-
![[image]](https://www.balancer.ru/cache/images/forums/logos/1101/128x128-crop/1101550-1257238810_21.jpg)
Записки штабс-капитана
Хроника текущей войны с точки зрения пилота Су-34Теги:
Конструктор
Конструктор>
Записки Штабс-Капитана, [29.10.2025 15:11]
— Так все таки, как преодолевается линия боевого соприкосновения? Давайте вот вы, товарищ старший лейтенант — указывая кивком головы сказал Петр Тротилыч.
Вообще-то, у полковника Петра Тротилыча отчество Трофимович, но авиационное сообщество, в виду особенностей старой закалки и взрывоопасного характера подборало более точное прозвище.
— Линия боевого соприкосновения преодолевается на минимальных высотах и максимальных скоростях — тут же выдал старлей, который ещё три минуты назад не обращал никакого внимания на проводящего занятие старого полковника.
Это не удивительно. На любом контроле готовности, любого авиационного полка, в вопросе по тактике действий авиации будет этот вопрос. Оглядываясь назад я понимаю, что никто в современных ВВС не понимал суть этого вопроса до конца. Никакая подготовка, кроме специальной, включающей полноценные полеты в условиях работы систем ПВО (а так же работы РЭБ) не могла подготовить нас хоть сколько то полно. Но такая работа не велась. Были редкие полеты на проверку расчетов ПВО. Но они были жёстко регламентированны, а по сути своей - срежесированны. Никакого опыта в жёстко ограниченных вылетах получить не представляется возможным.
В последний раз, эшелонированную противовоздушную оборону, в добавок к ее ранжированности, самолёты наших ВВС преодолевали во время Великой Отечественной. А как известно, не воюющая армия пожирает сама себя. Система подготовки в этом направлении деградировала до обширной теории и не большого количества полетов на боевое маневрирование. Без создания сложной обстановки и в условиях полного контроля за действиями экипажей .
Трезвому взгляду на эту сложнейшую задачу мешал и ошибочно считанный боевой опыт действий авиации в локальных конфликтах прошлого. Довоенные теоретики всерьез считали, что показатели эффективности применения авиации в Афганистане и позднее - Сирии возможно применять для оценки обстановки на других театрах и в других условиях боевой интенсивности. При этом, широчайший опыт современных действий авиации в войне средней и высокой интенсивности, в частности — американский опыт войн в Персидском заливе и на Балканах никто всерьез не рассматривал и не изучал.
Со своей стороны я глубоко убежден, что опыт, полученный в Афганистане и Сирии губителен в своей простоте и является, скорее, опытом противопартизанских действий. Можно было бы использовать опыт войны 08.08. Но она прошла скоротечно и о ней предпочли забыть.
— Таким образом, в интересах авиационных подразделений, задействуются средства старшего армейского начальника. Такими средствами могут быть...— продолжал Петр Трофимович.
Отчетливо помню тот день. Класс, наполненный летчиками. Тактические выкладки и различные наставления. Отделанные до половины деревом стены. Запах советского подъезда. Гул, отвлеченных сторонней беседой офицеров. Слушая руководителя занятиями я думал о том, сколько народу участвует в прорыве авиации. Сколько для этого задействуются сил и средств. Огромнейший объем штурманского сопровождения и расчетов. Как же сильно мы ошибались на этот счёт. И все это сводилось к фантомной аксиоме — "нужно зайти, выполнить задачу и просто вернуться обратно". В чувство нас вернула только пощечена реальности.
— А кто мне скажет, товарищи офицеры, что такое время Ч0:0? — задаёт вопрос товарищ полковник.
— Время начала боевых действий.
— Всеобщее время выполнения боевой задачи — загудела толпа.
— Время Ч0:0, товарищи офицеры, оно же — время со звездой*, это то время, когда ботинок солдата перемахнет вражеский окоп. Именно перемахнет. Вот так вот, запомните это — заключил Петр Трофимович. Все затихли, осмысливая сказанное
— Время со звездой* — протянул я в своей голове.
После окончания занятий все разошлись по своим делам. Я со Стальным решили пойти в спортзал, находящийся в том же учебном корпусе. Нам надо было вернуться "домой" за спортивной формой. Мы шли до здания высотного снаряжения через проходящий через весь городок железнодорожный путь. Товарные вагоны, отсоединенные от своего локомотива, ожидали разгрузки. В вагонах находились авиабомбы разного калибра.
Они питали подразделения, выполняющие задачи огневого поражения по задачам учений. Нас иногда привлекали к разгрузке. Тогда весь день мы перекатывали и толкали круглые деревянные обрешетки, в которых лежали бомбы, называемые бомботарой. Помогать местным в роли помощника руководителя полетами я любил ещё и потому, что на разгрузке этих бомб я был всего пару раз.
Помимо тренажерного зала, наш замполит полка, договорился с залом для волейбола, находящийся в соседнем населенном пункте. В условиях отсутствия полётов, строгих правил пользования смартфонами и общей скукоты, многие из нас обнаружили тягу к этому виду спорта, считающегося довольно авиационным.
За время нашего нахождения в Смоленской области, нами было сыгранно довольно много матчей. Особенно против местных. Лётчики быстро самоорганизовлись в общество любителей перекидывать мяч через сетку. Были назначены старшие команд. Заведены турнирные таблицы, а так же расписание матчей, уходящие далёко вперёд, за которыми следили и на которые делали ставки.
Особенно хорош волейбол был тем, что под него мы требовали время больше, чем это было необходимо. Это время мы проводили в Смоленске. Знакомясь с древним городом. В особенности с его праздной частью. Не случись войне — я бы мог писать путеводители и заметки о тех местах, где мы побывали. Дальний Восток, Забайкалье, Сибирь и Урал, наконец - Западная Россия и Приволжье. Бары и клубы, музеи памятники — такие мемуары получились бы не меньше тех, которые опишут наш боевой путь.
Для организации спортсменов был заведен групповой чат в одном из мессенджеров. Начальник Службы Безопасности нашего полка возложил на себя обязанности спортивного менеджера. Небыло дня, когда в чате бы не проходила координация спортивных событий. Мне даже стало казаться, что военные учения только предлог и нас готовят к чемпионату России по волейболу. Настолько вовлеченно был организован спортивный быт.
Все эти события, как я писал ранее, проходили на фоне ухудшения международной обстановки. Все чаще в СМИ появлялись действительно наводящие заголовки. Все чаще ко мне подходил Максим, с целью получить объяснения тех или иных международных событий. Как я писал ранее — услышать он хотел лишь о том, что это все громкие слова. Приходили новости и касательно нашей профессии. Украину усиленно накачивали переносными зенитными компелксами. Начиная от сомнительных китайских, заканчивая польскими Пирунами и американскими Стингерами — довольно неплохих и модернизированных средств. Из нам вскоре доведётся увидеть в действии.
Спортивный чат, волею судьбы, стал ещё и местом обсуждения наиболее интересных и пугающих новостей. Помню видео, которое активно ходило в сети. На нем БТР проламывал пограничный забор на нашей границе. Это видео вызвало бурю обсуждения. Среди которого прорвалось сообщение начальника службы безопасности:
— Товарищи лётчики, не расслабляться, ЗАВТРА БУДЕТ ВОЛЕЙБОЛ!
Чат моментально замер. Потом пошел вал требований объясниться. Наш спортивный менеджер, конечно же имел целью сообщить об очередном матче. Но это сообщение стало роковым. Это было 23 февраля 2022 года.
Записки Штабс-Капитана, [29.10.2025 15:11]
— Так все таки, как преодолевается линия боевого соприкосновения? Давайте вот вы, товарищ старший лейтенант — указывая кивком головы сказал Петр Тротилыч.
Вообще-то, у полковника Петра Тротилыча отчество Трофимович, но авиационное сообщество, в виду особенностей старой закалки и взрывоопасного характера подборало более точное прозвище.
— Линия боевого соприкосновения преодолевается на минимальных высотах и максимальных скоростях — тут же выдал старлей, который ещё три минуты назад не обращал никакого внимания на проводящего занятие старого полковника.
Это не удивительно. На любом контроле готовности, любого авиационного полка, в вопросе по тактике действий авиации будет этот вопрос. Оглядываясь назад я понимаю, что никто в современных ВВС не понимал суть этого вопроса до конца. Никакая подготовка, кроме специальной, включающей полноценные полеты в условиях работы систем ПВО (а так же работы РЭБ) не могла подготовить нас хоть сколько то полно. Но такая работа не велась. Были редкие полеты на проверку расчетов ПВО. Но они были жёстко регламентированны, а по сути своей - срежесированны. Никакого опыта в жёстко ограниченных вылетах получить не представляется возможным.
В последний раз, эшелонированную противовоздушную оборону, в добавок к ее ранжированности, самолёты наших ВВС преодолевали во время Великой Отечественной. А как известно, не воюющая армия пожирает сама себя. Система подготовки в этом направлении деградировала до обширной теории и не большого количества полетов на боевое маневрирование. Без создания сложной обстановки и в условиях полного контроля за действиями экипажей .
Трезвому взгляду на эту сложнейшую задачу мешал и ошибочно считанный боевой опыт действий авиации в локальных конфликтах прошлого. Довоенные теоретики всерьез считали, что показатели эффективности применения авиации в Афганистане и позднее - Сирии возможно применять для оценки обстановки на других театрах и в других условиях боевой интенсивности. При этом, широчайший опыт современных действий авиации в войне средней и высокой интенсивности, в частности — американский опыт войн в Персидском заливе и на Балканах никто всерьез не рассматривал и не изучал.
Со своей стороны я глубоко убежден, что опыт, полученный в Афганистане и Сирии губителен в своей простоте и является, скорее, опытом противопартизанских действий. Можно было бы использовать опыт войны 08.08. Но она прошла скоротечно и о ней предпочли забыть.
— Таким образом, в интересах авиационных подразделений, задействуются средства старшего армейского начальника. Такими средствами могут быть...— продолжал Петр Трофимович.
Отчетливо помню тот день. Класс, наполненный летчиками. Тактические выкладки и различные наставления. Отделанные до половины деревом стены. Запах советского подъезда. Гул, отвлеченных сторонней беседой офицеров. Слушая руководителя занятиями я думал о том, сколько народу участвует в прорыве авиации. Сколько для этого задействуются сил и средств. Огромнейший объем штурманского сопровождения и расчетов. Как же сильно мы ошибались на этот счёт. И все это сводилось к фантомной аксиоме — "нужно зайти, выполнить задачу и просто вернуться обратно". В чувство нас вернула только пощечена реальности.
— А кто мне скажет, товарищи офицеры, что такое время Ч0:0? — задаёт вопрос товарищ полковник.
— Время начала боевых действий.
— Всеобщее время выполнения боевой задачи — загудела толпа.
— Время Ч0:0, товарищи офицеры, оно же — время со звездой*, это то время, когда ботинок солдата перемахнет вражеский окоп. Именно перемахнет. Вот так вот, запомните это — заключил Петр Трофимович. Все затихли, осмысливая сказанное
— Время со звездой* — протянул я в своей голове.
После окончания занятий все разошлись по своим делам. Я со Стальным решили пойти в спортзал, находящийся в том же учебном корпусе. Нам надо было вернуться "домой" за спортивной формой. Мы шли до здания высотного снаряжения через проходящий через весь городок железнодорожный путь. Товарные вагоны, отсоединенные от своего локомотива, ожидали разгрузки. В вагонах находились авиабомбы разного калибра.
Они питали подразделения, выполняющие задачи огневого поражения по задачам учений. Нас иногда привлекали к разгрузке. Тогда весь день мы перекатывали и толкали круглые деревянные обрешетки, в которых лежали бомбы, называемые бомботарой. Помогать местным в роли помощника руководителя полетами я любил ещё и потому, что на разгрузке этих бомб я был всего пару раз.
Помимо тренажерного зала, наш замполит полка, договорился с залом для волейбола, находящийся в соседнем населенном пункте. В условиях отсутствия полётов, строгих правил пользования смартфонами и общей скукоты, многие из нас обнаружили тягу к этому виду спорта, считающегося довольно авиационным.
За время нашего нахождения в Смоленской области, нами было сыгранно довольно много матчей. Особенно против местных. Лётчики быстро самоорганизовлись в общество любителей перекидывать мяч через сетку. Были назначены старшие команд. Заведены турнирные таблицы, а так же расписание матчей, уходящие далёко вперёд, за которыми следили и на которые делали ставки.
Особенно хорош волейбол был тем, что под него мы требовали время больше, чем это было необходимо. Это время мы проводили в Смоленске. Знакомясь с древним городом. В особенности с его праздной частью. Не случись войне — я бы мог писать путеводители и заметки о тех местах, где мы побывали. Дальний Восток, Забайкалье, Сибирь и Урал, наконец - Западная Россия и Приволжье. Бары и клубы, музеи памятники — такие мемуары получились бы не меньше тех, которые опишут наш боевой путь.
Для организации спортсменов был заведен групповой чат в одном из мессенджеров. Начальник Службы Безопасности нашего полка возложил на себя обязанности спортивного менеджера. Небыло дня, когда в чате бы не проходила координация спортивных событий. Мне даже стало казаться, что военные учения только предлог и нас готовят к чемпионату России по волейболу. Настолько вовлеченно был организован спортивный быт.
Все эти события, как я писал ранее, проходили на фоне ухудшения международной обстановки. Все чаще в СМИ появлялись действительно наводящие заголовки. Все чаще ко мне подходил Максим, с целью получить объяснения тех или иных международных событий. Как я писал ранее — услышать он хотел лишь о том, что это все громкие слова. Приходили новости и касательно нашей профессии. Украину усиленно накачивали переносными зенитными компелксами. Начиная от сомнительных китайских, заканчивая польскими Пирунами и американскими Стингерами — довольно неплохих и модернизированных средств. Из нам вскоре доведётся увидеть в действии.
Спортивный чат, волею судьбы, стал ещё и местом обсуждения наиболее интересных и пугающих новостей. Помню видео, которое активно ходило в сети. На нем БТР проламывал пограничный забор на нашей границе. Это видео вызвало бурю обсуждения. Среди которого прорвалось сообщение начальника службы безопасности:
— Товарищи лётчики, не расслабляться, ЗАВТРА БУДЕТ ВОЛЕЙБОЛ!
Чат моментально замер. Потом пошел вал требований объясниться. Наш спортивный менеджер, конечно же имел целью сообщить об очередном матче. Но это сообщение стало роковым. Это было 23 февраля 2022 года.
инфо
инструменты
Автор выложил еще кусочек
Записки Штабс-Капитана, [30.10.2025 13:11]
Глава 3 3.1
— Подъем! Тревога, всем подъем! Все вставайте, ну! — кричал оперативный дежурный, оббегая каждую кровать и расталкивая спящих.
— Да что за фигня, дайте поспать! — раздался чей-то сонный голос.
В плане учений были проведения подъемов по тревоге и занятие кабин самолетов. Проверялось время реагирования подразделений на получение сигнала. Военные начальники любят злоупотреблять такими элементами. В последнее время мы это делали с незавидной регулярностью. Но в этот раз все было по-другому. Наступило раннее утро 24 февраля. В три часа ночи заревели сигнальные ревуны, их неприятный звук наполнил округу.
— Живо по самолетам! Это не учебная тревога! — закричал ворвавшийся в спальное расположение командир моей второй эскадрильи, включая свет.
Только что спящие тела буквально сорвались со своих постелей. Я тут же соскочил с койки и начал натягивать комбез. Все вокруг пришло в неистовое движение. Зазвонили телефоны. Время ускорилось. Я вспоминаю этот момент словно на ускоренной перемотке.
— Вот оно, началось, — в голове роились только такие мысли. Я не понимал ровным счётом ничего, кроме этого. Началось...
Я молниеносно впрыгнул в комбинезон. Начал надевать свои зимние летные ботинки. Молния на правом не хотела затягиваться. Я сильно выругался, не в силах затянуть её. Большая часть летчиков уже вывалила на улицу. Я не мог отстать от своих только из-за неисправности молнии на ботинке. Плюнув, я схватил куртку, свой шлем с кислородной маской и побежал на выход.
Пробегая по коридору, я видел таких же собирающихся истребителей. Война начинается с бега. Это, видимо, аксиома. Улицу освещал свет фонарей. Ночной мороз сковал лужи, оттаивавшие днём. Зимние летные ботинки, не имевшие хоть какого-то протектора, сильно скользили. В какой-то момент я упал, сильно ударившись правым локтем. По руке тут же побежала колючая волна. Меня подобрали мои бегущие позади товарищи.
Сейчас, занимаясь написанием этих строк, я могу всё увидеть свысока. Вот наша высотка, выходом стоит от самолётов. Нам пришлось оббегать её почти всю, совершая резкий поворот, на котором я упал. Вот десятки чёрных фигур бегут к стоянке. Вот большая её часть сворачивает влево, к освещённой башне руководителя полётами. Это мы — бомбардировщики. Наши самолёты стоят в бывших укрытиях для перехватчиков. Оставшиеся фигуры бегут на общую стоянку — истребители. Су-35 стоят с уже поднятыми фонарями и освещены светом из кабин. Подбежавшие раньше инженеры уже готовят самолёты к взлёту.
— Лёха! Где наш самолёт?! — кричит позади меня Олег Валерьевич.
— Дальше! Мы самые крайние! — отвечаю я.
В горле резко выступил привкус крови. Я бежал и дышал словно загнанная лошадь. Больше не от нагрузки, а от сильного волнения. Ну какой болван поставил мой самолёт крайним!
Мы бежали параллельно полосе. Справа сзади раздался разрывающий воздух звук. АЛ-41 включил форсаж, его 14 тонн тяги разорвали холодный и густой зимний воздух. Пара Су-35 резко пошла в набор. Скоро взлетят ещё два самолёта. Сзади уже слышны ожившие двигатели. Они приступили к рулению. Это наша "крыша" по плану, разработанному на такой случай, они должны взлететь первыми и прикрыть наш порядок.
— Ну давай же! — выкрикнул я. Стоянка моего самолёта как будто бы не приближалась вовсе.
Бегущие рядом товарищи то и дело сворачивали вправо, добежав до своих машин. Они тут же бросались в кабину, которая уже была освещена. Самолёты были подключены к АПА. Оставалось только нажать кнопку запуска. Воздух вокруг стоянок наполнился выхлопными газами. Синеватый дымок поднялся над землёй. В холодном и густом воздухе этот запах горевшего бензина, сладковато-тошнотворный, сильнее проникал в лёгкие. В какой-то момент у меня даже закружилась голова.
— Лёха, мы идём на Васильков, помнишь план? — натягивая шлем, стоя одной ногой на переднем колесе, спросил Олег Валерьевич.
— Да, Васильков, помню, — хватая воздух ртом, выпалил я. — Быстрее!
Цель нашего полка — аэродром истребителей 40-й бригады тактической авиации ВВС Украины. Аэродром находится в одноимённом городке, в пригороде Киева, южнее него. В голове появилась изученная карта. Мы взлетим из Смоленской области, возьмём курс на Белоруссию. Пройдём её южной частью на высоте восьми километров. Повернём влево, в районе Припяти. Снизившись до тысячи метров, на полной скорости продолжим полёт. Впереди будет Киев, слева — так называемое Киевское море, водохранилище. Займём малую высоту и ударами с разных направлений уничтожим объект. Моя цель — административное здание рядом с вышкой РП, оттуда будет вестись руководство. Важно выйти по времени. В определённой точке наша группа развернётся в боевой порядок. Кто-то пойдёт севернее, обходя аэродром для удара по взлётной полосе. Кто-то пойдёт южнее, уничтожая склады вооружения и ГСМ. Я с ещё одним экипажем пойду по центру.
— Сопротивление вам будут оказывать до 15-20 МиГ-29 40-й бригады, а также зональное ПВО Киевской области и объектовое ПВО объекта действий, — вспомнил я тактические занятия по первоочередным целям.Помоги нам Господь.
Мы заняли свои места в кабине. Я никак не мог отдышаться, накидывая ремни.
— Закрывай! Закрывай, я сказал! Мы всё сами включим, — кричу я молодому инженеру. Нельзя терять ни минуты.
Эфир заполнился голосами летчиков. Они просили запуски, выруливания. Отходящая пара Су-35 доложила первый разворот. В этот момент всё замедлилось. Слева вырулил Су-34, он с силой отдал меня выходящей струёй воздуха. Нас затрясло. Он подрулил к уже выстроившейся цепочке Су-34. Они стояли в порядке взлёта: командир полка, комэск второй эскадрильи, третьей, замполит и все остальные лётчики. Я был крайний. Пока Олег Валерьевич готовил маршрут, я занимался запуском и проверкой систем. Только бы не опоздать. Я оказался тут волею случая и не мог подвести всю команду.
— Лёха, — отвлёкшись от своего дела, Олег Валерьевич пальцем указал на горящую лампу "ПАРАШЮТ СБРОШЕН".
— Да блин! — тут же среагировал я.
Горящая лампа указывала на то, что контейнер с тормозным парашютом отсоединился от своего замка. Выпуск такого парашюта приведёт лишь к выбросу контейнера из своей ниши без раскрытия самой парашютной установки. Сейчас бы я плюнул на это. Полоса в три километра позволяет совершить нормальное торможение без применения тормозного парашюта. Однако инструкция запрещает вылет с такой проблемой.
Я забарабанил в стекло фонаря. Инженер, стоявший рядом, увидел это и забежал в кабину.
— Что у вас произошло?! — кричал он, высунувшись наполовину из кабины сквозь гул работающих двигателей.
Я пальцем указал на горящую лампу.
— Но я не могу! У меня нет стремянки! — сказал он.
Я рявкнул на него. Через секунду он показал ладонью знак, который говорил: «Я сейчас всё решу». Он тут же исчез, закрыв вход. Стоявшая рядом АПА круто зарулила к левому крылу.
— Вот чертяка! — крикнул я Олегу Валерьевичу. — Он на крыло полезет!
Инженер ловко запрыгнул на морду «Урала». Через неё он пробрался на скользкое крыло. Далее он побежал в заднюю часть. Между килей находится створка выпуска парашюта. По самолёту прошла волна — он ногами забивал парашютный контейнер. Лампа погасла.
— Красава! — Я был рад, словно ребёнок. Мы успеем. Мы не станем теми, кто не окажется в гуще событий своего полка.
Я показал два больших пальца инженеру, вставшему рядом с кабиной.
— 415, вырулить! — крикнул я РП, глядя, как самолёты медленно поползли к взлёту.
— Запретил, — дежурно ответил РП.
— Вырулить 415! — крикнул я.
— ЗАПРЕ-ТИЛ, — зло ответил по слогам РП. — Всей группе, шахтёры, отмена вылета, отмена вылета!
В этот момент у меня как будто что-то в душе оторвалось. Столь напряжённые двадцать минут времени — и что? Какой ещё запрет на вылет!
— Смотри, — указывая пальцами за кабину, показал Олег Валерьевич.
В чёрном небе то тут, то там начались выходы тактических ракет. Операция, объявленная В. Путиным в тот момент, когда мы занимали свои кабины, началась с массированного ракетного удара. Все выполняли свои предписанные планы. Авиации в нём места не было. Команда пришла под самый конец.
Записки Штабс-Капитана, [30.10.2025 13:11]
— Время со звездой, — сказал я Олегу Валерьевичу. Он кивнул.
Мы покинули свои кабины, казалось, спустя сутки после начала тревоги. Так для нас начался первый день боевых действий.
PS Что интересно, 40 бригада тактической авиации ВСУ примерно под утро в этот день провела рассредоточение и практически вывернулась из под удара -прим. мое
Записки Штабс-Капитана, [30.10.2025 13:11]
Глава 3 3.1
— Подъем! Тревога, всем подъем! Все вставайте, ну! — кричал оперативный дежурный, оббегая каждую кровать и расталкивая спящих.
— Да что за фигня, дайте поспать! — раздался чей-то сонный голос.
В плане учений были проведения подъемов по тревоге и занятие кабин самолетов. Проверялось время реагирования подразделений на получение сигнала. Военные начальники любят злоупотреблять такими элементами. В последнее время мы это делали с незавидной регулярностью. Но в этот раз все было по-другому. Наступило раннее утро 24 февраля. В три часа ночи заревели сигнальные ревуны, их неприятный звук наполнил округу.
— Живо по самолетам! Это не учебная тревога! — закричал ворвавшийся в спальное расположение командир моей второй эскадрильи, включая свет.
Только что спящие тела буквально сорвались со своих постелей. Я тут же соскочил с койки и начал натягивать комбез. Все вокруг пришло в неистовое движение. Зазвонили телефоны. Время ускорилось. Я вспоминаю этот момент словно на ускоренной перемотке.
— Вот оно, началось, — в голове роились только такие мысли. Я не понимал ровным счётом ничего, кроме этого. Началось...
Я молниеносно впрыгнул в комбинезон. Начал надевать свои зимние летные ботинки. Молния на правом не хотела затягиваться. Я сильно выругался, не в силах затянуть её. Большая часть летчиков уже вывалила на улицу. Я не мог отстать от своих только из-за неисправности молнии на ботинке. Плюнув, я схватил куртку, свой шлем с кислородной маской и побежал на выход.
Пробегая по коридору, я видел таких же собирающихся истребителей. Война начинается с бега. Это, видимо, аксиома. Улицу освещал свет фонарей. Ночной мороз сковал лужи, оттаивавшие днём. Зимние летные ботинки, не имевшие хоть какого-то протектора, сильно скользили. В какой-то момент я упал, сильно ударившись правым локтем. По руке тут же побежала колючая волна. Меня подобрали мои бегущие позади товарищи.
Сейчас, занимаясь написанием этих строк, я могу всё увидеть свысока. Вот наша высотка, выходом стоит от самолётов. Нам пришлось оббегать её почти всю, совершая резкий поворот, на котором я упал. Вот десятки чёрных фигур бегут к стоянке. Вот большая её часть сворачивает влево, к освещённой башне руководителя полётами. Это мы — бомбардировщики. Наши самолёты стоят в бывших укрытиях для перехватчиков. Оставшиеся фигуры бегут на общую стоянку — истребители. Су-35 стоят с уже поднятыми фонарями и освещены светом из кабин. Подбежавшие раньше инженеры уже готовят самолёты к взлёту.
— Лёха! Где наш самолёт?! — кричит позади меня Олег Валерьевич.
— Дальше! Мы самые крайние! — отвечаю я.
В горле резко выступил привкус крови. Я бежал и дышал словно загнанная лошадь. Больше не от нагрузки, а от сильного волнения. Ну какой болван поставил мой самолёт крайним!
Мы бежали параллельно полосе. Справа сзади раздался разрывающий воздух звук. АЛ-41 включил форсаж, его 14 тонн тяги разорвали холодный и густой зимний воздух. Пара Су-35 резко пошла в набор. Скоро взлетят ещё два самолёта. Сзади уже слышны ожившие двигатели. Они приступили к рулению. Это наша "крыша" по плану, разработанному на такой случай, они должны взлететь первыми и прикрыть наш порядок.
