру стратегической безопасности? Эта широкая картина переговорного замысла остается для нас по-прежнему скрытой.

Тем не менее мы постараемся объяснить логику перехода к военным действиям, опираясь на два связанных сюжета — дипломатический и военно-стратегический.

 

В дальнейшей логике предсказывалась постоянная эскалация сторон в том числе с использованием военно-силовых аргументов в виде учений и запусков ракет с целью выйти на новое пространство для торга. По-видимому, на этом этапе и случился обрыв переговорного процесса с уходом в эскалацию. В серьезность намерений России отстаивать делом свои аргументы не поверили, аргументы о ядерном потенциале отбросили. Вместо этого Запад начал кампанию информационной демонизации Москвы, сливая данные о возможном вторжении в Украину. Это был выход на предельную провокацию, и не ответить на такой вызов Россия уже не могла — в противном случае мотивационная часть требований о зонах стратегической безопасности была бы утеряна опять же на многие годы.

Это был выбор из исключительно плохих сценариев. «Все, что происходит, — вынужденная мера. Нам просто не оставили шансов поступить иначе, — говорит Владимир Путин. — Удивлен, почему за рубежом ни на миллиметр не сдвинули свои позиции в переговорах с РФ по евробезопасности».

Пространство для торга оказалось иллюзорным. С нами не хотели обсуждать красные линии и конструкт стратегической обороны, разве что разрешить «наблюдать» за развертыванием сил НАТО на востоке Европы. Отказались останавливать строительство военной инфраструктуры в Грузии и в Украине — более того, показательно приблизили решение вопроса по их членству в Альянсе.

Тупик обновился и в процессе новых обсуждений Минских соглашений. Киев все эти годы публично отказывался их реализовывать. В свете новых переговоров с Западом была надежда, что Европа и США надавят на украинские власти, чтобы те перешли к обсуждению мира в Донбассе, даже на платформе условного Минска-3. Это было возможно и выгодно всем сторонам переговоров.

Но Вашингтон не счел необходимым даже задуматься об этом. И теперь, кажется, с удовольствием избавляется от этого актива иным способом, оставляя за собой не мир, а войну, как это происходило практически всегда в истории американской дипломатии.

 

На повестке дня к началу выходных остаются принципиальные вопросы, на которые вообще невозможно и страшно искать ответы. Как выходить из ситуации, если капитуляции не будет, война затянется, начнется партизанщина и масштабное гражданское сопротивление? Каким образом будет пересобрано украинское государство (или государства?), в котором размежевание между пророссийскими и проукраинскими гражданами только усилится, а ненависть к России зальет традиционные 70% «хатаскрайщиков»? Кто заплатит за восстановление страны и возьмет на себя ее финансирование в условиях полного размежевание с Западом? Тем более учитывая гигантский долг перед МВФ — мы откажемся платить и обрушим отношения с этим институтом или возьмем на себя этот вопрос? Где найти новые украинские элиты, ориентированные на Россию, которые при этом виделись бы населению хоть сколько-нибудь легитимными? Не начнется ли череда бунтов и революций, теперь под соусом борьбы с российскими оккупантами? И это только начало внутриукраинской неопределенности.

 

Не стоит раньше времени обозначать тупик в отношениях с Западом. Слитая им Украина очевидно не являлась принципиальным форпостом. США решили задачу идеологической консолидации европейского и англосаксонского лагерей. Восстановилась общая архитектура безопасности и экономического взаимодействия, в том числе по энергетическому рынку.

 

В то же время по имиджу Джо Байдена нанесен сильный удар: второй после падения Кабула пораженческий кейс ослабляет его позиции перед выборами в Конгресс. Никакие санкции и угрозы не снимут это ощущение; более того, он войдет в историю как президент, вернувший американцам настоящий, а не медийный страх русской угрозы, тогда как на повестке остается китайский вызов.

Возможности воевать на оба фронта у США больше нет. И здесь кроется перспектива выхода на новый переговорный плацдарм с Россией. Перед Вашингтоном по-прежнему стоит задача не допустить сваливания Москвы в объятия КНР с перспективой объединения военного и технологического потенциала. Вопросы стратегической безопасности и сфер влияния в мире остаются нерешенными. Россия высокой ценой доказала решимость отстаивать свои суверенные интересы. Возможно, теперь ее предложения по формированию более безопасного мира будут услышаны лучше.