— Ну давай же! — выкрикнул я. Стоянка моего самолёта как будто бы не приближалась вовсе.
Бегущие рядом товарищи то и дело сворачивали вправо, добежав до своих машин. Они тут же бросались в кабину, которая уже была освещена. Самолёты были подключены к АПА. Оставалось только нажать кнопку запуска. Воздух вокруг стоянок наполнился выхлопными газами. Синеватый дымок поднялся над землёй. В холодном и густом воздухе этот запах горевшего бензина, сладковато-тошнотворный, сильнее проникал в лёгкие. В какой-то момент у меня даже закружилась голова.
— Лёха, мы идём на Васильков, помнишь план? — натягивая шлем, стоя одной ногой на переднем колесе, спросил Олег Валерьевич.
— Да, Васильков, помню, — хватая воздух ртом, выпалил я. — Быстрее!
Цель нашего полка — аэродром истребителей 40-й бригады тактической авиации ВВС Украины. Аэродром находится в одноимённом городке, в пригороде Киева, южнее него. В голове появилась изученная карта. Мы взлетим из Смоленской области, возьмём курс на Белоруссию. Пройдём её южной частью на высоте восьми километров. Повернём влево, в районе Припяти. Снизившись до тысячи метров, на полной скорости продолжим полёт. Впереди будет Киев, слева — так называемое Киевское море, водохранилище. Займём малую высоту и ударами с разных направлений уничтожим объект. Моя цель — административное здание рядом с вышкой РП, оттуда будет вестись руководство. Важно выйти по времени. В определённой точке наша группа развернётся в боевой порядок. Кто-то пойдёт севернее, обходя аэродром для удара по взлётной полосе. Кто-то пойдёт южнее, уничтожая склады вооружения и ГСМ. Я с ещё одним экипажем пойду по центру.
— Сопротивление вам будут оказывать до 15-20 МиГ-29 40-й бригады, а также зональное ПВО Киевской области и объектовое ПВО объекта действий, — вспомнил я тактические занятия по первоочередным целям.Помоги нам Господь.
Мы заняли свои места в кабине. Я никак не мог отдышаться, накидывая ремни.
— Закрывай! Закрывай, я сказал! Мы всё сами включим, — кричу я молодому инженеру. Нельзя терять ни минуты.
Эфир заполнился голосами летчиков. Они просили запуски, выруливания. Отходящая пара Су-35 доложила первый разворот. В этот момент всё замедлилось. Слева вырулил Су-34, он с силой отдал меня выходящей струёй воздуха. Нас затрясло. Он подрулил к уже выстроившейся цепочке Су-34. Они стояли в порядке взлёта: командир полка, комэск второй эскадрильи, третьей, замполит и все остальные лётчики. Я был крайний. Пока Олег Валерьевич готовил маршрут, я занимался запуском и проверкой систем. Только бы не опоздать. Я оказался тут волею случая и не мог подвести всю команду.
— Лёха, — отвлёкшись от своего дела, Олег Валерьевич пальцем указал на горящую лампу "ПАРАШЮТ СБРОШЕН".
— Да блин! — тут же среагировал я.
Горящая лампа указывала на то, что контейнер с тормозным парашютом отсоединился от своего замка. Выпуск такого парашюта приведёт лишь к выбросу контейнера из своей ниши без раскрытия самой парашютной установки. Сейчас бы я плюнул на это. Полоса в три километра позволяет совершить нормальное торможение без применения тормозного парашюта. Однако инструкция запрещает вылет с такой проблемой.
Я забарабанил в стекло фонаря. Инженер, стоявший рядом, увидел это и забежал в кабину.
— Что у вас произошло?! — кричал он, высунувшись наполовину из кабины сквозь гул работающих двигателей.
Я пальцем указал на горящую лампу.
— Но я не могу! У меня нет стремянки! — сказал он.
Я рявкнул на него. Через секунду он показал ладонью знак, который говорил: «Я сейчас всё решу». Он тут же исчез, закрыв вход. Стоявшая рядом АПА круто зарулила к левому крылу.
— Вот чертяка! — крикнул я Олегу Валерьевичу. — Он на крыло полезет!
Инженер ловко запрыгнул на морду «Урала». Через неё он пробрался на скользкое крыло. Далее он побежал в заднюю часть. Между килей находится створка выпуска парашюта. По самолёту прошла волна — он ногами забивал парашютный контейнер. Лампа погасла.
— Красава! — Я был рад, словно ребёнок. Мы успеем. Мы не станем теми, кто не окажется в гуще событий своего полка.
Я показал два больших пальца инженеру, вставшему рядом с кабиной.
— 415, вырулить! — крикнул я РП, глядя, как самолёты медленно поползли к взлёту.
— Запретил, — дежурно ответил РП.
— Вырулить 415! — крикнул я.
— ЗАПРЕ-ТИЛ, — зло ответил по слогам РП. — Всей группе, шахтёры, отмена вылета, отмена вылета!
В этот момент у меня как будто что-то в душе оторвалось. Столь напряжённые двадцать минут времени — и что? Какой ещё запрет на вылет!
— Смотри, — указывая пальцами за кабину, показал Олег Валерьевич.
В чёрном небе то тут, то там начались выходы тактических ракет. Операция, объявленная В. Путиным в тот момент, когда мы занимали свои кабины, началась с массированного ракетного удара. Все выполняли свои предписанные планы. Авиации в нём места не было. Команда пришла под самый конец.
Записки Штабс-Капитана, [30.10.2025 13:11]
— Время со звездой, — сказал я Олегу Валерьевичу. Он кивнул.
Мы покинули свои кабины, казалось, спустя сутки после начала тревоги. Так для нас начался первый день боевых действий.
PS Что интересно, 40 бригада тактической авиации ВСУ примерно под утро в этот день провела рассредоточение и практически вывернулась из под удара -прим. мое
несколько дней не имел доступа к своему компу, сейчас вернулся, а автор написал еще интересное продолжение
1200+ боевых вылетов и три ордена, имхо, это очень серъезный уровень квалификации пилота, я даже не знаю, в других ВВС сейчас есть такие?
ПыСы Ламм, случайно это не ты отметился в телеге у автора в комментах?
1200+ боевых вылетов и три ордена, имхо, это очень серъезный уровень квалификации пилота, я даже не знаю, в других ВВС сейчас есть такие?
ПыСы Ламм, случайно это не ты отметился в телеге у автора в комментах?
Конструктор> несколько дней не имел
Итак, продолжаю выкладку
Записки Штабс-Капитана, [01.11.2025 13:34]
— Полк, разойдись! — командует командир нашей дивизии после вечернего построения — летный состав на месте.
К концу 24 февраля у нас забрали четыре экипажа на Су-34М их отправили в другую группировку. Они выполняли роль подавления средств ПВО, применяя противорадиолокационные ракеты воздух - поверхность. В нашем строю осталось восемь экипажей бомбардировщиков и несколько экипажей истребителей.
— Товарищи лётчики — дождавшись когда все остальные уйдут, начал комдив — в ближайшее время вам предстоит вступить в боевые действия над территорией противника. Скажу сразу, гладко не будет. Мы подавим ПВО как сможем, но вам придется преодолевать его и действовать в условиях постоянной угрозы.
Я помню лицо комдива. Обычно всегда расслабленное, почти всегда с лёгкой ухмылкой. Сейчас оно было каменным. Мы сразу замолкли. Воздух потяжелел под сказанными словами. Мы, военные летчики мирного времени, столкнулись с тем, что нам надлежало делать. Я не помню всего, что тогда сказал комдив. Я размышлял над опасностью, в которую нам предстоит попасть. Хотя до конца я ее понял только потом.
— Так, вам АПСы привезли? Разгрузки получили? — с надеждой спросил комдив. Строй молчал. — ну хотя бы ножи есть у вас? Ладно, разойдись.
Ничего из того, что положено летному составу на начало боевых действий привезено не было. АПСы мы не получим никогда. Разгрузочные жилеты с запасом патронов и сигнальными средствами тоже получить не удалось.
— Вам не положено — сказал начальник тыла полка после первых дней войны. Мне ему тогда хотелось дать в морду.
В первые дни боевых действий авиация проводила воздушную наступательную операцию (ВНО), которая в последствии должна была перейти в постоянные действия, в основном на поддержку наземных сил. На первом этапе этой операции, командование ставило задачей выведение из строя потенциала ВВС и ПВО Украины. На это отводилось несколько дней. В которые мы, шахтёры, оставались на земле. В игру мы вступали в основной части.
На время проведения ВНО, в основной ее части, нашими задачами ставились: выведение логистических способностей ВСУ. Мы били по мостам, ЖД путям, складам ГСМ, вооружения. Сюда же входили удары по ПВД противника. Мы уничтожали командные пункты, пункты сборов резервов, казармы и учебные корпуса военных училищ. В дальнейшем, по планам, мы должны были присоединиться к штурмовой и армейской авиации, занимаясь поддержкой наземных сил.
Забегая вперед надо сказать, что подавить, а тем более уничтожить силы ПВО полностью не получилось. Тут свою роль сыграла штатная организация ПВО Украины. Она строилась на советском опыте и предполагала высокую выживаемость в войне высокой интенсивности. Это полноценная система. Рассчитанная на глобальную войну в Европе. Даже если брать в расчет то состояние, в котором ПВО Украины находилось в начале СВО.
Сравнение с войнами конца ХХ века, которые объединенные западные коалиции вели на Ближнем Востоке, по моему мнению — сильно некорректно. Хотя и могут, местами, приводиться в пример правильных действий авиации.
В сети часто приводят успешные действия ВВС США по объектам инфраструктуры ПВО Ирака. Хотя стоит сразу оговориться, что и оно не было уничтожено полностью. Успешность обусловленная, в первую очередь, устаревшим на момент боевых действий вооружением. Во вторую очередь стоит отметить слабую тактическую подготовку сил и средств ПВО Ирака, которые оказались не способны действовать после прямого уничтожения центральных командных пунктов Командования ПВО.
ПВО Украины имело большую разветвленность системы командования. По образцу построения советских сил ПВО. Такая система, в купе с более продвинутой тактической подготовкой всех звеньев (а тактически командование ПВО противника действовало грамотно) позволяет существовать и вести боевые действия даже при больших потерях.
После первых потерь, командование ПВО Украины приняло решение, которое повлияет на ведение воздушной войны нашими подразделеними. После первых дней боёв, ПВО противника больше не ставило своей задачей реагирование на любую угрозу. РЛС замолкли, а дивизионны рассредоточились, разбившись на малые группы, не подходящие под стандартные тактические деления. ПВО противника перешло на тактику засадных действий. Такие действия не способны спасти территорию от воздушных ударов, зато наносит максимальный урон носителям, при малом количестве поступающих потерь силам и средствам ПВО. Но все это нам ещё предстоит увидеть.
25 февраля, ещё в момент нанесения ударов по ПВО противника, наш полк, все же, выполнил один боевой вылет парой Су-34. Оба комэски, второй и третьей, нанесли удар по НПЗ в район Овруча.
Мы все выбежали встречать севшие экипажи.
— Ну что! Как вы!? — кричали мы выходившим из кабин лётчикам.
— Сами все узнаете скоро! Дайти пройти — сказал мой командир эскадрильи.
Пара наносила удар шерстью ФАБ-500 М62 по запасу горючего на НПЗ. В целях безопасности, как и все наши последующие полеты, пара выходила на цель и выполняла бомбометание с предельно малой высоты. Взрыв был такой мощности, что осколок чего-то большого, догнал самолёт моего комэски и ударил прямо в бронированый капот правого двигателя. Тяжёлый металлический кирпич застрял в алюминиевой броне. Тогда я впервые понял, для каких целей создавали Су-34. Будь на его месте "картонный" Су-30 или Су-35, такой осколок прошил бы их насквозь. Последствия трудно представить. Капот заменили через час. Мы, остальные летчики, с нетерпением ждали своей очереди.
Вечером 25 числа мне удалось совершить свой первый боевой вылет. Один из тысячи двухсот к моменту написания этих строк.
— Новиков, ты же просился на вылет? — энергично спросил комэска — сегодня ночью полетишь, ударив по плечу сказал он. Все детали у штурмана.
Задача была в следующем. Мы, в составе одного экипажа, заряженные шестью ФАБ - 500 и одним подвесным топливным баком, должны были выйти в район ожидания, не далеко от Чернобыля. Не пересекая границу республики Беларуссия и Украины. Там мы должны были получить цель по радио, занять исходную точку, перейти границу и ударить по полученным координатам.
В назначенное время мы начали собираться. Гранаты, в количестве двух штук я запихал в нижние карманы куртки. Пистолет ПМ положил в специальный нагрудный карман. Застегивая молнию на нем я смотрел на исчезающий ПМ. Сердце забилось сильнее. Сегодня я окажусь над территорией противника. Только Бог знает, что нам предстоит. Я не испытывал чувство страха. Тогда я его ещё не знал. Скорее ощущение бездны, которая меня вот-вот поглотит.
Мы шли по замёрзшему бетону. Я то и дело скользил в своих летных ботинках, которые не как не подходили к военным действиям.
— Ну ты ещё раз упади Леха — сказал Олег Валерьевич, смеясь.
Я оглядел подготовленный самолёт. Молчаливый Су-34 смотрел на меня с высока.
— Ну что дружище, поможешь мне сегодня? — спросил я у него про себя.
Мы заняли свои места и подготовились к запуску. Олег Валерьевич занимался подготовкой маршрута. Я был уверен, что он волнуется так же, как я, но не показывал этого. Ночь усиливала эффект. Через фонарь бил синеватый, слабый лунный свет. Я нажал кнопку запуска. После него мы порулили на взлет.
Мы проезжали стоянку истребителей, их готовили к повторным вылетам. Они осуществляли задачи контроля воздушного пространства. Некоторые из них уже успели поучаствовать в дальних и средних воздушных боях. Они тоже станут нормой для нас. В этих боях русские летчики показали способность, а так же решительность в трудных ситуациях. Уже в первые дни лётчики истребители открыли счёт. И в первые же дни уже летали над столицей противника, преследуя цели. Они были первыми, кто рассказал нам об сложной воздушной обстановке.
Проезжая стоянки, стоявшие техники нам махали руками, желая удачи. Наконец мы заняли взлётную..
— 415, взлетайте — командует РП.
Ну вот он, момент истины. Это мое время со звездой. Я толкаю РУДы вперёд. Самолёт послушно разгоняется. Я включаю полный форсаж. Тяга тут же вырастает, голова притягивается к заголовнику. Самолет начинает разбег. Тяжело, в перевалку с ноги на ногу, мы отрываемся от земли. Полностью заправленный, с шестью бомбами, мы взлетаем по пределу максимального взлетного веса. Земля отходит медленно, самолёт слушается меня и потихоньку набирает скорость.
— До обратного, 415 — РП провожает меня, передавая дальше по управлению. Мы переходим на частоту боевого управления. Впервые в моей практике.
Мы летим над заснеженными полями Смоленской области. Полотно белого снега нарушают города и поселки, леса и реки. Безмолвная красота. Она вновь становится свидетелем бури. Вот она — Смоленщина Симонова.
— Смотри, как граница четко видна — подсказывает штурман.
Мы пролетаем границу России и Республики Белорусь. Ее очень легко отличить. Полность населения в Белоруссии выше. Тысячи огней больших и малых поселений подсвечивают землю. А ещё тут гораздо меньше снега. Под нами Рогачев. Пролетаем величественный Днепр, который обходит город с востока. С Днепром мы столкнёмся не раз. В районе Херсона, который мы на своих Су-34 будем штурмовать во время событий сентября 2022, его высокий берег будет встречать нас и провожать обратно. Где-то тут у нас пропала спутниковая коррекция навигации. РЭБ - неотъемлемая часть любой современной войны.
— Смотри, Леха, спутники пропали, сейчас коррекцию сделаем — подсказывает Олег Валерьевич.
Мы заранее, по всему маршруту наших действий, записали в память самолёта наземные ориентиры, корректируясь по которым мы поддерживаем точность навигации даже при отсутствии спутников. Олег Валерьевич включает РЛС. Справа от нас находится очень старый ЖД мост. Он - наш ориентир.
Качество картинки РЛС варьируется от выбранного способа работы. Осмотр передней полусферы даёт слабую картинку, но зато широкий спектр, позволяя получать больше информации. Направленный луч даёт лучшую картинку, но в очень узком секторе.
— Вон он, наш мост — делая манипуляции руками говорит Олег Валерьевич.
На экране монитора я вижу радиолокационную картинку моста в узком луче. Клянусь, это была бы его реальная фотография, если бы я не знал, что мы на него смотрим через радиолокацию. Очень точная картина, с т.н. радиотенями. Олег Валерьевич "привязывается" по одной из его опор. Показания восстанавливаются. Мы идём дальше.
Впереди близится черный океан. Территория Украины погружена во тьму. Светомаскировка должна осложнить визуальную навигацию. Даже с приходом спутников она остается одной из важнейших в самолётовождении. Отчетливо виден Киев, он горит, как и всегда. И одна маленькая точка в районе границы — освещенный саркофаг ЧАЭС. В дальнейшем я буду звать его заправкой. Издалека он выглядит в точности как она. Этот саркофаг станет нам маяком, возвещая о приближении безопасной границы.
Мы заняли свой район ожидания, указанный офицером боевого управления. В радио эфире буквально с невозможно вставить ни слова. Идёт боевая работа. Кто-то встаёт на боевой курс, кто-то от него отходит. Вдруг, в небе загорается яркая как звезда точка. Она идёт из черного океана в сторону наших боевых порядков. Кто-то из украинцев не выдержал давления и решил атаковать цель. Все, включая меня, резко ныряем вниз, маневрируя по пути. Я вижу, как уже над районом действий наших самолётов происходит подрыв — ракета самоликвидировалась. Мы занимаем прежние места.
— Пуск! — кричит кто-то в эфире. Теперь уже с нашей стороны летит маленькая звезда в то место, от куда только что совершили пуск с земли. В густой темноте, на земле, происходит еле видный мне взрыв.
— 415, у вас есть цель 41? — спрашивает меня ОБУ.
— Я не понимаю о чем вы. Дайте конкретные координаты — отвечаю я.
— 415, занимайте курс 270 до команды.
— Понял.
Мы занимаем курс ровно на Запад, во тьму ночи. Медленно пропадают огни Белоруссии.
— Олег Валерьевич, вы что-нибудь понимаете? — спрашиваю я.
— А на что это похоже? — наводяще спрашивает он.
Эфир тут же оживает. У нас на экране появляется угроза — красная стрелка с надписью Атака. Кто-то поставил нас на сопровождение.
— 415, нас на атаку ставят, сколько мне ещё курс удерживать — спрашиваю я ОБУ.
— 415, занимайте обратный курс.
— Пуск! Пуск! Пуск — с десяток маленьких и ярких звёзд летят к своим целям.
Нас использовали в качестве приманки. Быстро изменившаяся тактика украинского ПВО повлияло на обнаружение работающих средств. Теперь они включаются на очень короткий срок. Делают это по очереди. В такой ситуации ракета просто не успевает схватить свою цель. Единственный выход — создать явную угрозу, на которую расчет среагирует своим включением. Таких вылетов я сделал два.
Итак, продолжаю выкладку
Записки Штабс-Капитана, [01.11.2025 13:34]
— Полк, разойдись! — командует командир нашей дивизии после вечернего построения — летный состав на месте.
К концу 24 февраля у нас забрали четыре экипажа на Су-34М их отправили в другую группировку. Они выполняли роль подавления средств ПВО, применяя противорадиолокационные ракеты воздух - поверхность. В нашем строю осталось восемь экипажей бомбардировщиков и несколько экипажей истребителей.
— Товарищи лётчики — дождавшись когда все остальные уйдут, начал комдив — в ближайшее время вам предстоит вступить в боевые действия над территорией противника. Скажу сразу, гладко не будет. Мы подавим ПВО как сможем, но вам придется преодолевать его и действовать в условиях постоянной угрозы.
Я помню лицо комдива. Обычно всегда расслабленное, почти всегда с лёгкой ухмылкой. Сейчас оно было каменным. Мы сразу замолкли. Воздух потяжелел под сказанными словами. Мы, военные летчики мирного времени, столкнулись с тем, что нам надлежало делать. Я не помню всего, что тогда сказал комдив. Я размышлял над опасностью, в которую нам предстоит попасть. Хотя до конца я ее понял только потом.
— Так, вам АПСы привезли? Разгрузки получили? — с надеждой спросил комдив. Строй молчал. — ну хотя бы ножи есть у вас? Ладно, разойдись.
Ничего из того, что положено летному составу на начало боевых действий привезено не было. АПСы мы не получим никогда. Разгрузочные жилеты с запасом патронов и сигнальными средствами тоже получить не удалось.
— Вам не положено — сказал начальник тыла полка после первых дней войны. Мне ему тогда хотелось дать в морду.
В первые дни боевых действий авиация проводила воздушную наступательную операцию (ВНО), которая в последствии должна была перейти в постоянные действия, в основном на поддержку наземных сил. На первом этапе этой операции, командование ставило задачей выведение из строя потенциала ВВС и ПВО Украины. На это отводилось несколько дней. В которые мы, шахтёры, оставались на земле. В игру мы вступали в основной части.
На время проведения ВНО, в основной ее части, нашими задачами ставились: выведение логистических способностей ВСУ. Мы били по мостам, ЖД путям, складам ГСМ, вооружения. Сюда же входили удары по ПВД противника. Мы уничтожали командные пункты, пункты сборов резервов, казармы и учебные корпуса военных училищ. В дальнейшем, по планам, мы должны были присоединиться к штурмовой и армейской авиации, занимаясь поддержкой наземных сил.
Забегая вперед надо сказать, что подавить, а тем более уничтожить силы ПВО полностью не получилось. Тут свою роль сыграла штатная организация ПВО Украины. Она строилась на советском опыте и предполагала высокую выживаемость в войне высокой интенсивности. Это полноценная система. Рассчитанная на глобальную войну в Европе. Даже если брать в расчет то состояние, в котором ПВО Украины находилось в начале СВО.
Сравнение с войнами конца ХХ века, которые объединенные западные коалиции вели на Ближнем Востоке, по моему мнению — сильно некорректно. Хотя и могут, местами, приводиться в пример правильных действий авиации.
В сети часто приводят успешные действия ВВС США по объектам инфраструктуры ПВО Ирака. Хотя стоит сразу оговориться, что и оно не было уничтожено полностью. Успешность обусловленная, в первую очередь, устаревшим на момент боевых действий вооружением. Во вторую очередь стоит отметить слабую тактическую подготовку сил и средств ПВО Ирака, которые оказались не способны действовать после прямого уничтожения центральных командных пунктов Командования ПВО.
ПВО Украины имело большую разветвленность системы командования. По образцу построения советских сил ПВО. Такая система, в купе с более продвинутой тактической подготовкой всех звеньев (а тактически командование ПВО противника действовало грамотно) позволяет существовать и вести боевые действия даже при больших потерях.
После первых потерь, командование ПВО Украины приняло решение, которое повлияет на ведение воздушной войны нашими подразделеними. После первых дней боёв, ПВО противника больше не ставило своей задачей реагирование на любую угрозу. РЛС замолкли, а дивизионны рассредоточились, разбившись на малые группы, не подходящие под стандартные тактические деления. ПВО противника перешло на тактику засадных действий. Такие действия не способны спасти территорию от воздушных ударов, зато наносит максимальный урон носителям, при малом количестве поступающих потерь силам и средствам ПВО. Но все это нам ещё предстоит увидеть.
25 февраля, ещё в момент нанесения ударов по ПВО противника, наш полк, все же, выполнил один боевой вылет парой Су-34. Оба комэски, второй и третьей, нанесли удар по НПЗ в район Овруча.
Мы все выбежали встречать севшие экипажи.
— Ну что! Как вы!? — кричали мы выходившим из кабин лётчикам.
— Сами все узнаете скоро! Дайти пройти — сказал мой командир эскадрильи.
Пара наносила удар шерстью ФАБ-500 М62 по запасу горючего на НПЗ. В целях безопасности, как и все наши последующие полеты, пара выходила на цель и выполняла бомбометание с предельно малой высоты. Взрыв был такой мощности, что осколок чего-то большого, догнал самолёт моего комэски и ударил прямо в бронированый капот правого двигателя. Тяжёлый металлический кирпич застрял в алюминиевой броне. Тогда я впервые понял, для каких целей создавали Су-34. Будь на его месте "картонный" Су-30 или Су-35, такой осколок прошил бы их насквозь. Последствия трудно представить. Капот заменили через час. Мы, остальные летчики, с нетерпением ждали своей очереди.
Вечером 25 числа мне удалось совершить свой первый боевой вылет. Один из тысячи двухсот к моменту написания этих строк.
— Новиков, ты же просился на вылет? — энергично спросил комэска — сегодня ночью полетишь, ударив по плечу сказал он. Все детали у штурмана.
Задача была в следующем. Мы, в составе одного экипажа, заряженные шестью ФАБ - 500 и одним подвесным топливным баком, должны были выйти в район ожидания, не далеко от Чернобыля. Не пересекая границу республики Беларуссия и Украины. Там мы должны были получить цель по радио, занять исходную точку, перейти границу и ударить по полученным координатам.
В назначенное время мы начали собираться. Гранаты, в количестве двух штук я запихал в нижние карманы куртки. Пистолет ПМ положил в специальный нагрудный карман. Застегивая молнию на нем я смотрел на исчезающий ПМ. Сердце забилось сильнее. Сегодня я окажусь над территорией противника. Только Бог знает, что нам предстоит. Я не испытывал чувство страха. Тогда я его ещё не знал. Скорее ощущение бездны, которая меня вот-вот поглотит.
Мы шли по замёрзшему бетону. Я то и дело скользил в своих летных ботинках, которые не как не подходили к военным действиям.
— Ну ты ещё раз упади Леха — сказал Олег Валерьевич, смеясь.
Я оглядел подготовленный самолёт. Молчаливый Су-34 смотрел на меня с высока.
— Ну что дружище, поможешь мне сегодня? — спросил я у него про себя.
Мы заняли свои места и подготовились к запуску. Олег Валерьевич занимался подготовкой маршрута. Я был уверен, что он волнуется так же, как я, но не показывал этого. Ночь усиливала эффект. Через фонарь бил синеватый, слабый лунный свет. Я нажал кнопку запуска. После него мы порулили на взлет.
Мы проезжали стоянку истребителей, их готовили к повторным вылетам. Они осуществляли задачи контроля воздушного пространства. Некоторые из них уже успели поучаствовать в дальних и средних воздушных боях. Они тоже станут нормой для нас. В этих боях русские летчики показали способность, а так же решительность в трудных ситуациях. Уже в первые дни лётчики истребители открыли счёт. И в первые же дни уже летали над столицей противника, преследуя цели. Они были первыми, кто рассказал нам об сложной воздушной обстановке.
Проезжая стоянки, стоявшие техники нам махали руками, желая удачи. Наконец мы заняли взлётную..
— 415, взлетайте — командует РП.
Ну вот он, момент истины. Это мое время со звездой. Я толкаю РУДы вперёд. Самолёт послушно разгоняется. Я включаю полный форсаж. Тяга тут же вырастает, голова притягивается к заголовнику. Самолет начинает разбег. Тяжело, в перевалку с ноги на ногу, мы отрываемся от земли. Полностью заправленный, с шестью бомбами, мы взлетаем по пределу максимального взлетного веса. Земля отходит медленно, самолёт слушается меня и потихоньку набирает скорость.
— До обратного, 415 — РП провожает меня, передавая дальше по управлению. Мы переходим на частоту боевого управления. Впервые в моей практике.
Мы летим над заснеженными полями Смоленской области. Полотно белого снега нарушают города и поселки, леса и реки. Безмолвная красота. Она вновь становится свидетелем бури. Вот она — Смоленщина Симонова.
— Смотри, как граница четко видна — подсказывает штурман.
Мы пролетаем границу России и Республики Белорусь. Ее очень легко отличить. Полность населения в Белоруссии выше. Тысячи огней больших и малых поселений подсвечивают землю. А ещё тут гораздо меньше снега. Под нами Рогачев. Пролетаем величественный Днепр, который обходит город с востока. С Днепром мы столкнёмся не раз. В районе Херсона, который мы на своих Су-34 будем штурмовать во время событий сентября 2022, его высокий берег будет встречать нас и провожать обратно. Где-то тут у нас пропала спутниковая коррекция навигации. РЭБ - неотъемлемая часть любой современной войны.
— Смотри, Леха, спутники пропали, сейчас коррекцию сделаем — подсказывает Олег Валерьевич.
Мы заранее, по всему маршруту наших действий, записали в память самолёта наземные ориентиры, корректируясь по которым мы поддерживаем точность навигации даже при отсутствии спутников. Олег Валерьевич включает РЛС. Справа от нас находится очень старый ЖД мост. Он - наш ориентир.
Качество картинки РЛС варьируется от выбранного способа работы. Осмотр передней полусферы даёт слабую картинку, но зато широкий спектр, позволяя получать больше информации. Направленный луч даёт лучшую картинку, но в очень узком секторе.
— Вон он, наш мост — делая манипуляции руками говорит Олег Валерьевич.
На экране монитора я вижу радиолокационную картинку моста в узком луче. Клянусь, это была бы его реальная фотография, если бы я не знал, что мы на него смотрим через радиолокацию. Очень точная картина, с т.н. радиотенями. Олег Валерьевич "привязывается" по одной из его опор. Показания восстанавливаются. Мы идём дальше.
Впереди близится черный океан. Территория Украины погружена во тьму. Светомаскировка должна осложнить визуальную навигацию. Даже с приходом спутников она остается одной из важнейших в самолётовождении. Отчетливо виден Киев, он горит, как и всегда. И одна маленькая точка в районе границы — освещенный саркофаг ЧАЭС. В дальнейшем я буду звать его заправкой. Издалека он выглядит в точности как она. Этот саркофаг станет нам маяком, возвещая о приближении безопасной границы.
Мы заняли свой район ожидания, указанный офицером боевого управления. В радио эфире буквально с невозможно вставить ни слова. Идёт боевая работа. Кто-то встаёт на боевой курс, кто-то от него отходит. Вдруг, в небе загорается яркая как звезда точка. Она идёт из черного океана в сторону наших боевых порядков. Кто-то из украинцев не выдержал давления и решил атаковать цель. Все, включая меня, резко ныряем вниз, маневрируя по пути. Я вижу, как уже над районом действий наших самолётов происходит подрыв — ракета самоликвидировалась. Мы занимаем прежние места.
— Пуск! — кричит кто-то в эфире. Теперь уже с нашей стороны летит маленькая звезда в то место, от куда только что совершили пуск с земли. В густой темноте, на земле, происходит еле видный мне взрыв.
— 415, у вас есть цель 41? — спрашивает меня ОБУ.
— Я не понимаю о чем вы. Дайте конкретные координаты — отвечаю я.
— 415, занимайте курс 270 до команды.
— Понял.
Мы занимаем курс ровно на Запад, во тьму ночи. Медленно пропадают огни Белоруссии.
— Олег Валерьевич, вы что-нибудь понимаете? — спрашиваю я.
— А на что это похоже? — наводяще спрашивает он.
Эфир тут же оживает. У нас на экране появляется угроза — красная стрелка с надписью Атака. Кто-то поставил нас на сопровождение.
— 415, нас на атаку ставят, сколько мне ещё курс удерживать — спрашиваю я ОБУ.
— 415, занимайте обратный курс.
— Пуск! Пуск! Пуск — с десяток маленьких и ярких звёзд летят к своим целям.
Нас использовали в качестве приманки. Быстро изменившаяся тактика украинского ПВО повлияло на обнаружение работающих средств. Теперь они включаются на очень короткий срок. Делают это по очереди. В такой ситуации ракета просто не успевает схватить свою цель. Единственный выход — создать явную угрозу, на которую расчет среагирует своим включением. Таких вылетов я сделал два.
Конструктор> продолжаю выкладку
Записки Штабс-Капитана, [02.11.2025 2:19]
На земле шла своя война, но которая напрямую влияла на войну в воздухе. После захвата ЧАЭС, подразделения продолжили продвижение. Они заняли так называемый мешок, от границы до Гостомеля. По ширине этот мешок доходил до Ирпени. Почти не меняясь до конца Киевской операции.
Ситуация очень быстро приобрела угрожающий характер. Продвижение остановилось. Почти сразу же нам пришлось перейти на непосредственную поддержку войск. При этом, с нас не снимали задачи по нанесению поражения по тактическим объектам противника. Однажды мы дошли до границ Житомирской и Винницкой областей. Нам пришлось преодолеть 240 километров вражеской территории, и столько же обратно, практически на брюхе, на максимальных скоростях. Фактически - наш полк зашёл дальше всех наших вооруженных сил в истории СВО. Я горжусь этим и помню тот вылет. Но это будет потом.
Сейчас же, на момент начала боевых действий, мы находились в условиях, как я сейчас называю, странной войны. На земле горят пожарища боёв. Высадился и отважно бьётся в окружении десант на Гостомеле, куда мы скоро полетим. Не менее тяжёлые бои идут около Харькова. А мы ждём окончания ВНО, практически не вступая в бой.
Временное затишье командование использовало для подготовки к встрече с ПВО противника. Всю жизнь изучая ПВО стран НАТО, мы фактически не знали ничего про ПВО стран Варшавского договора, которыми сейчас, прямо в эту минуту, насыщали ВСУ.
С целью заполнения этого пробела к нам пригласили двух бывших командиров ЗРДН С-300 и Бук М1. В актовом зале местного полка мы собрались для беседы с выступающими. Мы все ещё не осознали начала полномасштабной войны. Не осознавали опасности, которые ждали нас в будущем.
Мне понравилась беседа с двумя командирами дивизионов. Это были люди с опытом. Они были технически и тактически подкованы. Мы задавали много вопросов. Они были связаны, в основном, с возможностями комплексов по обнаружению и сопровождению самолётов, на различных этапах полета. Интересовались возможностями комплексов в условиях постановки индивидуальных средств РЭБ.
Командир дивизиона С-300 тогда предположил, что ПВО ВСУ перейдет к тактике засадных действий. Он рассказал нам некоторые ее особенности. Способности сил и средств вести такую войну. Тогда мы впервые узнали о том, что противник будет встречать нас не фронтом, как предполагала общая тактика ВВС, а в спину. Выпуская ракеты на обратном пути, поджидая нас в самом уязвимом моменте. Мы слушали их, и строили картину того, как противник будет вести на нас охоту. Охоту на бывшего хищника, ставшего жертвой. Единственный шанс для нас был в скорости и малой высоте, когда расчётам приходилось отслеживать нас на максимальном отрицательном угле антенн. Другого мы не ожидали. Пролет зон ПВО на максимальных скоростях и минимальных высотах — аксиома воздушной войны. Лететь быстро и низко. От туда, откуда враг нас не ждёт. Это кредо бомбардировщика.
На фоне всего сказанного, когда экипажи представили всю сложность будущих задач, нас посетили два старших командира из командования ВКС. Они пытались обнадежить нас в том, что очень скоро, когда будут подавлены силы ПВО, мы начнем, фактически, обычные полигонные полеты.
— Да у них Буки общаются в телефонной сети, по проводам между собой! — сказал один из них. Он не знал, что мы, к моменту его выступления, уже знали правду. Расчёты общаются кодированной связью, передавая данные о целях на практически бесконечное расстояние.
Как только мы зайдём на территорию противника, мы окажемся в ловушке, искусно собранной тактически грамотными действиями расчетов ПВО. И только наши способности держать темп и умение выполнять полеты на предельно малых высотах помогут нам. Нам повторили это несколько раз.
— Фактически, будь я командиром их расчетов, я бы вас убил — сказал командир ЗРДН Бук М1 — маневрируйте и держите большую скорость, больше мне ничего вам сказать.
Отдельно стоит сказать о техническом состоянии сил и средств ПВО противника. Наиболее благоприятно для нас обстояли дела с ЗРК С-300, в основном в армейской модификации — В. Ракеты этого комплекса сложно поддаются модернизации. Такие работы на Украине не велись. Последнее, что мне удалось найти в сети — работы по продлению сроков годности ракет С-300 велись в России, в 2010-х годах. Опыт действий на киевском направлении докажет обоснованность этого факта. Комплексы С-300 были наименее готовы к ведению полномасштабной войны.
Куда хуже для нас обстояли дела с ЗРК Бук М1. Поддержание годности ракет и модернизация комплексов велась как на Украине, в КБ Южное, так и за границей, в 2013 году такие работы в интересах ПВО Украины провели в Белоруссии. ЗРК Бук имели и большую самостоятельность. Расчет параметров пуска мог производиться самостоятельно, непосредственно расчетами пусковых установок. Как показала практика, наибольшие потери мы понесли именно от этого комплекса. Бук был неуловим. Для засадных действий, противник применил тактику передвижения на седельных тягачах. Отдельные пусковые установки преодолевали до 50 километров, меняя позиции после пуска. Мобильность комплексов позволяла оставаться в безопасности от наших ракет Воздух - РЛС.
Расчёты ЗРК Бук применялись и в качестве засад. Ночью, несколько установок подкатывались к линии фронта, разворачиваясь от нее в сторону территории противника на наиболее угрожаемых участках фронта. Они ожидали нашего входа в их зону. Остальные, участвующие в засаде силы стояли обычным порядком, имитируя действия по недопущению преодолевания границы, создавая тем самым ложные конфигурации сил ПВО.
Нас пропускали без сопротивления, ожидая нашего возвращения. По возвращаемся экипажам наносили удар, в дальнейшем растворяясь на местности. Мы все это видели. Но противодействовать таким силам было практически невозможно. Их работающие станции находятся от прикрывающих нас сил. Мы не знаем где нас встретит противник.
В таких условиях нам предстояло действовать.
Поздно вечером, командир полка приказал всему летному составу собраться на командном пункте. Мы вскочили со своих коек, оделись и всей своей бомбардировочной группой направились к вышке руководителя полётами, на втором этаже которой находился наш КП.
Техники готовили самолёты, стоявшие напротив. Кто-то вешал бомбы, кто-то крутил взрыватели, кто-то заправлял подвесные баки. Картинка подготовки авиационной техники вызвала волнение. Возможно сегодня, в отличии от нескольких дней полетов в качестве приманок, нам наконец удастся вступить в бой.
Командный пункт представлял собой многоугольный кабинет. По стенам висели карты, тактические нормативы и много другой теоретической информации. В центре располагался большой высокий стол с подсветкой. На столе расстелена большая карта местности. Над ней стоит старший штурман дивизии и Олег Валерьевич. Они занимаются расчётом поступившей задачи и прокладкой оптимального маршрута. Командир полка занят чем-то на месте оперативного дежурного. Вокруг много мониторов, все они что-то показывают. За ними сидят офицеры штаба.
Мы собираемся у карты, всем не хватает места. До нас подошли несколько липецких экипажей. Это были старые летчики, глядя на которых мне стало немного спокойнее. Не знаю почему. Вероятно сказывался молодой возраст большинства из нашего полка. В трудную ситуацию решает только опыт, которого у нас нет.
– Так, проходим ближе что бы всем было видно. Все собрались? Хорошо – говорит Сергей Ильич, старший штурман дивизии – поступила задача. Мы должны уничтожить склад вооружения. Это стратегические запасы ВСУ – он карандашом обвел жирную точку на карте. Цель находилась в районе Житомира. Так, начнём со взлета. Взлетаем нашей восьмёркой, интервал в группе одна минута. Идём плотно, по этому обращаю внимание на взаимодействие в группе и вертикальное эшелонирование. Первый занимает восемь тысяч, далее через триста метров. Четвёртый вновь восемь и так по новой. Идём на Рогачев – он указывает поворотный пункт маршрута на Белорусской границе. – далее геоточка – указывает на точку вне ориентиров, на границе с Украиной – точка входа, далее уходим вправо, на Житомир – обратной стороной карандаша он ведёт по уже нарисованному маршруту – обращаю внимание, в этой точке мы расходимся по фронту, по два экипажа. Цель площадная, каждой двойке своя точка прицеливания, контролируйте себя и соседей, места будет мало. Обращаю внимание на выдерживание времени удара, это важно. После удара, первая четвёрка, внимание, ПРАВЫМ разворотом идём по обратному. Вторая четверка, вы чуть позже ЛЕВЫМ, не перепутайте. Вас будет много. Так, по высотам. Топлива вам залили полную бочку. Хватит даже если весь полет идти низко, но не возбуждайте наши расчёты ПВО, высоты занимаем согласно плана. Обратно идём быстрее. Заявки на открытие коридора короткие.
– Сколько этап от точки входа до цели?
– Сто двадцать километров.
После этого полёта мы стали все оценивать по расстоянию от точки входа до цели. Район Житомира был медианном. Он располагался в центре наших возможностей. Были цели дальше, были и ближе. Но Житомир стал для нас нарицательным. Мы привязывались к местности по удалению от него.
– Так, товарищи летчики – начал начальник разведки дивизии – обратите внимание на конфигурацию ПВО – он начал поочерёдно обводить «зонтики» известных разведке средств – Внимание на Овруч, Коростень, там неизвестное количество Буков. Их обходим. Далее, Житомир – батарея С-300В. Макаров – он ткнул карандашем в район Киева – батарея С-300П или ПС, она же в Киеве. Обратите внимание на конфигурацию линии фронта – он обвел тот мешок, в котором находились наши подразделения – неизвестное количество Торов и Ос-АКМ, армейских подразделений ПВО. Малин – точно один Тор.
Из доклада начальника разведки становится понятно, что отступившие части ПВО теперь находятся в хаотичном порядке. Их задача сейчас – охота на нас. Фактически – весь маршрут это лавирование между известными на момент разведки средств.
– Время актуальности информации? – задаёт вопрос кто-то из наших.
– Шесть часов – отвечает разведчик.
За шесть часов обнаруженные средства могут оказаться где угодно. Возможно, под самым нашим носом.
– Кроме того – продолжает он – район Плоешти – его карандаш скользит к Бухаресту, Румыния – Авакс, ВВС Франции. Жешув – карандаш переместился к Польше – Авакс, ВВС США.
– Так, еще, держимся подальше от населённых пунктов. Между ними действуют мобильные группы с ПЗРК.
Названные районы контролируют центр Украины. Их зона контроля как раз там куда мы пойдём. Возможности средств ДРЛО таковы, что нас заметят еще на этапе Белоруссии. Далее мы не на долго уйдём с радаров, снизившись на малые высоты. Но в районе Киева нас обнаружат и будут устойчиво вести. Перед нами сложилась истинная картина. Мы идём в район с действующим ПВО, расположение которого мы знаем на момент шести часов назад. От Киева нас обнаружат и будут вести до цели и обратно, сообщая о каждом нашем шаге. Кроме того, по дорогам передвигаются мобильные группы с «трубами».Тогда мы все еще не осознавали всей серьёзности ситуации.
– ПСС – карандашом разведчик обвел несколько квадратов в районе занятого нами Чернобыля – там вас подберут. Выходить самостоятельно, в случае чего.
– Сколько от цели топать?
– Много – сказал штурман дивизии.
– А мы же за границу не пойдём? – спросил один из липецких стариков в конце всех докладов.
– Нет границу переходят только шахтеры. Вы стоите в своих зонах ожидания.
– Пхх – вырвалось у меня. Липецкие привлекались только для применения ракет Воздух-РЛС.
– Всем удачи, по самолётам – говорит старший штурман.
Наша восьмёрка взлетает поочерёдно, выдерживая короткий интервал. Светит полная луна. Я нахожусь где-то в центре всей колонны. Мне видны поблескивающие спины товарищей впереди. Над Белоруссией стоят плотные облака. Войдя в них, на фоне их серой каши, ярко горят навигационные огни каждого экипажа. Вновь пролетаем чёткую границу наших стран. Где-то около нашей точки входа стоит крупный НПЗ – он наш ориентир для начала снижения. Поочерёдно начинаем занимать высоту в триста метров. Огни снижающихся гаснут, обеспечивая визуальную маскировку.
Мой черед. Я толкаю РУС вперед. Надо снизиться быстрее, что бы чётко занять высоту, обеспечив тем самым пространство для маневра тому, кто идёт позади. Мы энергично занимаем высоту. Теперь важно контролировать радиовысоту. Она точнее реагирует на изменение ландшафта, которому мы следуем.
– Вот и граница – говорил Олег Валерьевич.
По краям от самолета уходят огни освещенной Белоруссии. Мы входим в чёрный океан Украины, глаза, привыкшие к контролю горизонта по линии огней, теперь не могут схватить ориентир. И хотя все приборы работают как надо, мне становится не комфортно. Кажется, мы зависли в воздухе. Цифры указателя скорости не ощущаются. Вот оно – наша восьмёрка над территорий противника. Слева остаётся единственное освященное пятно – саркофаг ЧАЭС. Впереди, вдалеке, виднеется Киев. Мешок, в котором находились наши подразделения еще не объят пламенем интенсивных боев. С земли его пока еще трудно определить, есть только одиночные очаги пожаров. В груди очень странное ощущение. Такое ощущение может возникнуть в глухом лесу, где не слышно пения птиц. Глухая тишина вперемешку с тревогой.
На экране угроз горит символ А – он означает работу систем ДРЛО. Поочерёдно загораются и гаснут другие символы. Мы идём между работающих Буковю С-300, Торов и Ос. Впервые видеть индексы их рабочих станций очень странно. Ещё вчера мы включали свои системы РЭБ только для тренировок. Сейчас же это военная необходимость. Над каждым обнаруженные средством горит символ молнии – Хибины ставят помехи в отражаемый нами сигнал. Чувство тревоги усиливается, мы идём все глубже. Позади остаются наши позиции, а с ними – районы эвакуации. Наша восьмерка остаётся в полном одиночестве. Вскоре, все резко меняется.
Полная неразбериха… В радиоэфире крик и треск. Никто не слушает друг друга. Помимо поставленной противником помехи, эфир нарушают принятые неизвестно откуда переговоры других экипажей на другом участке действий. Ужасно отвлекающее действо. Даже у опытных летчиков «забитый эфир» вызывает излишне отвлечение.
В боевой же ситуации все становится еще хуже.
Черную ночь разрывают огненные шары рвущихся бомб. От их света, на секунды, становится ярко как днем. Взгляд сам, вне зависимости от мысленных усилий, прикалывается к местам падения бомб. Первые два самолета развернулись обратно. Они сбросили свои бомбы. Один из них, в нарушение правил маскировки, а главное – плана по выдерживанию обратного боевого порядка, включил полный форсаж. Два ярких синих конуса появились за его силуэтом. Эти два конуса тут же заметно прибавили вскорости и через пару секунд вывели самолет из моего поля зрения. Второй последовал его примеру.
Характерный тональный звук протянул сигнал к сбросу. Зеленый круг на моем КАИ(коллиматорный авиационный индикатор) , схематично изображающий оставшееся время, почти дошел до точки своего ноля. Быстрым движением ладони я опустил боевую скобу. Палец вжал ее ребристую поверхность так сильно, что потом болел .Я впервые зажал ее с целью уничтожить реальную боевую цель. Время замедлилось. Оно тянулось как холодный туман, вышедший с озера по утру. Я замешкался. Ситуация близка к критической. Экипажи с разных мест докладывают об обстрелах с земли. Мы прошли пожары первых сброшенных бомб. Через вжатый в гашетку палец чувствовался пульс. Самолет затрясся – шесть тяжелых бомб покинули места своего крепления, тотчас же облегчив планер. Мы сбросили то, ради чего все это затевалось. Самолет незначительно прибавил в тяге.
Всуете первого для летчиков нашего полка боя, боевой порядок расстроился окончательно. После сброса экипажи начали отходить без всякого порядка по эшелонированию и режима скорости. Спасали от столкновений лишь то тут тот там разжигающиеся синие факелы форсажей. Забегая вперед, надо сказать, что обратный порядок все же был построен, даже в условиях сильной звуковой помехи на каналах связи. Сейчас же все старались покинуть район боевой задачи максимально быстро.
-Командир, влево! – закричал штурман. Он был старше меня, в звании подполковника.
Я тут же бросил машину влево, слегка подтянув ее вверх. Справа снизу, в сторон у нашего поднятого носа, пронесся ярко-красный, буквально раскаленный столп трассеров. На секунду от них стало светло в кабине. Буквально секунда размышления над командой штурмана и нас бы собирали по кускам. Такой мощный залп из ЗУ-23-2 (зенитный сдвоенный автомат) превратил бы нашу кабину в кроваво-металлическую кашу.
Глаза ослепила яркая вспышка позади самолета. Она за секунду заполнила нашу темную кабину. Отразившись от бортового зеркала, она ослепила меня на столько, что в кабине я не видел ничего, кроме зеленого силуэта самолёта на КАИ. Он метался по крену между 45 и 90 градусами.
-Нам конец – подумал я.
Но тут же сообразил. Это экстренный отстрел ППИ. Я посмотрел на приборную доску. Обычно горящая зеленым кнопка УСКОР была потухшей. Горела красная кнопка СТОП.Я тут же дотянулся до нее и нажал. Вспышки прекратились.
- Зачем?! – прокричал я.
- Смотри, там тоже пускают! – ответил штурман.
Я обратил внимание на ярко-желтый огненный шар чуть поодаль от нас. Засмотревшись на него подольше, я с ужасом для себя понял, что это вовсе не ускоренный отстрел ППИ. Это падая, разваливаясь на куски, горит Су-34. Я был поражен. Казалось, что сердце сейчас просто остановится. Засмотрись туда же штурман, он бы все понял. Но я ему не сказал. Я просто включил полный форсаж, резким взятием ручки управления на себя и энергично создав крен развернул самолет и пошел по обратному маршруту. Никак не мог заставить себя вести машину ровно. Все время хотелось увеличить крен и резко срезать радиус разворота. Чего при такой плотности самолетов и малой высоте, да еще и в отсутствии видимости земли делать было категорически нельзя.
Комната медленно наполнилась летчиками. Экипажи должны были доложить обстоятельства своего вылета. Что делали и что видели. Дать показания по видимым пораженным целям, по расположению зенитных средств.
Серо-зеленые лица, с застывшими глазами, смотрели друг на друга. Воздух тут же обрел вес, он давил на плечи, к горлу подошел ком. Начались разговоры. Оказалось, что расчетов зенитных орудий было несколько. Они ожили почти сразу же, после первых достигших своих целей бомб. Оказалась, также, что экипаж сбитого самолета был не из нашего полка. Он выполнял задачу по нашему усилению. Как нам стало известно позже – экипаж спасся. Получив серьезные травмы конечностей, они примерно через неделю вышли к нашим подразделениям.
Записки Штабс-Капитана, [03.11.2025 20:37]
3.2
И так, наша бомбардировочная группа наконец-то вступила в боевые действия. Начиная с описанного ранее вылета количество полетов в сутках будет расти. Ситуация на земле менялась быстро, наземные части быстро увязли в боях. На их поддержку пришлось выделять больше ресурсов, чем было спланировано ранее. Если в первые дни СВО я выполнял по два вылета в сутки, то 19 марта в летную книжку я записал четыре, а 20 ещё три полета, так в сутки я с товарищами сделал уже семь вылетов. Как я и сказал, сил армейской и штурмовой авиация не хватало. Но это будет позже. Сейчас же я хочу описать район наших боевых действий.
Полосой основных действий нашей бомбардировочной группы стал рубеж Чернигов – Овруч. Реже мы летали и дальше. Границей нашего района, которая делила нас и группу другого полка был рубеж Чернигов – Бровары. Но иногда мы наносили удары по Черниговской агломерации. В свою очередь, наши соседи иногда приходили нам на помощь, летя через Киевское море. Глубины у нашего района по сути небыло. По дальности мы долетали до Белой Церкви. А максимальное расстояние, которое мы преодолели над территорией противника стали 240 километров (в одну сторону), когда мы наносили удары в районе Бердичива.
Как я писал в самом начале – описанные мною районы имеют малую плотность населения. Рельеф местности частично пересечен. С точки зрения маловысотного полета, местность была проста. Техногенных строений было мало. Самым высоким препятствием в новом для нас районе полетов стала радиолокационная решётка системы загоризонтной радиолокации Дуга, которую когда-то запитывала Чернобыльская атомная электростанция. В своих расчётах мы считали ее высотой в 370 метров. После огибания которой экипажам представлялся практически безопасный сектор для маневра высотам. Это сильно помогало нам в условиях функционирующей ПВО противника, когда мы сознательно нарушали все нормы мирного времени.
Наш район действий делился на сектора известного нам ПВО. От того места, где мы пересекали границу, в районе населенного пункта Мозырь и дальше на Юг, к Киеву, район наших действий прикрывала Черниговская и Киевская группировки. В своём составе они имели дальнобойные ЗРК С-300П/ПС. По этому вход в район выполнения задачи был наиболее опасен. Следующим крупным городом, имевшим дальнобойные системы был Житомир. В его агломерации находилась батарея С-300В. От него, на север, в районе Овруча, постоянно находилось неизвестное количество ЗРК Бук, среднего радиуса действия. Таким образом, весь район наших действий находился в кольце систем большой и средней дальности.
Внутри этого условного квадрата находились мобильные подразделения ПВО ВСУ. Их главной задачей были засадные действия на наиболее угрожаемых направлениях. Эти группы состояли из ЗРК Бук, Тор, Оса-АКМ. Данные комплексы, как нам стало известно позже, передвигались на седельных гражданских тягачах. Такой тип действий обеспечивал максимальную гибкость в тактическом плане.
Так же, сильное влияние оказывали действия авиации НАТО, которые в основном сводились к ведению наблюдения и радиоразведки. Основные зоны дежурства находились в Румынии и Польше. Постоянное дежурство самолетов ДРЛО обеспечивали ВВС США и Франции. В целях ухудшения наших систем связи, периодически в Румынию прилетал постановщик помех RQ – 4 Global Hawk. Он прилетал с итальянских баз ВВС США.
Фактически – мы не знали точных условий, в которых нам предстояло действовать в отдельно взятом вылете. Это повышало требования по реагирования на угрозы. А так же самым негативным образом влияло на наше моральное состояние. Такая тактика позволила создавать большую плотность средств ПВО на небольшой площади. Несколько раз нам приходилось экстренно покидать район выполнения задачи, когда мы волею судьбы оказывались в подготовленных под нас засадах.
Наиболее защищёнными целями, в зоне нашей ответственности, были многочисленные склады вооружения. Советский Союз готовился к глобальной войне в Европе. Киевский военный округ должен был стать цитаделью советских войск, без оглядки на страны Варшавского Договора.
Записки Штабс-Капитана, [03.11.2025 20:37]
Первичное боепитание войска должны были получать с местных складов, которых было создано великое множество. Большая их часть была размещена у Киева. В 2022 году эти склады стали нашими первичными целями. В объектовое ПВО таких целей входили ЗРК малого радиуса действия. В основном Оса – АКМ. От огня этой системы мы потеряли один экипаж. Он остался цел, но на долгое время выбыл из боевых действий, о чем расскажу позднее. Непосредственно периметр охраняли зенитные пушечные установки. ЗУ-23-2 либо Шилки. С их огнём, о котором я уже успел написать, мы встречались часто. Такие установки были и в составе мобильных групп. От их действий нас спасала только высокая скорость и слабая подготовка расчетов. Я лично был свидетелем огня такой системы по впереди идущему самолету. Расчёт вёл огонь ровно в самолет, не выдерживая угловую поправку. Результатами наших действий, совместно с действиями ракетчиков стал дефицит вооружений в ВСУ, по крайней мере на начальном этапе СВО.
Следующими, в цепи важнейших целей, стояли объекты железнодорожной сети. Боевые действия по ним мы вели даже тогда, когда изменившаяся обстановка на земле потребовала использование наших бомбардировщиков для непосредственной поддержки войск. В условиях установления нашими истребителями бесполетной зоны над всей восточной частью Украины, снабжение ВСУ велось за счёт железнодорожных поставок. Нашей основной целью стала артерия Житомир – Киев. Она обеспечивалась крупными узловыми станциями. А так же системой мостов. О действиях по жд системе я напишу далее. Эти цели охранялись в зональной системе ПВО описанной выше. А так же мобильными группами.
Далее, в описанном мною районе действий, шли крупные дорожные развязки и мосты. Им мы уделяли столько же внимания, как и двум описанным выше. По дорогам, в первую очередь, шло топливное питание ВСУ. Бесчисленные НПЗ так же были связаны дорожной сетью. Результатом наших действий по этим целям стал первоначальный топливный кризис. Однажды, наши действия по дорожной сети в пригороде Житомира, были приняты за вступление в боевые действия самолетов Су-57. Конечно же это было неправдой.
При описании нашего района действий надо так же описать климатические условия февраля - марта 2022 года. Они напрямую влияли на ведение нами боевых действий. В указанный период над Киевской областью и далее по всему нашему району установились сложные метеоусловия. Это играло нам на руку. Я до сих пор благодарю судьбу за плохую погоду в этом районе. Грозовые наэлектролизованные облака, с накопленной влагой естественным образом нарушали природу отражения радиосигнала, скрывая наш подход от систем РЛС и обеспечивая визуальную маскировку от групп истребителей. Как минимум единожды мы залетели в грозовые облака, что бы уйти от преследования. Периодически шедшие дожди ухудшали визуальное сопровождение нас мобильными группами. Погода косвенно, но была причастна к успешному выполнению нами боевых задач.
К району выполнения задач, как я писал выше, мы подходили через Республику Белоруссия. Такие полеты были длительными, что сильно влияло на наше физическое и эмоционально состояние. Средняя протяжённость маршрута составляла около 1200 км, если учитывать полет до Житомира. Над территорий противника мы проходили от 200 до 500 километров, в зависимости от удалённости цели от точки входа и конфигурации маршрута, которую специально усложняли при планировании. Время нахождения над территорией противника наиболее сложное. Как физически так и морально. Полеты мы выполняли в основном ночью. Выдерживать боевой порядок в условиях отсутствия освещённости, при этом на предельно малых и малых высотах исключительно тяжело. С учётом указанного количества вылетов в сутки, на сон между вылетами нам оставалось несколько часов.
Записки Штабс-Капитана, [02.11.2025 2:19]
На земле шла своя война, но которая напрямую влияла на войну в воздухе. После захвата ЧАЭС, подразделения продолжили продвижение. Они заняли так называемый мешок, от границы до Гостомеля. По ширине этот мешок доходил до Ирпени. Почти не меняясь до конца Киевской операции.
Ситуация очень быстро приобрела угрожающий характер. Продвижение остановилось. Почти сразу же нам пришлось перейти на непосредственную поддержку войск. При этом, с нас не снимали задачи по нанесению поражения по тактическим объектам противника. Однажды мы дошли до границ Житомирской и Винницкой областей. Нам пришлось преодолеть 240 километров вражеской территории, и столько же обратно, практически на брюхе, на максимальных скоростях. Фактически - наш полк зашёл дальше всех наших вооруженных сил в истории СВО. Я горжусь этим и помню тот вылет. Но это будет потом.
Сейчас же, на момент начала боевых действий, мы находились в условиях, как я сейчас называю, странной войны. На земле горят пожарища боёв. Высадился и отважно бьётся в окружении десант на Гостомеле, куда мы скоро полетим. Не менее тяжёлые бои идут около Харькова. А мы ждём окончания ВНО, практически не вступая в бой.
Временное затишье командование использовало для подготовки к встрече с ПВО противника. Всю жизнь изучая ПВО стран НАТО, мы фактически не знали ничего про ПВО стран Варшавского договора, которыми сейчас, прямо в эту минуту, насыщали ВСУ.
С целью заполнения этого пробела к нам пригласили двух бывших командиров ЗРДН С-300 и Бук М1. В актовом зале местного полка мы собрались для беседы с выступающими. Мы все ещё не осознали начала полномасштабной войны. Не осознавали опасности, которые ждали нас в будущем.
Мне понравилась беседа с двумя командирами дивизионов. Это были люди с опытом. Они были технически и тактически подкованы. Мы задавали много вопросов. Они были связаны, в основном, с возможностями комплексов по обнаружению и сопровождению самолётов, на различных этапах полета. Интересовались возможностями комплексов в условиях постановки индивидуальных средств РЭБ.
Командир дивизиона С-300 тогда предположил, что ПВО ВСУ перейдет к тактике засадных действий. Он рассказал нам некоторые ее особенности. Способности сил и средств вести такую войну. Тогда мы впервые узнали о том, что противник будет встречать нас не фронтом, как предполагала общая тактика ВВС, а в спину. Выпуская ракеты на обратном пути, поджидая нас в самом уязвимом моменте. Мы слушали их, и строили картину того, как противник будет вести на нас охоту. Охоту на бывшего хищника, ставшего жертвой. Единственный шанс для нас был в скорости и малой высоте, когда расчётам приходилось отслеживать нас на максимальном отрицательном угле антенн. Другого мы не ожидали. Пролет зон ПВО на максимальных скоростях и минимальных высотах — аксиома воздушной войны. Лететь быстро и низко. От туда, откуда враг нас не ждёт. Это кредо бомбардировщика.
На фоне всего сказанного, когда экипажи представили всю сложность будущих задач, нас посетили два старших командира из командования ВКС. Они пытались обнадежить нас в том, что очень скоро, когда будут подавлены силы ПВО, мы начнем, фактически, обычные полигонные полеты.
— Да у них Буки общаются в телефонной сети, по проводам между собой! — сказал один из них. Он не знал, что мы, к моменту его выступления, уже знали правду. Расчёты общаются кодированной связью, передавая данные о целях на практически бесконечное расстояние.
Как только мы зайдём на территорию противника, мы окажемся в ловушке, искусно собранной тактически грамотными действиями расчетов ПВО. И только наши способности держать темп и умение выполнять полеты на предельно малых высотах помогут нам. Нам повторили это несколько раз.
— Фактически, будь я командиром их расчетов, я бы вас убил — сказал командир ЗРДН Бук М1 — маневрируйте и держите большую скорость, больше мне ничего вам сказать.
Отдельно стоит сказать о техническом состоянии сил и средств ПВО противника. Наиболее благоприятно для нас обстояли дела с ЗРК С-300, в основном в армейской модификации — В. Ракеты этого комплекса сложно поддаются модернизации. Такие работы на Украине не велись. Последнее, что мне удалось найти в сети — работы по продлению сроков годности ракет С-300 велись в России, в 2010-х годах. Опыт действий на киевском направлении докажет обоснованность этого факта. Комплексы С-300 были наименее готовы к ведению полномасштабной войны.
Куда хуже для нас обстояли дела с ЗРК Бук М1. Поддержание годности ракет и модернизация комплексов велась как на Украине, в КБ Южное, так и за границей, в 2013 году такие работы в интересах ПВО Украины провели в Белоруссии. ЗРК Бук имели и большую самостоятельность. Расчет параметров пуска мог производиться самостоятельно, непосредственно расчетами пусковых установок. Как показала практика, наибольшие потери мы понесли именно от этого комплекса. Бук был неуловим. Для засадных действий, противник применил тактику передвижения на седельных тягачах. Отдельные пусковые установки преодолевали до 50 километров, меняя позиции после пуска. Мобильность комплексов позволяла оставаться в безопасности от наших ракет Воздух - РЛС.
Расчёты ЗРК Бук применялись и в качестве засад. Ночью, несколько установок подкатывались к линии фронта, разворачиваясь от нее в сторону территории противника на наиболее угрожаемых участках фронта. Они ожидали нашего входа в их зону. Остальные, участвующие в засаде силы стояли обычным порядком, имитируя действия по недопущению преодолевания границы, создавая тем самым ложные конфигурации сил ПВО.
Нас пропускали без сопротивления, ожидая нашего возвращения. По возвращаемся экипажам наносили удар, в дальнейшем растворяясь на местности. Мы все это видели. Но противодействовать таким силам было практически невозможно. Их работающие станции находятся от прикрывающих нас сил. Мы не знаем где нас встретит противник.
В таких условиях нам предстояло действовать.
Поздно вечером, командир полка приказал всему летному составу собраться на командном пункте. Мы вскочили со своих коек, оделись и всей своей бомбардировочной группой направились к вышке руководителя полётами, на втором этаже которой находился наш КП.
Техники готовили самолёты, стоявшие напротив. Кто-то вешал бомбы, кто-то крутил взрыватели, кто-то заправлял подвесные баки. Картинка подготовки авиационной техники вызвала волнение. Возможно сегодня, в отличии от нескольких дней полетов в качестве приманок, нам наконец удастся вступить в бой.
Командный пункт представлял собой многоугольный кабинет. По стенам висели карты, тактические нормативы и много другой теоретической информации. В центре располагался большой высокий стол с подсветкой. На столе расстелена большая карта местности. Над ней стоит старший штурман дивизии и Олег Валерьевич. Они занимаются расчётом поступившей задачи и прокладкой оптимального маршрута. Командир полка занят чем-то на месте оперативного дежурного. Вокруг много мониторов, все они что-то показывают. За ними сидят офицеры штаба.
Мы собираемся у карты, всем не хватает места. До нас подошли несколько липецких экипажей. Это были старые летчики, глядя на которых мне стало немного спокойнее. Не знаю почему. Вероятно сказывался молодой возраст большинства из нашего полка. В трудную ситуацию решает только опыт, которого у нас нет.
– Так, проходим ближе что бы всем было видно. Все собрались? Хорошо – говорит Сергей Ильич, старший штурман дивизии – поступила задача. Мы должны уничтожить склад вооружения. Это стратегические запасы ВСУ – он карандашом обвел жирную точку на карте. Цель находилась в районе Житомира. Так, начнём со взлета. Взлетаем нашей восьмёркой, интервал в группе одна минута. Идём плотно, по этому обращаю внимание на взаимодействие в группе и вертикальное эшелонирование. Первый занимает восемь тысяч, далее через триста метров. Четвёртый вновь восемь и так по новой. Идём на Рогачев – он указывает поворотный пункт маршрута на Белорусской границе. – далее геоточка – указывает на точку вне ориентиров, на границе с Украиной – точка входа, далее уходим вправо, на Житомир – обратной стороной карандаша он ведёт по уже нарисованному маршруту – обращаю внимание, в этой точке мы расходимся по фронту, по два экипажа. Цель площадная, каждой двойке своя точка прицеливания, контролируйте себя и соседей, места будет мало. Обращаю внимание на выдерживание времени удара, это важно. После удара, первая четвёрка, внимание, ПРАВЫМ разворотом идём по обратному. Вторая четверка, вы чуть позже ЛЕВЫМ, не перепутайте. Вас будет много. Так, по высотам. Топлива вам залили полную бочку. Хватит даже если весь полет идти низко, но не возбуждайте наши расчёты ПВО, высоты занимаем согласно плана. Обратно идём быстрее. Заявки на открытие коридора короткие.
– Сколько этап от точки входа до цели?
– Сто двадцать километров.
После этого полёта мы стали все оценивать по расстоянию от точки входа до цели. Район Житомира был медианном. Он располагался в центре наших возможностей. Были цели дальше, были и ближе. Но Житомир стал для нас нарицательным. Мы привязывались к местности по удалению от него.
– Так, товарищи летчики – начал начальник разведки дивизии – обратите внимание на конфигурацию ПВО – он начал поочерёдно обводить «зонтики» известных разведке средств – Внимание на Овруч, Коростень, там неизвестное количество Буков. Их обходим. Далее, Житомир – батарея С-300В. Макаров – он ткнул карандашем в район Киева – батарея С-300П или ПС, она же в Киеве. Обратите внимание на конфигурацию линии фронта – он обвел тот мешок, в котором находились наши подразделения – неизвестное количество Торов и Ос-АКМ, армейских подразделений ПВО. Малин – точно один Тор.
Из доклада начальника разведки становится понятно, что отступившие части ПВО теперь находятся в хаотичном порядке. Их задача сейчас – охота на нас. Фактически – весь маршрут это лавирование между известными на момент разведки средств.
– Время актуальности информации? – задаёт вопрос кто-то из наших.
– Шесть часов – отвечает разведчик.
За шесть часов обнаруженные средства могут оказаться где угодно. Возможно, под самым нашим носом.
– Кроме того – продолжает он – район Плоешти – его карандаш скользит к Бухаресту, Румыния – Авакс, ВВС Франции. Жешув – карандаш переместился к Польше – Авакс, ВВС США.
– Так, еще, держимся подальше от населённых пунктов. Между ними действуют мобильные группы с ПЗРК.
Названные районы контролируют центр Украины. Их зона контроля как раз там куда мы пойдём. Возможности средств ДРЛО таковы, что нас заметят еще на этапе Белоруссии. Далее мы не на долго уйдём с радаров, снизившись на малые высоты. Но в районе Киева нас обнаружат и будут устойчиво вести. Перед нами сложилась истинная картина. Мы идём в район с действующим ПВО, расположение которого мы знаем на момент шести часов назад. От Киева нас обнаружат и будут вести до цели и обратно, сообщая о каждом нашем шаге. Кроме того, по дорогам передвигаются мобильные группы с «трубами».Тогда мы все еще не осознавали всей серьёзности ситуации.
– ПСС – карандашом разведчик обвел несколько квадратов в районе занятого нами Чернобыля – там вас подберут. Выходить самостоятельно, в случае чего.
– Сколько от цели топать?
– Много – сказал штурман дивизии.
– А мы же за границу не пойдём? – спросил один из липецких стариков в конце всех докладов.
– Нет границу переходят только шахтеры. Вы стоите в своих зонах ожидания.
– Пхх – вырвалось у меня. Липецкие привлекались только для применения ракет Воздух-РЛС.
– Всем удачи, по самолётам – говорит старший штурман.
Наша восьмёрка взлетает поочерёдно, выдерживая короткий интервал. Светит полная луна. Я нахожусь где-то в центре всей колонны. Мне видны поблескивающие спины товарищей впереди. Над Белоруссией стоят плотные облака. Войдя в них, на фоне их серой каши, ярко горят навигационные огни каждого экипажа. Вновь пролетаем чёткую границу наших стран. Где-то около нашей точки входа стоит крупный НПЗ – он наш ориентир для начала снижения. Поочерёдно начинаем занимать высоту в триста метров. Огни снижающихся гаснут, обеспечивая визуальную маскировку.
Мой черед. Я толкаю РУС вперед. Надо снизиться быстрее, что бы чётко занять высоту, обеспечив тем самым пространство для маневра тому, кто идёт позади. Мы энергично занимаем высоту. Теперь важно контролировать радиовысоту. Она точнее реагирует на изменение ландшафта, которому мы следуем.
– Вот и граница – говорил Олег Валерьевич.
По краям от самолета уходят огни освещенной Белоруссии. Мы входим в чёрный океан Украины, глаза, привыкшие к контролю горизонта по линии огней, теперь не могут схватить ориентир. И хотя все приборы работают как надо, мне становится не комфортно. Кажется, мы зависли в воздухе. Цифры указателя скорости не ощущаются. Вот оно – наша восьмёрка над территорий противника. Слева остаётся единственное освященное пятно – саркофаг ЧАЭС. Впереди, вдалеке, виднеется Киев. Мешок, в котором находились наши подразделения еще не объят пламенем интенсивных боев. С земли его пока еще трудно определить, есть только одиночные очаги пожаров. В груди очень странное ощущение. Такое ощущение может возникнуть в глухом лесу, где не слышно пения птиц. Глухая тишина вперемешку с тревогой.
На экране угроз горит символ А – он означает работу систем ДРЛО. Поочерёдно загораются и гаснут другие символы. Мы идём между работающих Буковю С-300, Торов и Ос. Впервые видеть индексы их рабочих станций очень странно. Ещё вчера мы включали свои системы РЭБ только для тренировок. Сейчас же это военная необходимость. Над каждым обнаруженные средством горит символ молнии – Хибины ставят помехи в отражаемый нами сигнал. Чувство тревоги усиливается, мы идём все глубже. Позади остаются наши позиции, а с ними – районы эвакуации. Наша восьмерка остаётся в полном одиночестве. Вскоре, все резко меняется.
Полная неразбериха… В радиоэфире крик и треск. Никто не слушает друг друга. Помимо поставленной противником помехи, эфир нарушают принятые неизвестно откуда переговоры других экипажей на другом участке действий. Ужасно отвлекающее действо. Даже у опытных летчиков «забитый эфир» вызывает излишне отвлечение.
В боевой же ситуации все становится еще хуже.
Черную ночь разрывают огненные шары рвущихся бомб. От их света, на секунды, становится ярко как днем. Взгляд сам, вне зависимости от мысленных усилий, прикалывается к местам падения бомб. Первые два самолета развернулись обратно. Они сбросили свои бомбы. Один из них, в нарушение правил маскировки, а главное – плана по выдерживанию обратного боевого порядка, включил полный форсаж. Два ярких синих конуса появились за его силуэтом. Эти два конуса тут же заметно прибавили вскорости и через пару секунд вывели самолет из моего поля зрения. Второй последовал его примеру.
Характерный тональный звук протянул сигнал к сбросу. Зеленый круг на моем КАИ(коллиматорный авиационный индикатор) , схематично изображающий оставшееся время, почти дошел до точки своего ноля. Быстрым движением ладони я опустил боевую скобу. Палец вжал ее ребристую поверхность так сильно, что потом болел .Я впервые зажал ее с целью уничтожить реальную боевую цель. Время замедлилось. Оно тянулось как холодный туман, вышедший с озера по утру. Я замешкался. Ситуация близка к критической. Экипажи с разных мест докладывают об обстрелах с земли. Мы прошли пожары первых сброшенных бомб. Через вжатый в гашетку палец чувствовался пульс. Самолет затрясся – шесть тяжелых бомб покинули места своего крепления, тотчас же облегчив планер. Мы сбросили то, ради чего все это затевалось. Самолет незначительно прибавил в тяге.
Всуете первого для летчиков нашего полка боя, боевой порядок расстроился окончательно. После сброса экипажи начали отходить без всякого порядка по эшелонированию и режима скорости. Спасали от столкновений лишь то тут тот там разжигающиеся синие факелы форсажей. Забегая вперед, надо сказать, что обратный порядок все же был построен, даже в условиях сильной звуковой помехи на каналах связи. Сейчас же все старались покинуть район боевой задачи максимально быстро.
-Командир, влево! – закричал штурман. Он был старше меня, в звании подполковника.
Я тут же бросил машину влево, слегка подтянув ее вверх. Справа снизу, в сторон у нашего поднятого носа, пронесся ярко-красный, буквально раскаленный столп трассеров. На секунду от них стало светло в кабине. Буквально секунда размышления над командой штурмана и нас бы собирали по кускам. Такой мощный залп из ЗУ-23-2 (зенитный сдвоенный автомат) превратил бы нашу кабину в кроваво-металлическую кашу.
Глаза ослепила яркая вспышка позади самолета. Она за секунду заполнила нашу темную кабину. Отразившись от бортового зеркала, она ослепила меня на столько, что в кабине я не видел ничего, кроме зеленого силуэта самолёта на КАИ. Он метался по крену между 45 и 90 градусами.
-Нам конец – подумал я.
Но тут же сообразил. Это экстренный отстрел ППИ. Я посмотрел на приборную доску. Обычно горящая зеленым кнопка УСКОР была потухшей. Горела красная кнопка СТОП.Я тут же дотянулся до нее и нажал. Вспышки прекратились.
- Зачем?! – прокричал я.
- Смотри, там тоже пускают! – ответил штурман.
Я обратил внимание на ярко-желтый огненный шар чуть поодаль от нас. Засмотревшись на него подольше, я с ужасом для себя понял, что это вовсе не ускоренный отстрел ППИ. Это падая, разваливаясь на куски, горит Су-34. Я был поражен. Казалось, что сердце сейчас просто остановится. Засмотрись туда же штурман, он бы все понял. Но я ему не сказал. Я просто включил полный форсаж, резким взятием ручки управления на себя и энергично создав крен развернул самолет и пошел по обратному маршруту. Никак не мог заставить себя вести машину ровно. Все время хотелось увеличить крен и резко срезать радиус разворота. Чего при такой плотности самолетов и малой высоте, да еще и в отсутствии видимости земли делать было категорически нельзя.
Комната медленно наполнилась летчиками. Экипажи должны были доложить обстоятельства своего вылета. Что делали и что видели. Дать показания по видимым пораженным целям, по расположению зенитных средств.
Серо-зеленые лица, с застывшими глазами, смотрели друг на друга. Воздух тут же обрел вес, он давил на плечи, к горлу подошел ком. Начались разговоры. Оказалось, что расчетов зенитных орудий было несколько. Они ожили почти сразу же, после первых достигших своих целей бомб. Оказалась, также, что экипаж сбитого самолета был не из нашего полка. Он выполнял задачу по нашему усилению. Как нам стало известно позже – экипаж спасся. Получив серьезные травмы конечностей, они примерно через неделю вышли к нашим подразделениям.
Записки Штабс-Капитана, [03.11.2025 20:37]
3.2
И так, наша бомбардировочная группа наконец-то вступила в боевые действия. Начиная с описанного ранее вылета количество полетов в сутках будет расти. Ситуация на земле менялась быстро, наземные части быстро увязли в боях. На их поддержку пришлось выделять больше ресурсов, чем было спланировано ранее. Если в первые дни СВО я выполнял по два вылета в сутки, то 19 марта в летную книжку я записал четыре, а 20 ещё три полета, так в сутки я с товарищами сделал уже семь вылетов. Как я и сказал, сил армейской и штурмовой авиация не хватало. Но это будет позже. Сейчас же я хочу описать район наших боевых действий.
Полосой основных действий нашей бомбардировочной группы стал рубеж Чернигов – Овруч. Реже мы летали и дальше. Границей нашего района, которая делила нас и группу другого полка был рубеж Чернигов – Бровары. Но иногда мы наносили удары по Черниговской агломерации. В свою очередь, наши соседи иногда приходили нам на помощь, летя через Киевское море. Глубины у нашего района по сути небыло. По дальности мы долетали до Белой Церкви. А максимальное расстояние, которое мы преодолели над территорией противника стали 240 километров (в одну сторону), когда мы наносили удары в районе Бердичива.
Как я писал в самом начале – описанные мною районы имеют малую плотность населения. Рельеф местности частично пересечен. С точки зрения маловысотного полета, местность была проста. Техногенных строений было мало. Самым высоким препятствием в новом для нас районе полетов стала радиолокационная решётка системы загоризонтной радиолокации Дуга, которую когда-то запитывала Чернобыльская атомная электростанция. В своих расчётах мы считали ее высотой в 370 метров. После огибания которой экипажам представлялся практически безопасный сектор для маневра высотам. Это сильно помогало нам в условиях функционирующей ПВО противника, когда мы сознательно нарушали все нормы мирного времени.
Наш район действий делился на сектора известного нам ПВО. От того места, где мы пересекали границу, в районе населенного пункта Мозырь и дальше на Юг, к Киеву, район наших действий прикрывала Черниговская и Киевская группировки. В своём составе они имели дальнобойные ЗРК С-300П/ПС. По этому вход в район выполнения задачи был наиболее опасен. Следующим крупным городом, имевшим дальнобойные системы был Житомир. В его агломерации находилась батарея С-300В. От него, на север, в районе Овруча, постоянно находилось неизвестное количество ЗРК Бук, среднего радиуса действия. Таким образом, весь район наших действий находился в кольце систем большой и средней дальности.
Внутри этого условного квадрата находились мобильные подразделения ПВО ВСУ. Их главной задачей были засадные действия на наиболее угрожаемых направлениях. Эти группы состояли из ЗРК Бук, Тор, Оса-АКМ. Данные комплексы, как нам стало известно позже, передвигались на седельных гражданских тягачах. Такой тип действий обеспечивал максимальную гибкость в тактическом плане.
Так же, сильное влияние оказывали действия авиации НАТО, которые в основном сводились к ведению наблюдения и радиоразведки. Основные зоны дежурства находились в Румынии и Польше. Постоянное дежурство самолетов ДРЛО обеспечивали ВВС США и Франции. В целях ухудшения наших систем связи, периодически в Румынию прилетал постановщик помех RQ – 4 Global Hawk. Он прилетал с итальянских баз ВВС США.
Фактически – мы не знали точных условий, в которых нам предстояло действовать в отдельно взятом вылете. Это повышало требования по реагирования на угрозы. А так же самым негативным образом влияло на наше моральное состояние. Такая тактика позволила создавать большую плотность средств ПВО на небольшой площади. Несколько раз нам приходилось экстренно покидать район выполнения задачи, когда мы волею судьбы оказывались в подготовленных под нас засадах.
Наиболее защищёнными целями, в зоне нашей ответственности, были многочисленные склады вооружения. Советский Союз готовился к глобальной войне в Европе. Киевский военный округ должен был стать цитаделью советских войск, без оглядки на страны Варшавского Договора.
Записки Штабс-Капитана, [03.11.2025 20:37]
Первичное боепитание войска должны были получать с местных складов, которых было создано великое множество. Большая их часть была размещена у Киева. В 2022 году эти склады стали нашими первичными целями. В объектовое ПВО таких целей входили ЗРК малого радиуса действия. В основном Оса – АКМ. От огня этой системы мы потеряли один экипаж. Он остался цел, но на долгое время выбыл из боевых действий, о чем расскажу позднее. Непосредственно периметр охраняли зенитные пушечные установки. ЗУ-23-2 либо Шилки. С их огнём, о котором я уже успел написать, мы встречались часто. Такие установки были и в составе мобильных групп. От их действий нас спасала только высокая скорость и слабая подготовка расчетов. Я лично был свидетелем огня такой системы по впереди идущему самолету. Расчёт вёл огонь ровно в самолет, не выдерживая угловую поправку. Результатами наших действий, совместно с действиями ракетчиков стал дефицит вооружений в ВСУ, по крайней мере на начальном этапе СВО.
Следующими, в цепи важнейших целей, стояли объекты железнодорожной сети. Боевые действия по ним мы вели даже тогда, когда изменившаяся обстановка на земле потребовала использование наших бомбардировщиков для непосредственной поддержки войск. В условиях установления нашими истребителями бесполетной зоны над всей восточной частью Украины, снабжение ВСУ велось за счёт железнодорожных поставок. Нашей основной целью стала артерия Житомир – Киев. Она обеспечивалась крупными узловыми станциями. А так же системой мостов. О действиях по жд системе я напишу далее. Эти цели охранялись в зональной системе ПВО описанной выше. А так же мобильными группами.
Далее, в описанном мною районе действий, шли крупные дорожные развязки и мосты. Им мы уделяли столько же внимания, как и двум описанным выше. По дорогам, в первую очередь, шло топливное питание ВСУ. Бесчисленные НПЗ так же были связаны дорожной сетью. Результатом наших действий по этим целям стал первоначальный топливный кризис. Однажды, наши действия по дорожной сети в пригороде Житомира, были приняты за вступление в боевые действия самолетов Су-57. Конечно же это было неправдой.
При описании нашего района действий надо так же описать климатические условия февраля - марта 2022 года. Они напрямую влияли на ведение нами боевых действий. В указанный период над Киевской областью и далее по всему нашему району установились сложные метеоусловия. Это играло нам на руку. Я до сих пор благодарю судьбу за плохую погоду в этом районе. Грозовые наэлектролизованные облака, с накопленной влагой естественным образом нарушали природу отражения радиосигнала, скрывая наш подход от систем РЛС и обеспечивая визуальную маскировку от групп истребителей. Как минимум единожды мы залетели в грозовые облака, что бы уйти от преследования. Периодически шедшие дожди ухудшали визуальное сопровождение нас мобильными группами. Погода косвенно, но была причастна к успешному выполнению нами боевых задач.
К району выполнения задач, как я писал выше, мы подходили через Республику Белоруссия. Такие полеты были длительными, что сильно влияло на наше физическое и эмоционально состояние. Средняя протяжённость маршрута составляла около 1200 км, если учитывать полет до Житомира. Над территорий противника мы проходили от 200 до 500 километров, в зависимости от удалённости цели от точки входа и конфигурации маршрута, которую специально усложняли при планировании. Время нахождения над территорией противника наиболее сложное. Как физически так и морально. Полеты мы выполняли в основном ночью. Выдерживать боевой порядок в условиях отсутствия освещённости, при этом на предельно малых и малых высотах исключительно тяжело. С учётом указанного количества вылетов в сутки, на сон между вылетами нам оставалось несколько часов.
Конструктор> 1200+ боевых вылетов
это и для второй мировой серьезный налет.
это и для второй мировой серьезный налет.
Конструктор>> 1200+ боевых вылетов
s.t.> это и для второй мировой серьезный налет.
Покрышкин, 41-45- примерно 650 вылетов
Кожедуб меньше, но он и воевал с 43
Но у них было 1, максимум 2 боевых вылета в день
У автора рекорд- 7 вылетов!
ИМХО, наши ВВС работают в очень интенсивном режиме, не исключено, что по причине малочисленности
s.t.> это и для второй мировой серьезный налет.
Покрышкин, 41-45- примерно 650 вылетов
Кожедуб меньше, но он и воевал с 43
Но у них было 1, максимум 2 боевых вылета в день
У автора рекорд- 7 вылетов!
ИМХО, наши ВВС работают в очень интенсивном режиме, не исключено, что по причине малочисленности
Alex1958
новичок
Конструктор>>> 1200+ боевых вылетов
s.t.>> это и для второй мировой серьезный налет.
Конструктор> Покрышкин, 41-45- примерно 650 вылетов
Конструктор> Кожедуб меньше, но он и воевал с 43
Конструктор> Но у них было 1, максимум 2 боевых вылета в день
Конструктор> У автора рекорд- 7 вылетов!
Конструктор> ИМХО, наши ВВС работают в очень интенсивном режиме, не исключено, что по причине малочисленности
В ВМВ 5-7 вылетов в сутки были обыденностью, в Корее истребитель на МиГ-15 делал не более 3-4, нагрузки на летчика были уже другие.
s.t.>> это и для второй мировой серьезный налет.
Конструктор> Покрышкин, 41-45- примерно 650 вылетов
Конструктор> Кожедуб меньше, но он и воевал с 43
Конструктор> Но у них было 1, максимум 2 боевых вылета в день
Конструктор> У автора рекорд- 7 вылетов!
Конструктор> ИМХО, наши ВВС работают в очень интенсивном режиме, не исключено, что по причине малочисленности
В ВМВ 5-7 вылетов в сутки были обыденностью, в Корее истребитель на МиГ-15 делал не более 3-4, нагрузки на летчика были уже другие.
Alex1958> В ВМВ 5-7 вылетов в сутки были обыденностью, в Корее истребитель на МиГ-15 делал не более 3-4, нагрузки на летчика были уже другие.
Обыденностями они были у "экспертов" люфтваффе, предварительно накачанными первитином до самых бровей
На короткое время
И с обязательным отдыхом потом
В Корее не показатель
по МиГ-15 вылеты были очень короткие, на перехват
"Аллея Мигов" территориально была рядом с аэродромами
Обыденностями они были у "экспертов" люфтваффе, предварительно накачанными первитином до самых бровей
На короткое время
И с обязательным отдыхом потом
В Корее не показатель
по МиГ-15 вылеты были очень короткие, на перехват
"Аллея Мигов" территориально была рядом с аэродромами
Alex1958> в Корее истребитель на МиГ-15 делал не более 3-4, нагрузки на летчика были уже другие.
Это у истребителей. У бомберов влияла скорость. А Су-34 все же быстрый, может обернуться быстрее.
И еще один фактор лимитирующий вылеты в послевоенный период - надежность.
Первые послевоенные были с малыми ресурсами, по сути являясь серийным экспериментом. Этим отличаются от современных двигателей.
Ну и да, серьезно влияет то, что самолеты стали безумно дорогими и малочисленными.
Это у истребителей. У бомберов влияла скорость. А Су-34 все же быстрый, может обернуться быстрее.
И еще один фактор лимитирующий вылеты в послевоенный период - надежность.
Первые послевоенные были с малыми ресурсами, по сути являясь серийным экспериментом. Этим отличаются от современных двигателей.
Ну и да, серьезно влияет то, что самолеты стали безумно дорогими и малочисленными.
Alex1958
новичок
Alex1958>> В ВМВ 5-7 вылетов в сутки были обыденностью, в Корее истребитель на МиГ-15 делал не более 3-4, нагрузки на летчика были уже другие.
Конструктор> Обыденностями они были у "экспертов" люфтваффе, предварительно накачанными первитином до самых бровей
Конструктор> На короткое время
Конструктор> И с обязательным отдыхом потом
Конструктор> В Корее не показатель
Конструктор> по МиГ-15 вылеты были очень короткие, на перехват
Конструктор> "Аллея Мигов" территориально была рядом с аэродромами
Вылет вылету рознь, можно было сделать несколько вылетов в день на сопровождение бомбардировщиков не вступая в боестолкновение с противником. Евгений Георгиевич Пепеляев не сбил ни одного самолета в период своей стажировки на фронте в 1943 году за почти 3 месяца, на фронте было затишье, а в Корее за год настрелял 23, а по другим данным 25 самолетов противника. В своей книге "Миги" против "Сейбров" он пишет о различиях воздушных боев в Корее от боев в ВМВ, летали на больших высотах 8000-12000 метров, большие перепады давления, большие перегрузки, ППК были только у американцев, летчики физически не могли выполнить более 3-4 вылетов в день, даже если не вели воздушный бой.
Конструктор> Обыденностями они были у "экспертов" люфтваффе, предварительно накачанными первитином до самых бровей
Конструктор> На короткое время
Конструктор> И с обязательным отдыхом потом
Конструктор> В Корее не показатель
Конструктор> по МиГ-15 вылеты были очень короткие, на перехват
Конструктор> "Аллея Мигов" территориально была рядом с аэродромами
Вылет вылету рознь, можно было сделать несколько вылетов в день на сопровождение бомбардировщиков не вступая в боестолкновение с противником. Евгений Георгиевич Пепеляев не сбил ни одного самолета в период своей стажировки на фронте в 1943 году за почти 3 месяца, на фронте было затишье, а в Корее за год настрелял 23, а по другим данным 25 самолетов противника. В своей книге "Миги" против "Сейбров" он пишет о различиях воздушных боев в Корее от боев в ВМВ, летали на больших высотах 8000-12000 метров, большие перепады давления, большие перегрузки, ППК были только у американцев, летчики физически не могли выполнить более 3-4 вылетов в день, даже если не вели воздушный бой.
Alex1958
новичок
s.t.> И еще один фактор лимитирующий вылеты в послевоенный период - надежность.
s.t.> Первые послевоенные были с малыми ресурсами, по сути являясь серийным экспериментом. Этим отличаются от современных двигателей.
s.t.> Ну и да, серьезно влияет то, что самолеты стали безумно дорогими и малочисленными.
В.Е.Меницкий писал, что за период освоения МиГ-23 в строевых полках было потеряно 78 единиц, после войны прошло лет 20-25, и двигатели уже были не копии английских NENE, Dervent и немецких Jumo.
s.t.> Первые послевоенные были с малыми ресурсами, по сути являясь серийным экспериментом. Этим отличаются от современных двигателей.
s.t.> Ну и да, серьезно влияет то, что самолеты стали безумно дорогими и малочисленными.
В.Е.Меницкий писал, что за период освоения МиГ-23 в строевых полках было потеряно 78 единиц, после войны прошло лет 20-25, и двигатели уже были не копии английских NENE, Dervent и немецких Jumo.
Alex1958> В.Е.Меницкий писал, что за период освоения МиГ-23
какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
Alex1958
новичок
Alex1958>> В.Е.Меницкий писал, что за период освоения МиГ-23
s.t.> какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
Реактивная техника вышла из стадии эксперементальной, стала вроде бы более надежной, а потери при освоении остались почти на том же уровне.
s.t.> какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
Реактивная техника вышла из стадии эксперементальной, стала вроде бы более надежной, а потери при освоении остались почти на том же уровне.
Alex1958>>> В.Е.Меницкий писал, что за период освоения МиГ-23
s.t.>> какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
Alex1958> Реактивная техника вышла из стадии эксперементальной, стала вроде бы более надежной, а потери при освоении остались почти на том же уровне.
МиГ-23 в свое время сам по себе машина где-то даже необычная
По сравнению с тогдашними другими типами самолетов
Тут и КИС, и шасси с узкой базой, и куча электроники, цельно поворотное оперение, непривычные ВЗУ..
Опять же обзор "как будто сидишь в ванной"/"хуже, чем у водителя БТР" © западные пилоты
И опять, же не он один имел такую аварийность при освоении. И даже не в "десятке рекордсменов" по аварийности, достаточно вспомнить F-104G, "Кэтласс" или тот же первый "Корсар"
s.t.>> какое отношение МиГ-23 имеет к полетам МиГ-15?
Alex1958> Реактивная техника вышла из стадии эксперементальной, стала вроде бы более надежной, а потери при освоении остались почти на том же уровне.
МиГ-23 в свое время сам по себе машина где-то даже необычная
По сравнению с тогдашними другими типами самолетов
Тут и КИС, и шасси с узкой базой, и куча электроники, цельно поворотное оперение, непривычные ВЗУ..
Опять же обзор "как будто сидишь в ванной"/"хуже, чем у водителя БТР" © западные пилоты
И опять, же не он один имел такую аварийность при освоении. И даже не в "десятке рекордсменов" по аварийности, достаточно вспомнить F-104G, "Кэтласс" или тот же первый "Корсар"
Alex1958> а потери при освоении остались почти на том же уровне.
так и речь не про освоении. ВК-1 имеет ресурс до 200 часов. Ранние и вовсе 100. Если МиГ-15 ведет бои, т.е. крутится на всю мощь в каждом вылете, то он просто не сможет летать часто именно по ресурсу, который соответствует экспериментальному, хотя машина серийная.
так и речь не про освоении. ВК-1 имеет ресурс до 200 часов. Ранние и вовсе 100. Если МиГ-15 ведет бои, т.е. крутится на всю мощь в каждом вылете, то он просто не сможет летать часто именно по ресурсу, который соответствует экспериментальному, хотя машина серийная.
Продолжение
Записки Штабс-Капитана, [06.11.2025 1:24]
28 февраля 2022.
К концу февраля чернобыльская группировка соединилась с силами Гостомельского десанта, образовав выступ, или мешок. С востока он тянулся от границы, проходя по берегу Киевского водохранилища до населённого пункта Дымер, далее, обходя западнее Вышгорода, оканчивался Гостомелем и частично, на тот момент, Бучей. По западу командование ставило своей задачей расширение выступа с целью улучшения тактического положения, одновременно двигаясь на юг.
К этому времени командование ВСУ нарастило группировку сил, удерживающих это направление, в основном за счёт подразделений теробороны. Эти подразделения должны были сдерживать расширение мешка. К этому времени на периферии этого выступа начались ожесточённые бои. Их стало хорошо видно с воздуха. Пожары в этом районе не прекращались. ВСУ имели неоспоримое преимущество в логистике и живой силе.
Наша группировка напротив, из-за конфигурации выступа, с его очень узким «телом» страдала от нехватки всего. Я много раз был свидетелем дуэлей реактивных систем залпового огня, когда на два, а то и три пакета Града с запада, наша зажатая в кольце пожаров группировка отвечала одним. С целью ослабления логистического потенциала мы начали свои действия по железнодорожным узлам на западе Киевской области.
– Новиков! Ты же хотел лететь!? Все, давай со штурманом на КП – затараторил командир моей второй эскадрильи в телефонную трубку.
После крайнего описанного мною вылета нас покинул Олег Валерьевич. Он выполнил свою задачу – усилил экипажи на время перелета и учений. Теперь же он находился в группировке, где занимался штурманским обеспечением. Мне нужен был штурман.
– Ну что, Железяка – походя к кровати своего старого друга сказал я – собирайся, теперь ты летаешь со мной. Пошли на КП.
С того дня я и Стальной летали вместе все время, разойдясь только после окончания командировки в «Шторме», летом 2023 года.
Над картой стоял штурман нашего полка. Перед ним уже собрались экипажи, подписанные на вылет.
– Так, ну вот все и в сборе. Отлично. Значит смотрите, задача – выйти в район населенного пункта Ирша, уничтожить железнодорожные мосты – он обратным концом карандаша указал в точку на карте – экипаж Новикова, вы уничтожите автомобильный мост к северу – он ткнул в карту – вот здесь. Ознакомьтесь с маршрутом.
Я подошёл к подсвеченной карте. На ней, поверх нашего прошлого, уже стертого маршрута нанесен новый. Сине-красным карандашом выведена актуальная линия фронта. Пехота движется, превращаясь в цветные линии на карте. Среди отпечатанных обозначений валяются остатки ластика.
Снова лететь над Белоруссией. Снова в уже известный коридор входа. Снова идём на юг, круто обходя разведанные районы ПВО. Описанный мной порядок стационарных частей не изменился. Сегодня мы пойдём на запад от Киева, оставляя районы эвакуации позади. На душе немного спокойнее – красные линии давят синие на запад, расширяя выступ, а значит наши ближе, чем несколько дней назад. Теперь маршрут идёт над позициями своих подразделений.
– Триста километров над территорией ВСУ – предвидя главный вопрос серьезных лиц добавляет он – ну и обращаю внимание на радиообмен, ограничить по возможности.
– И еще, обратите внимание на способ выхода на цель.
Уничтожение мостов всегда считалось сложной задачей. Для ее решения используют управляемое вооружение. Но в условиях действующего ПВО это невозможно, для этого требуется высота. Тем более ночью, без наличия ночных средств наблюдения или внешнего лазерного подсвета. Да и железнодорожный мост цель очень прочная. Классическое обрушение опор невозможно. Нужно гарантированно вывести из строя полотно. Или хотя бы повредить балочные пролеты.
Для этой задачи нам придется удлинить маршрут. Обменяем время в тылу противника на гарантии поражения важной цели неуправляемыми бомбами. Мы выйдем не просто в точку, перпендикулярно мостам, а зайдём по курсу их движения. Для этого, с учётом радиуса разворота и времени на выдерживание параметров бомбометания, нам придётся отойти на восток порядка десяти километров, практически прижавшись к Киеву.
Тогда, после разворота на боевой курс, линия бросания ляжет точно по полотну. Придется очень точно выдержать курсовые параметры, потому что в условиях ночи невозможно выполнить доприцеливание визуально.
– Ну что же, удачи вам – говорит усатый штурман полка.
Я вновь беру гранаты, лежащие на подоконнике словно фрукты, запихиваю их в карманы куртки. Пистолет убираю в нагрудный карман. Триста километров. Ровно столько нам придётся лететь в одиночку, над противником. Все ли будет хорошо с техникой? Не будет ли ее отказа? Случись чего, я в одиночку не смогу утащить Стального. Но и бросить я его не смогу. Найдём машину, обрываю я эти мысли. Правый ботинок так и не застегивается до конца. Да и хрен с ним! Мы направились к стоянкам.
Момент от выхода к самолету до взлета всегда самый тяжёлый. Кругом нет никого, только назойливые мысли, которые лезут неизвестно откуда. Бороться с ними можно только обдумывая каждую из них. За этим делом я не заметил, как мы заняли места в кабине. Запах керосина, который из-за большого числа вылетов был разлить буквально везде, только ухудшал ситуацию. Не помню как я присягнул привязные ремни и как сделал проверки систем.
– Мы рулить то будем? – спросил Стальной.
– Будем будем – ответил я, глядя как мои товарищи, освещая пространство под собой рулежной фарой уже порулили на взлетную.
В четвёрке самолётов я иду крайним. Интервалы прежние – минута между экипажами. Вертикальное эшелонирование по триста метров. Первые два самолета идут по железнодорожным мостам. Третий ударит по правому мосту. Или подстрахует тот экипаж, который не сможет выполнить бомбометание по каким либо причинам. Я уничтожу свой автомобильный мост. Первый в линейке самолет уже начал разбег. Его синие факелы форсажей уже появились позади самолета.
– 613 – прекращаю взлет! – быстро докладывает летчик – вторая гидросистема вытекла. Манометр на нуле.
У его самолета прорвало трубопровод второй гидросистемы в правой мотогондоле. Все содержимое оттуда вытекло на бетон, практически за несколько секунд оставив всю систему пустой. С такой поломкой выполнять полет нельзя, он остался на земле.
– Простите парни – как будто чувствуя вину сказал он по нашей радиостанции.
Теперь каждому достался свой мост. Я взлетаю чуть позже. В момент разворота на боевой курс, мы окажемся все вместе по фронту. И хотя между каждым будет небольшой уступ по времени, на обратный курс мы все развернёмся вправо. На предельных высотах и большой скорости это опасно, есть вероятность схождения. По этому мне надо отстать.
Два самолета передо мной взлетели, оставив за собой всполохи поднявшегося снега. Я вывожу обороты. Самолет послушно страгивается и начинает разгон.
– Двигатели норма, форсаж – докладывает Стальной
– Включилась оба – чуть позже подсказывает он.
Мы тяжело отрываемся от полосы. В момент, когда шасси закрываются в своих нишах, а земля исчезает в ночной темноте, из головы пропадают все сторонние мысли. Самолет как-бы сливается с летчиком. С этого момента все сводится к выполнению задачи. Что бы не случилось впереди, что бы нам не помешало, самолет с экипажем теперь средство, которое ждут.
Под крылом остается заснеженная Смоленщина. Мы пролетаем типличный комплекс, который светит так ярко, что даже в плохую погоду, своим жёлтым факелом освещает все в округе. Этот типличный комплекс является вторым ярким ориентиром на пути домой. На большой высоте и при хорошей погоде этот комплекс видно от самого Чернобыля. Я мысленно прикидываю визуальный маршрут на тот случай,если придётся возвращаться без навигационных систем.
Мы летим прямо в сердце территории, занятой ВСУ. Нам нужно как можно дольше остаться незамеченными. На земле мы договорились начать снижение от Рогачева. При этом мы нарушим правила использования чужого воздушного пространства, но зато обеспечим хоть какую-то маскировку.
Над Белоруссией стоят низкие облака. Это значит, что в районе Киева такие же условия. Сегодня погода играет на нашей стороне. Ночью лучше идти либо в облаках, если позволяет высота, либо на их фоне, если облака слишком высокие и нет возможности подняться выше.
Впереди поочерёдно гаснут навигационные огни. Мои товарищи приступили к снижению, один за другим они ныряют в темноту. Наконец и мой черед. Я убираю РУДы на малый газ и энергично начинаю снижение. Мы только что пересекли границу Белоруссии. Заняв высоту в триста метров, которую я контролирую по своему коллиматорному индикатору, начинаю разгон. Вывожу РУДы на максимальный режим. Самолет активно набирает скорость. Впереди, через провисание облачности виднеются огни НПЗ.
Вот она, наша граница. Три Су-34 пересекают ее и идут на юг. По команде мы поочерёдно занимаем предельно малую высоту. Кто-то занимает пятьдесят метров. Я занимаю семьдесят. Мне не комфортно в полной темноте идти над землёй на скорости в 900 километров в час на таких высотах. Кажется, что темнота вот вот поглотила тебя. Глазу некуда привязаться. На таких высотах еще не видно ЧАЭС. Снизу пролетают тени деревьев. Нас никто этому не учил. Более того, полеты ночью на таких высотах запрещены. Но это единственное условие выживание.
– Впереди антенны – напоминаю я о «Дуге».
Слева, чуть поодаль остается саркофаг. А вот и антенны. Их видно даже ночью, на фоне облаков. Я слегка поддеваю ручку, огибая эту громадину. С этого момента мы прекращаем радиообмен, следуя главному правилу воздушной войны – над территорией противника радиообмен запрещен. Три тени идут к своей цели. Сейчас мы гончие, идущие по следу. Мы чётко следуем маршруту, огибая опасные зоны. На экране угроз загорелась литера А.
Впереди начинают виднеться пожары. Мы проходим мешок. Боевые действия тут в самом разгаре. Впереди горит Гостомель. Украинцы круглосуточно обстреливают его из артиллерии, рассчитывая уничтожить наших. Ветер дует строго на запад. Языки пламени наклоняются туда, куда мы должны прийти. Картина навсегда отпечаталась в моей памяти. Слева горят огни Киева. Перед ним полоса алой, горящей земли. В темноте видна канонада украинских позиций. Ещё немного и раздадутся взрывы на нашей стороне выступа. В кабине, из-за преломления округлого фонаря танцует красный свет пожаров.
Мы проходим позиции наших подразделений. Позади остаются факелы огня, а так же зона нашей эвакуации. Теперь мы сами по себе. Из Киева взлетает яркая звезда оставляя после себя тугой жгут дыма. Она уходит быстро и высоко, пропадая в облачности. ПВО противника не спит. В такие минуты ты рад тому, что эта звезда несётся не к тебе. Время разгоняется. Мы почти на месте.
Сердце, работающее на пределе, начинает стучать так, что я его чувствую об натянутые привязные ремни. Согласно показаниям навигационной системы, мы подходим к развороту на цель.
– Иии поворот! – подсказывает штурман.
Я резко кидаю машину вправо.
– Время, время смотри!
– Да знаю я!
Страх гонит нас раньше времени. Я прибираю обороты. Вот вот упадут первые бомбы и первый экипаж начнёт разворот. Мы выходим на первую точку на боевом курсе, она дана для «пристрелки», после неё надо точно выдержать боевой курс с учётом сноса ветром. Вот эта точка. Я вцепился в ручку управления. На такой скорости самолёт управляется очень чутко. Мы буквально режем воздух.
Слева все резко озаряется. Огромные огненные шары вырываются из неоткуда. Время резко замедлилось. Я помню все как сейчас. В огня первых бомб я видел загибающиеся как пальцы мертвеца железные пролетные конструкции.
– Попал! – кричу я в эфир.
Тут же начинаются взрывы второго. Ночь буквально запылала. Ещё падают горящие остатки первого моста, как вспыхивает второй.
– Второй тоже попал!
Теперь мой черед. Глаза, слегка привыкшие к ночи различают очертания цели. Самолёт потряхивает и я стараюсь его удержать.
– 15 секунд – диктует штурман.
На КАИ появляется зелёный круг. Он быстро движется к нулю, символизируя время до сброса. За пять секунд звучит высокий тон. Появляется надпись ПР – пуск разрешен. Я резко, до боли вжимаю палец. Освобождаясь от груза упругое крыло сильно трясет. Я резко переворачиваю самолет вправо. Бомбы ФАБ-500 М62 бросают с минимальной безопасной высоты в 600 метров. Мы не можем себе этого позволить. Пока мы внизу – нас не видят.
По этому бомбы мы бросали по своему. С высоты сто метров и скорости в 900 км/ч они летят вперед ещё почти километр. Это учитывается баллистическим вычислителем. У нас есть время на крутой маневр, прежде чем первые тяжелые осколки дойдут в то место, откуда мы сбросили бомбы. Важно резко изменить траекторию, буквально сломав самолёт в сторону. При этом крыло поворачивается к земле почти вертикально. Это очень опасный момент. Одно неверное движение и ты труп. В этот момент кажется, что деревья вот вот дадут пощёчину своими верхушками.
Резко переломов самолет, я немного даю левую педаль, что бы помочь самолету поддержать нос от нырка, который происходит из-за резкого увеличения продольной перегрузки. В этот момент мой взгляд проходит через прицел, контролируя обстановку и момент выхода на обратный курс, который отсчитывает курсозадатчик. Самолет резко встряхнуло. Сзади раздалась вспышка. Наши бомбы попали в цель. Взрывная волна, хорошо распространяющаяся в холодном воздухе, догоняет нас.
В этот, самый сложный физически и морально момент, справа от нас, на расстоянии менее 500 метров раздаётся взрыв. Взрыв происходит в воздухе. Он не обычный. Бело-желтый. С тысячами осколков. Буквально бенгальский огонь, заженный перед лицом в тёмной комнате. Осколки, только что вырвавшиеся из неоткуда, падают, слегка освещая землю под собой.
Это был взрыв ракеты воздух-рлс Х-31П. Ее пустил экипаж Су-34М находясь над украинской границей. Работа по подавлению ПВО велась постоянно. Ракета, взлетающая из Киева, тоже была частью этой борьбы. Экипаж пустил ракету несанкционированно, погнавшись в азарте за целью. Цель была в районе нашей работы. Во время действий ударных групп, пуски ракет в их районы запрещены. Так я стал свидетелем подрыва этой ракеты.
Гончие стали дичью. Теперь, когда поставленная задача выполнена, необходимо вернуться домой. Возвращаться придётся тем же путем. И хотя боевой устав это запрещает, обстановка функционирующей ПВО вводит свои коррективы.
Комплекс самолёта, имея данные маршрута и высотно-скоростные характеристики на данную минуту, может рассчитать остаток топлива на посадке. Для себя я определили – если на посадке остается около двух с половиной тонн топлива, то еще есть небольшой запас на ускорение, но при этом придётся набрать около восьми тысяч метров, что бы максимально сократить километровый расход топлива.
Запас у нас был. На малых высотах мы провели не так много времени, а значит теперь можем ускориться. Глаза судорожно бегают между приборами, обстановкой за кабиной и расчетным остатком топлива. Мы скоординировали свои действия. Определили взаимное расположение друг друга и теперь могли безопасно возвращаться, не боясь сойтись на маршруте. Это надо делать быстро, пока нас не нашли в эфире и не поставили помеху.
Справа по полету вновь запылало. Боевые действия тут не останавливаются ни на минуту. Справа позади остался Киев. Мы снова погружены в темноту ночи. Вот постепенно появляется небольшая точка – приближающаяся станция Чернобыльской АЭС. Наконец-то. Это значит, что скоро граница. Время вновь прибавляет в весе. Кажется, что мы не движемся вовсе. От напряжения потеют ладони. Ну где же граница!
Наконец, впереди медленно появляются огни знакомого НПЗ. Мы вышли. Сердце моментально приобретает нормальный ритм, а время вновь движется как и прежде. Отойдя подальше от постановщиков помех, мы наконец снова можем переговариваться. Поочерёдно зажигаются навигационные огни, которые тут же начинают резкий набор высоты. Тяжёлый ночной рейд почти закончился.
Записки Штабс-Капитана, [06.11.2025 1:24]
28 февраля 2022.
К концу февраля чернобыльская группировка соединилась с силами Гостомельского десанта, образовав выступ, или мешок. С востока он тянулся от границы, проходя по берегу Киевского водохранилища до населённого пункта Дымер, далее, обходя западнее Вышгорода, оканчивался Гостомелем и частично, на тот момент, Бучей. По западу командование ставило своей задачей расширение выступа с целью улучшения тактического положения, одновременно двигаясь на юг.
К этому времени командование ВСУ нарастило группировку сил, удерживающих это направление, в основном за счёт подразделений теробороны. Эти подразделения должны были сдерживать расширение мешка. К этому времени на периферии этого выступа начались ожесточённые бои. Их стало хорошо видно с воздуха. Пожары в этом районе не прекращались. ВСУ имели неоспоримое преимущество в логистике и живой силе.
Наша группировка напротив, из-за конфигурации выступа, с его очень узким «телом» страдала от нехватки всего. Я много раз был свидетелем дуэлей реактивных систем залпового огня, когда на два, а то и три пакета Града с запада, наша зажатая в кольце пожаров группировка отвечала одним. С целью ослабления логистического потенциала мы начали свои действия по железнодорожным узлам на западе Киевской области.
– Новиков! Ты же хотел лететь!? Все, давай со штурманом на КП – затараторил командир моей второй эскадрильи в телефонную трубку.
После крайнего описанного мною вылета нас покинул Олег Валерьевич. Он выполнил свою задачу – усилил экипажи на время перелета и учений. Теперь же он находился в группировке, где занимался штурманским обеспечением. Мне нужен был штурман.
– Ну что, Железяка – походя к кровати своего старого друга сказал я – собирайся, теперь ты летаешь со мной. Пошли на КП.
С того дня я и Стальной летали вместе все время, разойдясь только после окончания командировки в «Шторме», летом 2023 года.
Над картой стоял штурман нашего полка. Перед ним уже собрались экипажи, подписанные на вылет.
– Так, ну вот все и в сборе. Отлично. Значит смотрите, задача – выйти в район населенного пункта Ирша, уничтожить железнодорожные мосты – он обратным концом карандаша указал в точку на карте – экипаж Новикова, вы уничтожите автомобильный мост к северу – он ткнул в карту – вот здесь. Ознакомьтесь с маршрутом.
Я подошёл к подсвеченной карте. На ней, поверх нашего прошлого, уже стертого маршрута нанесен новый. Сине-красным карандашом выведена актуальная линия фронта. Пехота движется, превращаясь в цветные линии на карте. Среди отпечатанных обозначений валяются остатки ластика.
Снова лететь над Белоруссией. Снова в уже известный коридор входа. Снова идём на юг, круто обходя разведанные районы ПВО. Описанный мной порядок стационарных частей не изменился. Сегодня мы пойдём на запад от Киева, оставляя районы эвакуации позади. На душе немного спокойнее – красные линии давят синие на запад, расширяя выступ, а значит наши ближе, чем несколько дней назад. Теперь маршрут идёт над позициями своих подразделений.
– Триста километров над территорией ВСУ – предвидя главный вопрос серьезных лиц добавляет он – ну и обращаю внимание на радиообмен, ограничить по возможности.
– И еще, обратите внимание на способ выхода на цель.
Уничтожение мостов всегда считалось сложной задачей. Для ее решения используют управляемое вооружение. Но в условиях действующего ПВО это невозможно, для этого требуется высота. Тем более ночью, без наличия ночных средств наблюдения или внешнего лазерного подсвета. Да и железнодорожный мост цель очень прочная. Классическое обрушение опор невозможно. Нужно гарантированно вывести из строя полотно. Или хотя бы повредить балочные пролеты.
Для этой задачи нам придется удлинить маршрут. Обменяем время в тылу противника на гарантии поражения важной цели неуправляемыми бомбами. Мы выйдем не просто в точку, перпендикулярно мостам, а зайдём по курсу их движения. Для этого, с учётом радиуса разворота и времени на выдерживание параметров бомбометания, нам придётся отойти на восток порядка десяти километров, практически прижавшись к Киеву.
Тогда, после разворота на боевой курс, линия бросания ляжет точно по полотну. Придется очень точно выдержать курсовые параметры, потому что в условиях ночи невозможно выполнить доприцеливание визуально.
– Ну что же, удачи вам – говорит усатый штурман полка.
Я вновь беру гранаты, лежащие на подоконнике словно фрукты, запихиваю их в карманы куртки. Пистолет убираю в нагрудный карман. Триста километров. Ровно столько нам придётся лететь в одиночку, над противником. Все ли будет хорошо с техникой? Не будет ли ее отказа? Случись чего, я в одиночку не смогу утащить Стального. Но и бросить я его не смогу. Найдём машину, обрываю я эти мысли. Правый ботинок так и не застегивается до конца. Да и хрен с ним! Мы направились к стоянкам.
Момент от выхода к самолету до взлета всегда самый тяжёлый. Кругом нет никого, только назойливые мысли, которые лезут неизвестно откуда. Бороться с ними можно только обдумывая каждую из них. За этим делом я не заметил, как мы заняли места в кабине. Запах керосина, который из-за большого числа вылетов был разлить буквально везде, только ухудшал ситуацию. Не помню как я присягнул привязные ремни и как сделал проверки систем.
– Мы рулить то будем? – спросил Стальной.
– Будем будем – ответил я, глядя как мои товарищи, освещая пространство под собой рулежной фарой уже порулили на взлетную.
В четвёрке самолётов я иду крайним. Интервалы прежние – минута между экипажами. Вертикальное эшелонирование по триста метров. Первые два самолета идут по железнодорожным мостам. Третий ударит по правому мосту. Или подстрахует тот экипаж, который не сможет выполнить бомбометание по каким либо причинам. Я уничтожу свой автомобильный мост. Первый в линейке самолет уже начал разбег. Его синие факелы форсажей уже появились позади самолета.
– 613 – прекращаю взлет! – быстро докладывает летчик – вторая гидросистема вытекла. Манометр на нуле.
У его самолета прорвало трубопровод второй гидросистемы в правой мотогондоле. Все содержимое оттуда вытекло на бетон, практически за несколько секунд оставив всю систему пустой. С такой поломкой выполнять полет нельзя, он остался на земле.
– Простите парни – как будто чувствуя вину сказал он по нашей радиостанции.
Теперь каждому достался свой мост. Я взлетаю чуть позже. В момент разворота на боевой курс, мы окажемся все вместе по фронту. И хотя между каждым будет небольшой уступ по времени, на обратный курс мы все развернёмся вправо. На предельных высотах и большой скорости это опасно, есть вероятность схождения. По этому мне надо отстать.
Два самолета передо мной взлетели, оставив за собой всполохи поднявшегося снега. Я вывожу обороты. Самолет послушно страгивается и начинает разгон.
– Двигатели норма, форсаж – докладывает Стальной
– Включилась оба – чуть позже подсказывает он.
Мы тяжело отрываемся от полосы. В момент, когда шасси закрываются в своих нишах, а земля исчезает в ночной темноте, из головы пропадают все сторонние мысли. Самолет как-бы сливается с летчиком. С этого момента все сводится к выполнению задачи. Что бы не случилось впереди, что бы нам не помешало, самолет с экипажем теперь средство, которое ждут.
Под крылом остается заснеженная Смоленщина. Мы пролетаем типличный комплекс, который светит так ярко, что даже в плохую погоду, своим жёлтым факелом освещает все в округе. Этот типличный комплекс является вторым ярким ориентиром на пути домой. На большой высоте и при хорошей погоде этот комплекс видно от самого Чернобыля. Я мысленно прикидываю визуальный маршрут на тот случай,если придётся возвращаться без навигационных систем.
Мы летим прямо в сердце территории, занятой ВСУ. Нам нужно как можно дольше остаться незамеченными. На земле мы договорились начать снижение от Рогачева. При этом мы нарушим правила использования чужого воздушного пространства, но зато обеспечим хоть какую-то маскировку.
Над Белоруссией стоят низкие облака. Это значит, что в районе Киева такие же условия. Сегодня погода играет на нашей стороне. Ночью лучше идти либо в облаках, если позволяет высота, либо на их фоне, если облака слишком высокие и нет возможности подняться выше.
Впереди поочерёдно гаснут навигационные огни. Мои товарищи приступили к снижению, один за другим они ныряют в темноту. Наконец и мой черед. Я убираю РУДы на малый газ и энергично начинаю снижение. Мы только что пересекли границу Белоруссии. Заняв высоту в триста метров, которую я контролирую по своему коллиматорному индикатору, начинаю разгон. Вывожу РУДы на максимальный режим. Самолет активно набирает скорость. Впереди, через провисание облачности виднеются огни НПЗ.
Вот она, наша граница. Три Су-34 пересекают ее и идут на юг. По команде мы поочерёдно занимаем предельно малую высоту. Кто-то занимает пятьдесят метров. Я занимаю семьдесят. Мне не комфортно в полной темноте идти над землёй на скорости в 900 километров в час на таких высотах. Кажется, что темнота вот вот поглотила тебя. Глазу некуда привязаться. На таких высотах еще не видно ЧАЭС. Снизу пролетают тени деревьев. Нас никто этому не учил. Более того, полеты ночью на таких высотах запрещены. Но это единственное условие выживание.
– Впереди антенны – напоминаю я о «Дуге».
Слева, чуть поодаль остается саркофаг. А вот и антенны. Их видно даже ночью, на фоне облаков. Я слегка поддеваю ручку, огибая эту громадину. С этого момента мы прекращаем радиообмен, следуя главному правилу воздушной войны – над территорией противника радиообмен запрещен. Три тени идут к своей цели. Сейчас мы гончие, идущие по следу. Мы чётко следуем маршруту, огибая опасные зоны. На экране угроз загорелась литера А.
Впереди начинают виднеться пожары. Мы проходим мешок. Боевые действия тут в самом разгаре. Впереди горит Гостомель. Украинцы круглосуточно обстреливают его из артиллерии, рассчитывая уничтожить наших. Ветер дует строго на запад. Языки пламени наклоняются туда, куда мы должны прийти. Картина навсегда отпечаталась в моей памяти. Слева горят огни Киева. Перед ним полоса алой, горящей земли. В темноте видна канонада украинских позиций. Ещё немного и раздадутся взрывы на нашей стороне выступа. В кабине, из-за преломления округлого фонаря танцует красный свет пожаров.
Мы проходим позиции наших подразделений. Позади остаются факелы огня, а так же зона нашей эвакуации. Теперь мы сами по себе. Из Киева взлетает яркая звезда оставляя после себя тугой жгут дыма. Она уходит быстро и высоко, пропадая в облачности. ПВО противника не спит. В такие минуты ты рад тому, что эта звезда несётся не к тебе. Время разгоняется. Мы почти на месте.
Сердце, работающее на пределе, начинает стучать так, что я его чувствую об натянутые привязные ремни. Согласно показаниям навигационной системы, мы подходим к развороту на цель.
– Иии поворот! – подсказывает штурман.
Я резко кидаю машину вправо.
– Время, время смотри!
– Да знаю я!
Страх гонит нас раньше времени. Я прибираю обороты. Вот вот упадут первые бомбы и первый экипаж начнёт разворот. Мы выходим на первую точку на боевом курсе, она дана для «пристрелки», после неё надо точно выдержать боевой курс с учётом сноса ветром. Вот эта точка. Я вцепился в ручку управления. На такой скорости самолёт управляется очень чутко. Мы буквально режем воздух.
Слева все резко озаряется. Огромные огненные шары вырываются из неоткуда. Время резко замедлилось. Я помню все как сейчас. В огня первых бомб я видел загибающиеся как пальцы мертвеца железные пролетные конструкции.
– Попал! – кричу я в эфир.
Тут же начинаются взрывы второго. Ночь буквально запылала. Ещё падают горящие остатки первого моста, как вспыхивает второй.
– Второй тоже попал!
Теперь мой черед. Глаза, слегка привыкшие к ночи различают очертания цели. Самолёт потряхивает и я стараюсь его удержать.
– 15 секунд – диктует штурман.
На КАИ появляется зелёный круг. Он быстро движется к нулю, символизируя время до сброса. За пять секунд звучит высокий тон. Появляется надпись ПР – пуск разрешен. Я резко, до боли вжимаю палец. Освобождаясь от груза упругое крыло сильно трясет. Я резко переворачиваю самолет вправо. Бомбы ФАБ-500 М62 бросают с минимальной безопасной высоты в 600 метров. Мы не можем себе этого позволить. Пока мы внизу – нас не видят.
По этому бомбы мы бросали по своему. С высоты сто метров и скорости в 900 км/ч они летят вперед ещё почти километр. Это учитывается баллистическим вычислителем. У нас есть время на крутой маневр, прежде чем первые тяжелые осколки дойдут в то место, откуда мы сбросили бомбы. Важно резко изменить траекторию, буквально сломав самолёт в сторону. При этом крыло поворачивается к земле почти вертикально. Это очень опасный момент. Одно неверное движение и ты труп. В этот момент кажется, что деревья вот вот дадут пощёчину своими верхушками.
Резко переломов самолет, я немного даю левую педаль, что бы помочь самолету поддержать нос от нырка, который происходит из-за резкого увеличения продольной перегрузки. В этот момент мой взгляд проходит через прицел, контролируя обстановку и момент выхода на обратный курс, который отсчитывает курсозадатчик. Самолет резко встряхнуло. Сзади раздалась вспышка. Наши бомбы попали в цель. Взрывная волна, хорошо распространяющаяся в холодном воздухе, догоняет нас.
В этот, самый сложный физически и морально момент, справа от нас, на расстоянии менее 500 метров раздаётся взрыв. Взрыв происходит в воздухе. Он не обычный. Бело-желтый. С тысячами осколков. Буквально бенгальский огонь, заженный перед лицом в тёмной комнате. Осколки, только что вырвавшиеся из неоткуда, падают, слегка освещая землю под собой.
Это был взрыв ракеты воздух-рлс Х-31П. Ее пустил экипаж Су-34М находясь над украинской границей. Работа по подавлению ПВО велась постоянно. Ракета, взлетающая из Киева, тоже была частью этой борьбы. Экипаж пустил ракету несанкционированно, погнавшись в азарте за целью. Цель была в районе нашей работы. Во время действий ударных групп, пуски ракет в их районы запрещены. Так я стал свидетелем подрыва этой ракеты.
Гончие стали дичью. Теперь, когда поставленная задача выполнена, необходимо вернуться домой. Возвращаться придётся тем же путем. И хотя боевой устав это запрещает, обстановка функционирующей ПВО вводит свои коррективы.
Комплекс самолёта, имея данные маршрута и высотно-скоростные характеристики на данную минуту, может рассчитать остаток топлива на посадке. Для себя я определили – если на посадке остается около двух с половиной тонн топлива, то еще есть небольшой запас на ускорение, но при этом придётся набрать около восьми тысяч метров, что бы максимально сократить километровый расход топлива.
Запас у нас был. На малых высотах мы провели не так много времени, а значит теперь можем ускориться. Глаза судорожно бегают между приборами, обстановкой за кабиной и расчетным остатком топлива. Мы скоординировали свои действия. Определили взаимное расположение друг друга и теперь могли безопасно возвращаться, не боясь сойтись на маршруте. Это надо делать быстро, пока нас не нашли в эфире и не поставили помеху.
Справа по полету вновь запылало. Боевые действия тут не останавливаются ни на минуту. Справа позади остался Киев. Мы снова погружены в темноту ночи. Вот постепенно появляется небольшая точка – приближающаяся станция Чернобыльской АЭС. Наконец-то. Это значит, что скоро граница. Время вновь прибавляет в весе. Кажется, что мы не движемся вовсе. От напряжения потеют ладони. Ну где же граница!
Наконец, впереди медленно появляются огни знакомого НПЗ. Мы вышли. Сердце моментально приобретает нормальный ритм, а время вновь движется как и прежде. Отойдя подальше от постановщиков помех, мы наконец снова можем переговариваться. Поочерёдно зажигаются навигационные огни, которые тут же начинают резкий набор высоты. Тяжёлый ночной рейд почти закончился.
Еще кусочек
Записки Штабс-Капитана, [09.11.2025 20:42]
– Выбираем запасные цели – говорит штурман полка
– Вот это что за точка? – спрашиваю я, указывая на карту.
– Труба котельной. На неё навешивают средства связи и наблюдения. Несколько раз ее уже обстреливали, каждый раз по новой вешают.
– Я возьму.
1 марта 2022.
Все это время, что я участвую в боевых действиях, наша группа летала ночью. Но ситуация на земле осложняется. Сегодня нас впервые привлекли к непосредственной поддержке наземных сил днем. И хотя днем летать значительно проще, в условиях действующей армейской ПВО такие полеты гораздо опаснее ночных.
Начали поступать сообщения о поставке Польшей модернизированных ЗРК "Оса-АКМ". Эти комплексы, помимо усовершенствованных радаров, имеют усовершенствованный оптический канал. Наведение ракеты осуществляется скрытно, выдавая целеуказание через оптические приборы. Такие комплексы активно использовали для обороны Киева. Вдобавок к тому, что на начало СВО Украина стала страной с самым большим количеством ПЗРК на вооружении вооружённых сил.
К началу марта ВСУ на киевском направлении ставило своей задачей ликвидацию занятого нами мешка. С этой целью противник организовал районы сосредоточения, используя гражданские постройки под нужды пунктов временной дислокации по всей протяжённости линии боевого соприкосновения. Используя их, он накапливает силы и осуществляет давление.
Целью нашей тройки стала бывшая молочная ферма в пригороде Бучи. В этом районе ВСУ проводили локальные контрнаступательные операции, действуя в районе Гостомеля. Цель представляла собой комплекс зданий – бывшие коровники и здание администрации. Новым для нас стал и выбор применяемых средств поражения. Для выполнения задачи нам подвесили по две ракеты воздух-земля Х-29 ТД. Ракета действует по принципу пустил-забыл, сохраняя в памяти точку привязки.
– Цель находится в ложбине, что упростит поиск и прицеливание. Ознакомьтесь с фото объекта – разложив спутниковые снимки сказал штурман.
Учитывая объект действий, полет мы будем осуществлять непосредственно над расположением противника, подходя через позиции наших сил находящихся в мешке. Для обеспечения скрытности атаки, что важно в условиях перенасыщенности переносных и армейских систем ПВО, пуск ракет мы будем осуществлять с минимальной для них высоты в шестьсот метров. Это существенно осложнит поиск и прицеливание для штурмана. Необходимо не только выучить конфигурацию объекта и точки своего прицеливания, но и изучить местные ориентиры согласно углу подхода. Расположение фермы в ложбине слегка облегчает задачу. Мы пойдём как раз по «устью».
В полете с такими вводными штурман имеет очень короткое время на поиск, определение и прицеливание по объекту. Ему необходимо за короткий срок выполнить порядок действий с арматурой своего рабочего места, используя свои ручки управления как музыкальный инструмент, перебирая их кнопки. Ещё одно преимущество машин с двойным экипажем – пока летчик выполняет пилотирование и наблюдает за обстановкой, штурман выполняет огневую задачу.
В тот вылет я пошёл с другим штурманом. Стального забрал командир полка. Он в составе еще одного самолета выполняли задачу в районе Овруча.
– Ну что, я цель глянул, вроде все понятно. Там по полету будет опушка леса, она лежит прямо напротив нашего здания – говорю я штурману.
– Ага, только Лех, я то ракеты эти никогда не применял – с тревогой заявил он.
Война всегда начинается в самое неподходящее время, предъявляя самые жёсткие требования к подготовке войск. Она спрашивает как самый высший судья. В нашем полку на тот момент большинство экипажей составляли молодые офицеры. Из всего нашего состава только я и ещё один лётчик успели выполнить полёты на применение телевизионных ракет в мирное время. Остальные экипажи отрабатывали этот элемент только на тренажёрах. И хотя они позволяют отработать полный цикл применения этих ракет, в ситуации резко меняющейся обстановки спасает только практический опыт.
– Мда, ну считай сегодня ты получаешь допуск – сказал я.
На стоянке нас ждали подготовленные самолёты. Тройка, заряженная белыми ракетами. Х-29 были подвешены под воздухозаборники. Визуально они опускали силуэт самолета ближе к земле. Су-34 теперь больше напоминал космический крейсер. Два больших глаза – наполированные головки самонаведения, смотрели на меня. Я обошёл каждую ракету. Важно было проверить правильность подключения предохранительных чек. По две на каждую ракету. Одна, в головной части, отвечала за взведение взрывателей после отделения ракеты от самолета, вторая, в хвостовой части – за расчековку двигательной установки. Не сойди одна из них – не будет активирована соответствующая часть. Все нормально. Ракеты готовы.
Поочерёдно мы взлетаем и ложимся на привычный маршрут. Интересно наблюдать за пролетающими пейзажами. То, над чем мы уже летали но чего я не видел из-за темноты ночи. Как же мирно выглядит земля днем. Снижаясь над Белоруссией я мог рассмотреть все города и посёлки. Землю, едва тронутую снегом. Поля и леса. Машины, спешащие по делам. Очень красивый район. Вот и НПЗ, пора жаться к земле.
Мы проходим границу. К умиротворенности пейзажей добавляется чувство неминуемой опасности. Нас видно. Пока что мы идём над территорией своих войск. Но скоро мы выйдем к противнику, где под каждым кустом сидит пара глаз, рассматривающих небо через прицел ПЗРК.
Ночью проще контролировать горизонт. Любой запуск ракеты превращается в огненный шар на чёрном фоне. Днем же необходимо больше времени уделять контролю горизонта. Мы со штурманом делим небо на два сектора, разделённых центральной обечайкой фонаря.
– Смотри, антенны – указывает штурман на «Дугу».
Впервые вижу их днем. Молчаливые исполины – свидетели страшной трагедии. Я подлетаю ближе. Проходя прямо над верхним краем одной из них. Вдали от них виднеется серый саркофаг ЧАЭС.
– Представляешь, как они сильно фонят? – спрашиваю я.
– Ага, надо индивидуальные дозиметры возить.
Наш самолёт идёт линией маршрута. Мой экипаж сегодня второй. Впереди, на минутном интервале следует наш первый самолёт. Его хорошо видно с нашей позиции. Мы идём на предельно малой высоте. На фоне серо-желтой подстилающей поверхности хорошо различим синий фюзеляж. Адреналин, усиливающийся опасностью района, подстегивает к желанию еще больше прижаться к земле. Очень волнительные полеты. Самолет идёт ровно и быстро. Слегка трясётся упругое крыло.
Мы уже над противником. Режем его порядки вдоль. Хибины молчат. На такой высоте их радиогоризонт равен высоте полета. Мы не можем определить угрозу. На экране, привычный зеленый круг, определяющий дальность до зафиксированного локационно активного средства сжат в размер пятирублевой монеты. Полагаемся только на скорость и малую высоту. Сейчас мы словно лисы в курятнике, где вот вот появится хозяин с ружьём. Ощущение смотрящей в тебя бездны не покидает.
– Выпускаю платан – подсказывает штурман о выпуске телевизионной прицельной станции.
Позади кабины тут же раздаётся звук гидравлических механизмов. Через секунду по креслу проходит слабая вибрация – массивная камера встала на свой упор. Нажав несколько кнопок, штурман выводит пока еще чёрное изображение. Камере нужно время на прогрев. Вскоре появляется картинка – чёрно-белое изображение местности высокой чёткости. Его делит перекрестие прицельной сетки. Я вывожу на один из своих экранов изображение с камеры.
– Дай-ка я посмотрю – говорю я.
Нажимаю кнопку под левым большим пальцем, забирая управление прицелом на себя. Ставлю автопилот на удержание высоты. Двигая манипулятором на РУС перемещаю камеру в то место, где идёт наш первый экипаж. Вот он – первый Су-34. Нажимаю кнопку «фокус» и камера приближает самолёт во весь экран.
– Ладно, пора – говорит штурман, начиная поиск цели.
– Вот она, наша опушка – комментирует положение камеры.
Мы скользим над ложбиной. Впереди нас лежит опушка леса, которая одним своим концом указывает на цель. Из вида пропадает первый экипаж. Он набрал шестьсот метров. Я делаю лёгкое движение ручкой и мы тут же занимаем ту же высоту, идя колонной самолётов. Тут же оживают хибины.
Десяток жёлтых стрелок появляются на экране – чужие средства работают в обзорном диапазоне. Они ищут нас.
– Ну что там? – осматривая горизонт спрашиваю я.
– Есть, вижу коровники.
– Давай, у нас мало времени.
– Да, вижу цель, привязку нажал. – накладывая перекрестие на здание говорит штурман.
Я наблюдаю за обстановкой. Штурман сидит в позе, напоминающий скрюченного кавбоя. Его взгляд направлен в экран. Обе руки лежат на специальных ручках управления. Он быстро перемещает большим пальцем правой руки, корректируя положение прицела.
– Захват один, два – штурман привязал головки обеих ракет к цели.
Впереди, за первым самолётом появляются клубы белого дыма – тяжёлые ракеты несутся к цели. Нам осталось еще 15 километров. Я вижу как дальше, за самолётом, появляются два огненных шара – ракеты достигли цели.
– Стингеры! Я отхожу! – кричит в эфир летчик первого самолета.
Я тут же бросаю взгляд в то место, где он начал резкий разворот. Из зеленки, рядом с целью, тянется белый плотный жгутик. Он описывает резкие зиг заги ракеты, выполняющей маневр доворота на цель.
– Виталя, давай быстрее.
– Щас щас, сука, пуск разрешен еще не вышел.
– Давай по трубе, срочно! – говорю я, глядя как впереди появился еще один жгутик.
Он тут же нажимает кнопку и перекрестие падает на запрограммированную цель. Труба котельной, с навешанным на неё оборудованием отчётливо видна.
– Пускай по готовности
– ПР есть, Пуск! – зажав свою боевую кнопку докладывает он.
ВВВВВЖЖЖЖУУУУУУУХХХХХ – две тяжёлые ракеты сходят из под крыла.
– Мы отходим – докладываю я в эфир, резко переламывая самолёт в сторону обратного маршрута. Мимо нас пронесся первый экипаж, покачивая крылом.
– Ты видел взрыв? – спрашиваю я.
– Да, первая мимо прошла, вторая снесла трубу – говорит штурман, выключая прицельную систему.
Ракета Х-29 имеет максимальную дальность пуска в тридцать километров. Однако эта дальность реализовывается на больших высотах и скоростях, близких к скорости звука. В наших условиях система управления оружием, имея фактические высотно-скоростные параметры не могла выдать разрешение на управляемый пуск, необходимо было подойти ближе, чего я не мог позволить в условиях противодействия противника. Мы прижались к земле, отстреливая ик ловушки и активно маневрируя. Нужно максимально быстро покинуть угрожаемый район.
Обратный маршрут шёл по другим координатам, обеспечивая другую точку выхода. Маршрут лежал через Припять. Скоро мы увидели комплекс многоквартирных зданий.
– Смотри, Припять – сказал я штурману.
Я сильнее придавил к земле. Мы пролетали над покинутыми зданиями. Объект произвел сильное впечатление. Раньше я видел это место только в компьютерных играх. Особенно яркие впечатления остались после того, как мы пролетели знаменитое колесо обозрения. На память мы сделали несколько фото.
– Как тебе первый полет на ракету?
– Очень волнительно.
Записки Штабс-Капитана, [09.11.2025 20:42]
– Выбираем запасные цели – говорит штурман полка
– Вот это что за точка? – спрашиваю я, указывая на карту.
– Труба котельной. На неё навешивают средства связи и наблюдения. Несколько раз ее уже обстреливали, каждый раз по новой вешают.
– Я возьму.
1 марта 2022.
Все это время, что я участвую в боевых действиях, наша группа летала ночью. Но ситуация на земле осложняется. Сегодня нас впервые привлекли к непосредственной поддержке наземных сил днем. И хотя днем летать значительно проще, в условиях действующей армейской ПВО такие полеты гораздо опаснее ночных.
Начали поступать сообщения о поставке Польшей модернизированных ЗРК "Оса-АКМ". Эти комплексы, помимо усовершенствованных радаров, имеют усовершенствованный оптический канал. Наведение ракеты осуществляется скрытно, выдавая целеуказание через оптические приборы. Такие комплексы активно использовали для обороны Киева. Вдобавок к тому, что на начало СВО Украина стала страной с самым большим количеством ПЗРК на вооружении вооружённых сил.
К началу марта ВСУ на киевском направлении ставило своей задачей ликвидацию занятого нами мешка. С этой целью противник организовал районы сосредоточения, используя гражданские постройки под нужды пунктов временной дислокации по всей протяжённости линии боевого соприкосновения. Используя их, он накапливает силы и осуществляет давление.
Целью нашей тройки стала бывшая молочная ферма в пригороде Бучи. В этом районе ВСУ проводили локальные контрнаступательные операции, действуя в районе Гостомеля. Цель представляла собой комплекс зданий – бывшие коровники и здание администрации. Новым для нас стал и выбор применяемых средств поражения. Для выполнения задачи нам подвесили по две ракеты воздух-земля Х-29 ТД. Ракета действует по принципу пустил-забыл, сохраняя в памяти точку привязки.
– Цель находится в ложбине, что упростит поиск и прицеливание. Ознакомьтесь с фото объекта – разложив спутниковые снимки сказал штурман.
Учитывая объект действий, полет мы будем осуществлять непосредственно над расположением противника, подходя через позиции наших сил находящихся в мешке. Для обеспечения скрытности атаки, что важно в условиях перенасыщенности переносных и армейских систем ПВО, пуск ракет мы будем осуществлять с минимальной для них высоты в шестьсот метров. Это существенно осложнит поиск и прицеливание для штурмана. Необходимо не только выучить конфигурацию объекта и точки своего прицеливания, но и изучить местные ориентиры согласно углу подхода. Расположение фермы в ложбине слегка облегчает задачу. Мы пойдём как раз по «устью».
В полете с такими вводными штурман имеет очень короткое время на поиск, определение и прицеливание по объекту. Ему необходимо за короткий срок выполнить порядок действий с арматурой своего рабочего места, используя свои ручки управления как музыкальный инструмент, перебирая их кнопки. Ещё одно преимущество машин с двойным экипажем – пока летчик выполняет пилотирование и наблюдает за обстановкой, штурман выполняет огневую задачу.
В тот вылет я пошёл с другим штурманом. Стального забрал командир полка. Он в составе еще одного самолета выполняли задачу в районе Овруча.
– Ну что, я цель глянул, вроде все понятно. Там по полету будет опушка леса, она лежит прямо напротив нашего здания – говорю я штурману.
– Ага, только Лех, я то ракеты эти никогда не применял – с тревогой заявил он.
Война всегда начинается в самое неподходящее время, предъявляя самые жёсткие требования к подготовке войск. Она спрашивает как самый высший судья. В нашем полку на тот момент большинство экипажей составляли молодые офицеры. Из всего нашего состава только я и ещё один лётчик успели выполнить полёты на применение телевизионных ракет в мирное время. Остальные экипажи отрабатывали этот элемент только на тренажёрах. И хотя они позволяют отработать полный цикл применения этих ракет, в ситуации резко меняющейся обстановки спасает только практический опыт.
– Мда, ну считай сегодня ты получаешь допуск – сказал я.
На стоянке нас ждали подготовленные самолёты. Тройка, заряженная белыми ракетами. Х-29 были подвешены под воздухозаборники. Визуально они опускали силуэт самолета ближе к земле. Су-34 теперь больше напоминал космический крейсер. Два больших глаза – наполированные головки самонаведения, смотрели на меня. Я обошёл каждую ракету. Важно было проверить правильность подключения предохранительных чек. По две на каждую ракету. Одна, в головной части, отвечала за взведение взрывателей после отделения ракеты от самолета, вторая, в хвостовой части – за расчековку двигательной установки. Не сойди одна из них – не будет активирована соответствующая часть. Все нормально. Ракеты готовы.
Поочерёдно мы взлетаем и ложимся на привычный маршрут. Интересно наблюдать за пролетающими пейзажами. То, над чем мы уже летали но чего я не видел из-за темноты ночи. Как же мирно выглядит земля днем. Снижаясь над Белоруссией я мог рассмотреть все города и посёлки. Землю, едва тронутую снегом. Поля и леса. Машины, спешащие по делам. Очень красивый район. Вот и НПЗ, пора жаться к земле.
Мы проходим границу. К умиротворенности пейзажей добавляется чувство неминуемой опасности. Нас видно. Пока что мы идём над территорией своих войск. Но скоро мы выйдем к противнику, где под каждым кустом сидит пара глаз, рассматривающих небо через прицел ПЗРК.
Ночью проще контролировать горизонт. Любой запуск ракеты превращается в огненный шар на чёрном фоне. Днем же необходимо больше времени уделять контролю горизонта. Мы со штурманом делим небо на два сектора, разделённых центральной обечайкой фонаря.
– Смотри, антенны – указывает штурман на «Дугу».
Впервые вижу их днем. Молчаливые исполины – свидетели страшной трагедии. Я подлетаю ближе. Проходя прямо над верхним краем одной из них. Вдали от них виднеется серый саркофаг ЧАЭС.
– Представляешь, как они сильно фонят? – спрашиваю я.
– Ага, надо индивидуальные дозиметры возить.
Наш самолёт идёт линией маршрута. Мой экипаж сегодня второй. Впереди, на минутном интервале следует наш первый самолёт. Его хорошо видно с нашей позиции. Мы идём на предельно малой высоте. На фоне серо-желтой подстилающей поверхности хорошо различим синий фюзеляж. Адреналин, усиливающийся опасностью района, подстегивает к желанию еще больше прижаться к земле. Очень волнительные полеты. Самолет идёт ровно и быстро. Слегка трясётся упругое крыло.
Мы уже над противником. Режем его порядки вдоль. Хибины молчат. На такой высоте их радиогоризонт равен высоте полета. Мы не можем определить угрозу. На экране, привычный зеленый круг, определяющий дальность до зафиксированного локационно активного средства сжат в размер пятирублевой монеты. Полагаемся только на скорость и малую высоту. Сейчас мы словно лисы в курятнике, где вот вот появится хозяин с ружьём. Ощущение смотрящей в тебя бездны не покидает.
– Выпускаю платан – подсказывает штурман о выпуске телевизионной прицельной станции.
Позади кабины тут же раздаётся звук гидравлических механизмов. Через секунду по креслу проходит слабая вибрация – массивная камера встала на свой упор. Нажав несколько кнопок, штурман выводит пока еще чёрное изображение. Камере нужно время на прогрев. Вскоре появляется картинка – чёрно-белое изображение местности высокой чёткости. Его делит перекрестие прицельной сетки. Я вывожу на один из своих экранов изображение с камеры.
– Дай-ка я посмотрю – говорю я.
Нажимаю кнопку под левым большим пальцем, забирая управление прицелом на себя. Ставлю автопилот на удержание высоты. Двигая манипулятором на РУС перемещаю камеру в то место, где идёт наш первый экипаж. Вот он – первый Су-34. Нажимаю кнопку «фокус» и камера приближает самолёт во весь экран.
– Ладно, пора – говорит штурман, начиная поиск цели.
– Вот она, наша опушка – комментирует положение камеры.
Мы скользим над ложбиной. Впереди нас лежит опушка леса, которая одним своим концом указывает на цель. Из вида пропадает первый экипаж. Он набрал шестьсот метров. Я делаю лёгкое движение ручкой и мы тут же занимаем ту же высоту, идя колонной самолётов. Тут же оживают хибины.
Десяток жёлтых стрелок появляются на экране – чужие средства работают в обзорном диапазоне. Они ищут нас.
– Ну что там? – осматривая горизонт спрашиваю я.
– Есть, вижу коровники.
– Давай, у нас мало времени.
– Да, вижу цель, привязку нажал. – накладывая перекрестие на здание говорит штурман.
Я наблюдаю за обстановкой. Штурман сидит в позе, напоминающий скрюченного кавбоя. Его взгляд направлен в экран. Обе руки лежат на специальных ручках управления. Он быстро перемещает большим пальцем правой руки, корректируя положение прицела.
– Захват один, два – штурман привязал головки обеих ракет к цели.
Впереди, за первым самолётом появляются клубы белого дыма – тяжёлые ракеты несутся к цели. Нам осталось еще 15 километров. Я вижу как дальше, за самолётом, появляются два огненных шара – ракеты достигли цели.
– Стингеры! Я отхожу! – кричит в эфир летчик первого самолета.
Я тут же бросаю взгляд в то место, где он начал резкий разворот. Из зеленки, рядом с целью, тянется белый плотный жгутик. Он описывает резкие зиг заги ракеты, выполняющей маневр доворота на цель.
– Виталя, давай быстрее.
– Щас щас, сука, пуск разрешен еще не вышел.
– Давай по трубе, срочно! – говорю я, глядя как впереди появился еще один жгутик.
Он тут же нажимает кнопку и перекрестие падает на запрограммированную цель. Труба котельной, с навешанным на неё оборудованием отчётливо видна.
– Пускай по готовности
– ПР есть, Пуск! – зажав свою боевую кнопку докладывает он.
ВВВВВЖЖЖЖУУУУУУУХХХХХ – две тяжёлые ракеты сходят из под крыла.
– Мы отходим – докладываю я в эфир, резко переламывая самолёт в сторону обратного маршрута. Мимо нас пронесся первый экипаж, покачивая крылом.
– Ты видел взрыв? – спрашиваю я.
– Да, первая мимо прошла, вторая снесла трубу – говорит штурман, выключая прицельную систему.
Ракета Х-29 имеет максимальную дальность пуска в тридцать километров. Однако эта дальность реализовывается на больших высотах и скоростях, близких к скорости звука. В наших условиях система управления оружием, имея фактические высотно-скоростные параметры не могла выдать разрешение на управляемый пуск, необходимо было подойти ближе, чего я не мог позволить в условиях противодействия противника. Мы прижались к земле, отстреливая ик ловушки и активно маневрируя. Нужно максимально быстро покинуть угрожаемый район.
Обратный маршрут шёл по другим координатам, обеспечивая другую точку выхода. Маршрут лежал через Припять. Скоро мы увидели комплекс многоквартирных зданий.
– Смотри, Припять – сказал я штурману.
Я сильнее придавил к земле. Мы пролетали над покинутыми зданиями. Объект произвел сильное впечатление. Раньше я видел это место только в компьютерных играх. Особенно яркие впечатления остались после того, как мы пролетели знаменитое колесо обозрения. На память мы сделали несколько фото.
– Как тебе первый полет на ракету?
– Очень волнительно.
Следующее продолжение
Записки Штабс-Капитана, [12.11.2025 22:15]
2 марта 2022.
В то утро я находился в нашем спальном расположении. К очередному вылету меня не привлекли. Я, в составе нескольких других экипажей, был задействован в ночном вылете и теперь отдыхал. В этот момент совершала посадку группа, которая за несколько часов до этого вылетела на выполнение боевой задачи по непосредственной поддержке войск. Группа вернулась не вся. Один из наших экипажей был поражён в районе Бородянки.
Этот случай стал нашей первой боевой потерей. Как гром среди ясного неба прозвучала новость, которую я случайно услышал в переговорах инженеров по радиостанции. Экипаж Немчинова сбит. Я тут же уточнил ещё раз, кто был сбит. Всё сошлось. Су-34 Немчинова сбит. Мне пришлось сообщить эту новость только что проснувшимся от гула заруливающей на стоянку группе товарищам.
– Кого сбили? – на меня смотрели с непониманием и резким отрицанием произошедшего.
Немчинов и Магомедов. Старший лейтенант и капитан. С одним я учился, с другим познакомился уже в полку. Оба любимцы любой компании. Оба хорошо владели техникой и были одними из наиболее подготовленных экипажей. Немчинов – командир авиационного звена. Магомедов – начальник связи эскадрильи. Именно поэтому мы не поверили в сразу же выдвинутую командованием версию о нарушении порядка выполнения задания. Командование стояло на том, что лётчик допустил грубую ошибку в пилотировании и столкнулся с землёй. Очевидно, что в условиях набирающего обороты конфликта командиры старались сохранить боевой дух экипажей, не раскрывая истинных причин.
В тот же день в сети появилось видео с остатками их самолета. Характер падения говорил о том, что в какой-то момент времени управление самолётом стало невозможным. Экипаж покинул машину непосредственно у земли. На ней не были найдены следы присутствия экипажа, кресла были пусты, парашюты не нашли. Мы сделали вывод, что им удалось покинуть место приземления и начать движение в сторону наших подразделений. Мы до конца старались выйти на связь с ними по сотовым телефонам. Практически каждый час переводили средства на номера, чтобы у экипажа была возможность выйти на связь при первом удобном случае. Мы ждали хоть каких-то новостей.
Экипаж ПСС, вылетевший для их спасения, был сбит и потерпел крушение в районе линии боевого соприкосновения. Больше попыток вытащить наших командование не предпринимало. Это было опасно. Была попытка собрать группу из наземных частей, но на это не пошло армейское командование. Вечером нам сообщили, что разведчики наблюдали двух человек, движущихся в нашу сторону. Но дальнейшая судьба нашего экипажа на этом обрывается. Никто к расположению наших частей так и не вышел.
Судя по всему, ПВО Украины окончательно перегруппировались, завершив трансформацию в новых для них условиях ведения войны. С начала марта ВВС начали нести практически ежедневные потери. Что-то было подбито, что-то сбито. Я вёл подсчёт по Су-34. Не буду раскрывать цифры. После выхода нашего подразделения из Киевской области я имел возможность пообщаться с человеком, причастным к работам по Су-34. В частной беседе он подтвердил факт, который я установил – Су-34 было потеряно больше, чем Су-25, которые традиционно несли самые высокие потери в конфликтах.
До нас наконец дошло. Дошло понимание суровой реальности начала любой войны. Это понимание вызвало подступ чего-то тяжёлого. Судьба фронтового бомбардировщика — в его одиночестве. За линией фронта нет никого, кроме противника. Есть ли шанс дойти до своих? На тех дальностях, где мы обычно выполняли свои задачи, шансов на это оставалось мало. Теперь каждый вылет становился рулеткой. Кто на этот раз?
– Можно ставить первый крестик на фото – подумал я тогда.
Было ли страшно? Это первое, что спрашивает человек, далёкий от войны. Я всегда говорил, что страшно было. Только глупец не боится смерти. Но в то же время действовать в условиях нависшей угрозы, понимая все риски и принимая их — есть главная задача любого солдата. Но страх стал ещё одним нашим врагом.
Что такое страх лётчика? Это не обычный испуг. Главный страх лётчика — это потеря контроля. Потеря возможности действовать. Попавшая в кабину ракета убьёт экипаж, полем осколков превратив его в кровавую кашу. Этот страх мы принимали. Совсем другое — потерять возможность манёвра. Потерять контроль над ситуацией, когда последним шансом остаётся применение катапультной системы. Страх превратится в загнанного зверя, уходя от преследования. Страх потерять своего единственного товарища, среди лесов и болот. Страх расстояния, когда до своих далеко. Страх не дойти до них. Страх быть схваченным и попасть в плен. Наконец, последний страх – умереть на чужой земле вдали от своих. Вот главный страх летчика.
К сожалению, я видел людей, которые сломались. К середине марта нам прямо говорили, что ПСС за нами не придёт. Они тоже понесли потери. Нас ставили перед фактом – вы одни. А заходивший в комнату экипажей штурман полка всё приносил и приносил новые задачи. Тихие часы между вылетами только усугубляли наше положение. На какой вылет ты будешь сбит? На пятый или третий? А потом, на следующие сутки, всё повторится? Такое сломает кого угодно. Честно сказать, я и сам был на грани. Но в какой-то момент я решил попробовать примириться с этим страхом. Для себя я составил обобщённый список того, что может произойти. Я решил проработать этот страх в голове.
Страх первый: страх быть сбитым. Для борьбы с этим страхом я решил в минуты отдыха представлять себе это. Я рисовал картины того, что может произойти: как я буду ощущать это и что я должен делать, чтобы не потерять контроль. Вот в двигатель попадает ракета. Сильный удар и вибрация. Возможно, потеря каких-то приборов. РУД двигателя на стоп. Нельзя допустить горения. Применяю тушение. Главное сохранить скорость, скорость это жизнь. Это способ перейти «ленточку». РУД работающего на максимал. Режим работы – боевой. Нужна тяга. Самолет идёт к земле? Тянуть его по максимуму, сжирая скорость, обменивая ее на расстояние. А если ракета попадёт в крыло? Проверю управление. Буду выжимать из его остатков всё, что смогу. Течь топлива? Тогда буду резать маршрут, сокращая расстояние, главное — дойти до ленты. Потеря навигации? Я изучил все ориентиры. Я точно смогу выйти к границе визуально. Отказ приборов? Буду использовать резервные. Если откажут и они — буду лететь по ощущениям. Таким образом я проработал множество моментов, которые, по моему предположению, могли произойти при поражении самолёта.
Страх второй. Страх покидания самолета. Он происходил из моего первого размышления. Необходимость прыгать, когда сохранить контроль не вышло. Надо создать максимально благоприятные условия для покидания. Выигранный градус тангажа или крена – безопасность экипажа. Дальше нашёл ручки глазами, схватил их. Проконтролировал, что штурман тоже их взял. Тяну! Взрыв сверху. Отлетает фонарь. Резкое ускорение снизу. Поток разбивает лицо. Холод. Все это за секунду. Раскрылся купол парашюта. Лечу вниз. Удар о землю. Найти НАЗ. Забрать воду, автомат, перерезать питание маяка, взять резервную радиостанцию. Найти Стального. Срочно покидать место приземления. Бежать несколько часов подряд. Я заранее запомнил направление полёта. Обходить населённые пункты. Идти оврагами и ручьями. Передвижение в тёмное время суток. Днем пытаться прятаться и маскироваться в своём синем комбезе. Найти транспорт. Если есть возможность – идти к границе. Там нет боевых частей, только пограничники. Если увидят гражданские? Убить? Нет, оставить, идти дальше.
Все это я пытался проработать. Прикинуть общий план. Перед сном я непременно все это повторял. По некоторым вопросам я консультировался со Стальным. Мы вместе работали над планом.
– Я тебя утащить не смогу – сказал я как-то ему.
– Не ссы, я еще тебя потащить смогу.
Наконец, страх третий. Страх плена. Мы не испытывали иллюзий на этот счёт. Перед нами уже были примеры. Расстрелянный под парашютом штурман и схваченный летчик под Черниговым. Сбитый и взятый в плен экипаж Су-30 в запорожской области. Присланное мне другом спецназовцем видео истязания человека в летном комбинезоне.
А если по какой-то причине нам сохранят жизнь и достоинство, нас превратят в пропагандистскую куклу. В этом качестве тебя еще проклянут и свои. Нет, в этом в вопросе все мои товарищи были солидарны – в плен не сдаваться. Перед нами, в первые дни уже был такой пример. Записанный противником случай ведения боя летчиком Су-25. Не известный мне герой. Был расстрелян в упор, но не сдался. И так, цель намечена. Что дальше?
Практические занятия. Однажды я не попал на вылет. Достал из куртки пистолет и разрядил его. Положил в карман штанов и заперся в туалетной кабинке. Я смотрел на холодный металл. Смогу ли я? Наконец, передернув затвор я приставил его к подбородку. Гладкий обрез ствола был холодным. Очень тяжёлое чувство, которое у меня осталось до сих пор. Я сильно зажмурился. ЩЕЛК. Я спустил крючок. Резкая дрожь пробежала по спине. Нет. В ситуации, когда это надо сделать быстро, я не смогу так долго готовиться. Я попробовал еще раз. Нет, не могу.
Гранаты. Я возьму гранаты. 3 февраля 2018 года. Роман Николаевич Филиппов. Летчик сбитого сирийским боевиками Су-25. Расстреляв весь боезапас был окружен. Не желая сдаваться в плен он подорвал себя двумя гранатами. В ситуации неминуемой угрозы я сделаю тоже самое. Вернувшись с ночного вылета и дождавшись, пока мои товарищи уснут, я достал две заготовленные гранаты. Впрочем, покрутив их в руках я понял, что с двумя сразу можно допустить ошибку, которая отберёт драгоценное время. РГД-5 я отставил. Оставил Ф-1. Ее мощности и уже подготовленных в корпусе осколков хватит. Недолго покрутив ее в руках, я все же решил сымитировать разгибание чеки. Зажав предохранительную скобу я приставил ее к виску. Для себя я обнаружил, что это действие, в отличии от пистолета, не вызывает у меня никаких чувств. Достаточно разжать скобу. Сомнения были только в первоначальном хлопке запала УЗРГМ. Я побоялся, что инстинктивно отброшу гранату от себя. Тогда я просто схватил ее двумя руками и прижал к голове.
Для себя я осознал один важный момент. Несмотря на мнение Церкви, мой случай самоубийством не считался. Я понял, что это последний аргумент, последний рубеж моей обороны. Выбор должен быть всегда. Я наконец-то разобрался и с этим страхом. В дальнейшим я решил, что вне зависимости от того, сколько я сделаю вылетов в сутки, я буду сам вызываться на них в тех случаях, когда комэска будет спрашивать добровольцев на вылет. Мне это было необходимо. Стальной поддержал меня и в этом вопросе.
Записки Штабс-Капитана, [12.11.2025 22:15]
2 марта 2022.
В то утро я находился в нашем спальном расположении. К очередному вылету меня не привлекли. Я, в составе нескольких других экипажей, был задействован в ночном вылете и теперь отдыхал. В этот момент совершала посадку группа, которая за несколько часов до этого вылетела на выполнение боевой задачи по непосредственной поддержке войск. Группа вернулась не вся. Один из наших экипажей был поражён в районе Бородянки.
Этот случай стал нашей первой боевой потерей. Как гром среди ясного неба прозвучала новость, которую я случайно услышал в переговорах инженеров по радиостанции. Экипаж Немчинова сбит. Я тут же уточнил ещё раз, кто был сбит. Всё сошлось. Су-34 Немчинова сбит. Мне пришлось сообщить эту новость только что проснувшимся от гула заруливающей на стоянку группе товарищам.
– Кого сбили? – на меня смотрели с непониманием и резким отрицанием произошедшего.
Немчинов и Магомедов. Старший лейтенант и капитан. С одним я учился, с другим познакомился уже в полку. Оба любимцы любой компании. Оба хорошо владели техникой и были одними из наиболее подготовленных экипажей. Немчинов – командир авиационного звена. Магомедов – начальник связи эскадрильи. Именно поэтому мы не поверили в сразу же выдвинутую командованием версию о нарушении порядка выполнения задания. Командование стояло на том, что лётчик допустил грубую ошибку в пилотировании и столкнулся с землёй. Очевидно, что в условиях набирающего обороты конфликта командиры старались сохранить боевой дух экипажей, не раскрывая истинных причин.
В тот же день в сети появилось видео с остатками их самолета. Характер падения говорил о том, что в какой-то момент времени управление самолётом стало невозможным. Экипаж покинул машину непосредственно у земли. На ней не были найдены следы присутствия экипажа, кресла были пусты, парашюты не нашли. Мы сделали вывод, что им удалось покинуть место приземления и начать движение в сторону наших подразделений. Мы до конца старались выйти на связь с ними по сотовым телефонам. Практически каждый час переводили средства на номера, чтобы у экипажа была возможность выйти на связь при первом удобном случае. Мы ждали хоть каких-то новостей.
Экипаж ПСС, вылетевший для их спасения, был сбит и потерпел крушение в районе линии боевого соприкосновения. Больше попыток вытащить наших командование не предпринимало. Это было опасно. Была попытка собрать группу из наземных частей, но на это не пошло армейское командование. Вечером нам сообщили, что разведчики наблюдали двух человек, движущихся в нашу сторону. Но дальнейшая судьба нашего экипажа на этом обрывается. Никто к расположению наших частей так и не вышел.
Судя по всему, ПВО Украины окончательно перегруппировались, завершив трансформацию в новых для них условиях ведения войны. С начала марта ВВС начали нести практически ежедневные потери. Что-то было подбито, что-то сбито. Я вёл подсчёт по Су-34. Не буду раскрывать цифры. После выхода нашего подразделения из Киевской области я имел возможность пообщаться с человеком, причастным к работам по Су-34. В частной беседе он подтвердил факт, который я установил – Су-34 было потеряно больше, чем Су-25, которые традиционно несли самые высокие потери в конфликтах.
До нас наконец дошло. Дошло понимание суровой реальности начала любой войны. Это понимание вызвало подступ чего-то тяжёлого. Судьба фронтового бомбардировщика — в его одиночестве. За линией фронта нет никого, кроме противника. Есть ли шанс дойти до своих? На тех дальностях, где мы обычно выполняли свои задачи, шансов на это оставалось мало. Теперь каждый вылет становился рулеткой. Кто на этот раз?
– Можно ставить первый крестик на фото – подумал я тогда.
Было ли страшно? Это первое, что спрашивает человек, далёкий от войны. Я всегда говорил, что страшно было. Только глупец не боится смерти. Но в то же время действовать в условиях нависшей угрозы, понимая все риски и принимая их — есть главная задача любого солдата. Но страх стал ещё одним нашим врагом.
Что такое страх лётчика? Это не обычный испуг. Главный страх лётчика — это потеря контроля. Потеря возможности действовать. Попавшая в кабину ракета убьёт экипаж, полем осколков превратив его в кровавую кашу. Этот страх мы принимали. Совсем другое — потерять возможность манёвра. Потерять контроль над ситуацией, когда последним шансом остаётся применение катапультной системы. Страх превратится в загнанного зверя, уходя от преследования. Страх потерять своего единственного товарища, среди лесов и болот. Страх расстояния, когда до своих далеко. Страх не дойти до них. Страх быть схваченным и попасть в плен. Наконец, последний страх – умереть на чужой земле вдали от своих. Вот главный страх летчика.
К сожалению, я видел людей, которые сломались. К середине марта нам прямо говорили, что ПСС за нами не придёт. Они тоже понесли потери. Нас ставили перед фактом – вы одни. А заходивший в комнату экипажей штурман полка всё приносил и приносил новые задачи. Тихие часы между вылетами только усугубляли наше положение. На какой вылет ты будешь сбит? На пятый или третий? А потом, на следующие сутки, всё повторится? Такое сломает кого угодно. Честно сказать, я и сам был на грани. Но в какой-то момент я решил попробовать примириться с этим страхом. Для себя я составил обобщённый список того, что может произойти. Я решил проработать этот страх в голове.
Страх первый: страх быть сбитым. Для борьбы с этим страхом я решил в минуты отдыха представлять себе это. Я рисовал картины того, что может произойти: как я буду ощущать это и что я должен делать, чтобы не потерять контроль. Вот в двигатель попадает ракета. Сильный удар и вибрация. Возможно, потеря каких-то приборов. РУД двигателя на стоп. Нельзя допустить горения. Применяю тушение. Главное сохранить скорость, скорость это жизнь. Это способ перейти «ленточку». РУД работающего на максимал. Режим работы – боевой. Нужна тяга. Самолет идёт к земле? Тянуть его по максимуму, сжирая скорость, обменивая ее на расстояние. А если ракета попадёт в крыло? Проверю управление. Буду выжимать из его остатков всё, что смогу. Течь топлива? Тогда буду резать маршрут, сокращая расстояние, главное — дойти до ленты. Потеря навигации? Я изучил все ориентиры. Я точно смогу выйти к границе визуально. Отказ приборов? Буду использовать резервные. Если откажут и они — буду лететь по ощущениям. Таким образом я проработал множество моментов, которые, по моему предположению, могли произойти при поражении самолёта.
Страх второй. Страх покидания самолета. Он происходил из моего первого размышления. Необходимость прыгать, когда сохранить контроль не вышло. Надо создать максимально благоприятные условия для покидания. Выигранный градус тангажа или крена – безопасность экипажа. Дальше нашёл ручки глазами, схватил их. Проконтролировал, что штурман тоже их взял. Тяну! Взрыв сверху. Отлетает фонарь. Резкое ускорение снизу. Поток разбивает лицо. Холод. Все это за секунду. Раскрылся купол парашюта. Лечу вниз. Удар о землю. Найти НАЗ. Забрать воду, автомат, перерезать питание маяка, взять резервную радиостанцию. Найти Стального. Срочно покидать место приземления. Бежать несколько часов подряд. Я заранее запомнил направление полёта. Обходить населённые пункты. Идти оврагами и ручьями. Передвижение в тёмное время суток. Днем пытаться прятаться и маскироваться в своём синем комбезе. Найти транспорт. Если есть возможность – идти к границе. Там нет боевых частей, только пограничники. Если увидят гражданские? Убить? Нет, оставить, идти дальше.
Все это я пытался проработать. Прикинуть общий план. Перед сном я непременно все это повторял. По некоторым вопросам я консультировался со Стальным. Мы вместе работали над планом.
– Я тебя утащить не смогу – сказал я как-то ему.
– Не ссы, я еще тебя потащить смогу.
Наконец, страх третий. Страх плена. Мы не испытывали иллюзий на этот счёт. Перед нами уже были примеры. Расстрелянный под парашютом штурман и схваченный летчик под Черниговым. Сбитый и взятый в плен экипаж Су-30 в запорожской области. Присланное мне другом спецназовцем видео истязания человека в летном комбинезоне.
А если по какой-то причине нам сохранят жизнь и достоинство, нас превратят в пропагандистскую куклу. В этом качестве тебя еще проклянут и свои. Нет, в этом в вопросе все мои товарищи были солидарны – в плен не сдаваться. Перед нами, в первые дни уже был такой пример. Записанный противником случай ведения боя летчиком Су-25. Не известный мне герой. Был расстрелян в упор, но не сдался. И так, цель намечена. Что дальше?
Практические занятия. Однажды я не попал на вылет. Достал из куртки пистолет и разрядил его. Положил в карман штанов и заперся в туалетной кабинке. Я смотрел на холодный металл. Смогу ли я? Наконец, передернув затвор я приставил его к подбородку. Гладкий обрез ствола был холодным. Очень тяжёлое чувство, которое у меня осталось до сих пор. Я сильно зажмурился. ЩЕЛК. Я спустил крючок. Резкая дрожь пробежала по спине. Нет. В ситуации, когда это надо сделать быстро, я не смогу так долго готовиться. Я попробовал еще раз. Нет, не могу.
Гранаты. Я возьму гранаты. 3 февраля 2018 года. Роман Николаевич Филиппов. Летчик сбитого сирийским боевиками Су-25. Расстреляв весь боезапас был окружен. Не желая сдаваться в плен он подорвал себя двумя гранатами. В ситуации неминуемой угрозы я сделаю тоже самое. Вернувшись с ночного вылета и дождавшись, пока мои товарищи уснут, я достал две заготовленные гранаты. Впрочем, покрутив их в руках я понял, что с двумя сразу можно допустить ошибку, которая отберёт драгоценное время. РГД-5 я отставил. Оставил Ф-1. Ее мощности и уже подготовленных в корпусе осколков хватит. Недолго покрутив ее в руках, я все же решил сымитировать разгибание чеки. Зажав предохранительную скобу я приставил ее к виску. Для себя я обнаружил, что это действие, в отличии от пистолета, не вызывает у меня никаких чувств. Достаточно разжать скобу. Сомнения были только в первоначальном хлопке запала УЗРГМ. Я побоялся, что инстинктивно отброшу гранату от себя. Тогда я просто схватил ее двумя руками и прижал к голове.
Для себя я осознал один важный момент. Несмотря на мнение Церкви, мой случай самоубийством не считался. Я понял, что это последний аргумент, последний рубеж моей обороны. Выбор должен быть всегда. Я наконец-то разобрался и с этим страхом. В дальнейшим я решил, что вне зависимости от того, сколько я сделаю вылетов в сутки, я буду сам вызываться на них в тех случаях, когда комэска будет спрашивать добровольцев на вылет. Мне это было необходимо. Стальной поддержал меня и в этом вопросе.
Конструктор> В глубинах телеграмма нашел этот канал
Конструктор> Telegram: View @z_sh_kk
Конструктор> С разрешения автора просто выкладываю здесь его текст
Конструктор> Сразу предупреждаю, смогу делать это нерегулярно, бо работы сейчас много
Конструктор> Но текст, по мне, интересный
Читаю в Телеге.
Хорошо пишет. С Хурбы он, судя по описанию.
Все так, как мы готовились. По аэродромам Западной Германии- Хан, Битбург, Шпагдалем, Рамштайн...
А теперь х"ячим по Староконстантинову и Луцку...
Кстати...
С удовольствием прочитал Цена ошибки, Бой местного значения, Десант местного значения...
Понравилось, спасибо!
Конструктор> Telegram: View @z_sh_kk
Конструктор> С разрешения автора просто выкладываю здесь его текст
Конструктор> Сразу предупреждаю, смогу делать это нерегулярно, бо работы сейчас много
Конструктор> Но текст, по мне, интересный
Читаю в Телеге.
Хорошо пишет. С Хурбы он, судя по описанию.
Все так, как мы готовились. По аэродромам Западной Германии- Хан, Битбург, Шпагдалем, Рамштайн...
А теперь х"ячим по Староконстантинову и Луцку...
Кстати...
С удовольствием прочитал Цена ошибки, Бой местного значения, Десант местного значения...
Понравилось, спасибо!
Lamm> С удовольствием прочитал Цена ошибки, Бой местного значения, Десант местного значения...
Lamm> Понравилось, спасибо!
Спасибо за отзыв
Сейчас там лежит моя 4 книга, но зависла, у издательства пока массовые разборки с авторами, внезапно ставшими иноагентами
А пока еще кусок текста
Записки Штабс-Капитана, [15.11.2025 21:50]
Весь день 2 марта мы провели летая по задачам поддержки наземных сил. И хотя мы были измотаны, потеря экипажа оставила рубец в душе каждого моего товарища, так что последующие полеты мы могли выполнять с целью личной мести. По крайней мере так думал я. Маленькая месть за пропавших без вести товарищей и тот страх, что поселился в нас. Только с рассветом третьего числа, спеша на очередной вылет, глаз невольно зацепился за две пустые кровати. Они были заправлены самим экипажем и теперь молча напоминали нам о своих хозяевах.
Кровати были заправлены по армейски правильно, с загнутым под низ одеялом. «Порядок начинается с заправленной кровати» – мудрость, которую доносят всем начинающим военным. «Порядок начинается и заканчивается заправленной кроватью» – сказал бы я. Так они простоят до тех пор, пока мы не потеряем еще один экипаж. Тогда на наше усиление к нам придут два новых экипажа и займут эти койки, что первое время смотрелось для нас довольно дико. Мы же только собрали личные вещи, в дальнейшем передав их семьям.
3 марта 2022.
Посреди комнаты высотного снаряжения, где летчики хранят свои шлемы, кислородные маски и другое специальное обмундирование, лежали две грязные парашютные сумки, с нанесённым через трафарет порядковым числом нашего бомбардировочного полка. В них лежали пять НАЗ-ИР – разгрузочные жилеты, укомплектованные медицинскими средствами и сигнальными ракетами. Так должно было быть. Мы же обнаружили там пустые и грязные разгрузочные жилеты. Они были дырявые. Пахли керосином. Местами перетянутые синей изолентой. Из всей комплектации имелась одна дымовая шашка белого цвета в одном из пяти жилетов. Их мы так и не взяли.
– Это что? – брезгливо спросил мой друг, поднимая один из жилетов двумя пальцами, словно это была мокрая половая тряпка.
– Вот суки... – сказал я тогда.
Я завидовал нашим друзьям истребителям. Им сразу были выданы пехотные 6ш117 – разгрузочные жилеты на системе молле строп, позволяющие быстро настраивать подсумки под себя, как удобно. У них были специальные кобуры под АПСы, располагающиеся на груди так, что можно было свободно достать его любой рукой. Удобные гранатные подсумки и новые укомплектованные аптечки. Мы же, шахтеры, ничего этого не имели. Пистолеты и гранаты мы рассовывали в карманы куртки. Из медикаментов имели только по одному ИПП, который я хранил в кармане на правой ноге. Уже потом, купив за свой счёт нагрудник, который мы называли «лифчик», я смог не только разместить свое вооружение, но и полноценную аптечку с израильским бандажом и турникетом, повысив тем самым свои шансы на выживание. Так же я приобрёл специальный GPS навигатор. Продавец не взял с меня денег за обслуживание, когда узнал, что из всех карт, которые были у него в наличии, мне нужны только карты Украины.
– Так, в этот раз идём в уже знакомый вам район. Пригород Бородянки – обвел район карандашем штурман полка – там противник накапливает силы. Район вам известный. ПСС за вами не пойдёт, но до своих вам меньше 50 км, если припрет.
Район Гостомеля, с прилегающими к нему городками типа Бучи и Ирпеня, стал камнем преткновения сил. Не имея возможности двигаться дальше, армейское командование ставило своей задачей стабилизацию обстановки. С этой целью «мешок» расширяли на запад. Бородянка, являясь граничной точкой, использовалась противником для размещения личного состава. Если наша группа не летела на задачи в тылу, то точно привлекалась для ударов по таким городам-хабам.
В назначенное время все наши шесть оставшихся самолётов (командир полка в том вылете не участвовал) готовились к взлету. Один за другим, самолёты поднимались в воздух, оставляя за собой всполохи поднятого с полосы снега, тут же исчезая в плотной облачности. Над аэродром стояла скверная погода. Низ облачности был в районе двухсот – ста метров. Шёл лёгкий снег. В таких условиях я выполнять полеты не мог – небыло допуска к боевыми действиям в минимуме погоды. Но как я писал ранее – Войне не интересны бюрократические издержки, она спрашивает только за подготовку.
Собравшись окончательно к Белорусской границе мы сразу же начали снижение. Впереди, над границей, уже шло ожесточённые сражение. Десятки ярких звёзд, оставляя за собой тёмные хвосты, неслись вниз, в сторону противника. Кто-то давил ПВО кто-то отгонял малочисленные истребители противника, которые к тому времени начали попытки действий против наших порядков. Эфир был забит сыпавшимися докладами и приказами. Отдельно различался голос оператора «Баяна» – ДРЛО А-50. Он вел разведку и осуществлял воздушное управление.
Уже пересекая границу в эфире раздался голос Баяна:
– Всем немедленно за границу! С маневром! Маневрируем срочно! – кричал, забивая все остальные голоса оператор.
Впереди, с моей позиции, были чётко видны две набирающие высоту яркие точки.
– С-300, тяжёлые пошли – сказал Стальной.
Действительно, визуально ракеты сильно отличаются друг от друга. К примеру Бук пускает быстрые ракеты средней дальности. Они описывают полуокружность, спеша сразу встретиться с целью. С-300 запускает тяжёлые ракеты, которые набирают высоту и уже оттуда пикируют на цель, поражать ее полем сформированных осколков.
– Баян, а шахтерам куда? – с грустной иронией спрашиваю я.
– Шахтёра? Эмм... Вам по заданию – отвечает тот.
– Понял.
Впереди слева приближается «заправка», возвещая о подходе к территории противника. За ним виднеется освещенный Киев. Все по новой.
– Не забываем про антенны – говорит Подгорный, который идёт первым, огибая «Дугу».
Навигационные огни впереди летящих самолётов гаснут. Радиообмен замолкает. Впрочем, эфир наполнен помехой. Украинцы нам ставят плачь ребёнка и стоны его матери. Это никак не сказывается на радиообмене, больше работает на психику.
– Русский летчик, ты убийца мирного населения, сдавайся, мы предлагаем миллион долларов за самолёт – вещает записанный с украинским акцентом голос.
– В жопу себе их засуньте – тут же врываются наши голоса.
Подходим к границам «мешка». Активные бои идут за западную часть. Пожары, трассеры, залпы артиллерии и ракетных систем. Мы тенью своей колонны идём над адским жерлом. Над горячей землёй сильно трясет от восходящих потоков. Над позициями ВСУ мы стараемся лететь быстро. На обратном пути разжигаем форсажи. Конусом давления, оставляемым за самолётом, бьём по живой силе. В такие секунды тело сотрясает сильная вибрация, а сердце входит в резонанс со звуковой волной. Очень и очень неприятная вещь. Мы показываем противнику, что мы тут, что мы идём за ними. Нас слышно, но не видно. А вот и цель. Судя по навигационным данным, совсем скоро надо будет выполнять разворот на цель.
В назначенной точке наша колонна разворачивается веером, спеша к своим целям. Впереди меня, совсем рядом идёт самолет товарища. Впереди пока еще темно.
– Мы отходим, внимательнее – говорит Подгорный, выполняя маневр.
В том месте, где он начал разворот, тут же поднимаются несколько огненных шаров. Его бомбы упали в цель, разорвав темноту. Тут же зажигаются ещё одни, потом ещё и еще. Вскоре горизонт пылает взрывами. Впереди идущий самолет, включив форсаж, резко переламывает самолет и берет обратный курс. Мы почти всегда нарушали скоростные ограничения по подвешенному топливному баку, обменивая жизнь на цифры в руководстве. Я пролетаю пожары его бомб. Кабина тут же наполняется красным светом.
– ПИИИИИИИП – протянула система вооружения.
– Зажал – на запись говорю я о зажатой боевой кнопке.
– Наблюдая зажатие – подтверждает штурман.
Мы проходим то место, где бомбы должны отделиться от своих держателей. Но... ничего не происходит.
– Блин, СУО – отказала – говорит Стальной об отказе системы управления оружием.
– Да блин! – я резко переламив самолет иду по обратному маршруту.
– Стальной, мы на повтор зайдём, готовься аварийно сбросить – намереваясь выполнить повторный заход говорю я.
– Куда! Дурак смотри! – Стальной указал в сторону яркой точки, взметнувшейся из темноты – нельзя повторы крутить!
– Да твою ж мать! – выругался я. Мы одни не сбросили свои бомбы. Как же я ненавидел Стального тогда, за его правоту ненавидел.
Мы взяли обратный курс. Война учит летчика считать топливо. У нас выработался подвесной бак. Над аэродром будет примерно пять тонн топлива. Это много для посадки. Шесть бомб это три тонны дополнительного груза. Плюс пять топлива. И того восемь тонн нагрузки. Садиться надо максимум с шестью. Тогда выработать придётся две тонны топлива, оставив в баках три. Ещё надо учесть плохую погоду над аэродромом. Если я не смогу сесть там, мне надо будет идти на запасной. Один заход на посадку это пятьсот килограмм. Полет на ближайший запасной аэродром требует двух с половиной тонн топлива. И того у меня шесть бомб и один заход. Побочная проблема.
Над Белоруссией вновь зажигаются навигационные огни. Штурманы выстраивают наш обратный порядок. Отойдя от помеховых станций наш эфир уверенно оживает. Я забрался на восемь километров. Надо экономить топливо. В какой-то момент у нас разгермитизировалась кабина. Пришлось снизится на четыре километра, сильно увеличив расход.
– Ну что, железяка, нам хватает? – интересуюсь я у штурмана.
– Хватает, мелкий, хватает.
Наконец впереди показались теплицы. Ярким столбом света они освещали облака, находящиеся на высоте в восемь километров.
– Гляди, наши помидоры горят – указываю я Стальному.
От них мы берём влево. Земли не видно из-за низкой облачности, окутавшей наш дом. Слушая доклады первых севших экипажей я понимаю, что условия приемлемые. Мы сядем с первой попытки. Но теперь надо выработать топливо. Сливать его я не решился, оставляя возможность уйти на запасной аэродром.
– Занимайте первую зону для выработки – говорит РП.
Центром первой пилотажной зоны была молочная ферма. Она приносила не плохой доход, судя по тому, в каком порядке ее содержали. Мы встали в вираж прямо над ней. Для ускорения выработки я запросил триста метров. С этой высоты я отчётливо различал коровники и огороженное пустое пастбище. Что бы быстрее выработать топливо я включил форсаж. Скрутив два форсированных виража я буквально разорвал воздух над фермой, оглушив всех ее обитателей.
– Там теперь неделю удоя не будет – с ухмылкой сказал Стальной.
– Простите нас, добрые фермеры.
Lamm> Понравилось, спасибо!
Спасибо за отзыв
Сейчас там лежит моя 4 книга, но зависла, у издательства пока массовые разборки с авторами, внезапно ставшими иноагентами
А пока еще кусок текста
Записки Штабс-Капитана, [15.11.2025 21:50]
Весь день 2 марта мы провели летая по задачам поддержки наземных сил. И хотя мы были измотаны, потеря экипажа оставила рубец в душе каждого моего товарища, так что последующие полеты мы могли выполнять с целью личной мести. По крайней мере так думал я. Маленькая месть за пропавших без вести товарищей и тот страх, что поселился в нас. Только с рассветом третьего числа, спеша на очередной вылет, глаз невольно зацепился за две пустые кровати. Они были заправлены самим экипажем и теперь молча напоминали нам о своих хозяевах.
Кровати были заправлены по армейски правильно, с загнутым под низ одеялом. «Порядок начинается с заправленной кровати» – мудрость, которую доносят всем начинающим военным. «Порядок начинается и заканчивается заправленной кроватью» – сказал бы я. Так они простоят до тех пор, пока мы не потеряем еще один экипаж. Тогда на наше усиление к нам придут два новых экипажа и займут эти койки, что первое время смотрелось для нас довольно дико. Мы же только собрали личные вещи, в дальнейшем передав их семьям.
3 марта 2022.
Посреди комнаты высотного снаряжения, где летчики хранят свои шлемы, кислородные маски и другое специальное обмундирование, лежали две грязные парашютные сумки, с нанесённым через трафарет порядковым числом нашего бомбардировочного полка. В них лежали пять НАЗ-ИР – разгрузочные жилеты, укомплектованные медицинскими средствами и сигнальными ракетами. Так должно было быть. Мы же обнаружили там пустые и грязные разгрузочные жилеты. Они были дырявые. Пахли керосином. Местами перетянутые синей изолентой. Из всей комплектации имелась одна дымовая шашка белого цвета в одном из пяти жилетов. Их мы так и не взяли.
– Это что? – брезгливо спросил мой друг, поднимая один из жилетов двумя пальцами, словно это была мокрая половая тряпка.
– Вот суки... – сказал я тогда.
Я завидовал нашим друзьям истребителям. Им сразу были выданы пехотные 6ш117 – разгрузочные жилеты на системе молле строп, позволяющие быстро настраивать подсумки под себя, как удобно. У них были специальные кобуры под АПСы, располагающиеся на груди так, что можно было свободно достать его любой рукой. Удобные гранатные подсумки и новые укомплектованные аптечки. Мы же, шахтеры, ничего этого не имели. Пистолеты и гранаты мы рассовывали в карманы куртки. Из медикаментов имели только по одному ИПП, который я хранил в кармане на правой ноге. Уже потом, купив за свой счёт нагрудник, который мы называли «лифчик», я смог не только разместить свое вооружение, но и полноценную аптечку с израильским бандажом и турникетом, повысив тем самым свои шансы на выживание. Так же я приобрёл специальный GPS навигатор. Продавец не взял с меня денег за обслуживание, когда узнал, что из всех карт, которые были у него в наличии, мне нужны только карты Украины.
– Так, в этот раз идём в уже знакомый вам район. Пригород Бородянки – обвел район карандашем штурман полка – там противник накапливает силы. Район вам известный. ПСС за вами не пойдёт, но до своих вам меньше 50 км, если припрет.
Район Гостомеля, с прилегающими к нему городками типа Бучи и Ирпеня, стал камнем преткновения сил. Не имея возможности двигаться дальше, армейское командование ставило своей задачей стабилизацию обстановки. С этой целью «мешок» расширяли на запад. Бородянка, являясь граничной точкой, использовалась противником для размещения личного состава. Если наша группа не летела на задачи в тылу, то точно привлекалась для ударов по таким городам-хабам.
В назначенное время все наши шесть оставшихся самолётов (командир полка в том вылете не участвовал) готовились к взлету. Один за другим, самолёты поднимались в воздух, оставляя за собой всполохи поднятого с полосы снега, тут же исчезая в плотной облачности. Над аэродром стояла скверная погода. Низ облачности был в районе двухсот – ста метров. Шёл лёгкий снег. В таких условиях я выполнять полеты не мог – небыло допуска к боевыми действиям в минимуме погоды. Но как я писал ранее – Войне не интересны бюрократические издержки, она спрашивает только за подготовку.
Собравшись окончательно к Белорусской границе мы сразу же начали снижение. Впереди, над границей, уже шло ожесточённые сражение. Десятки ярких звёзд, оставляя за собой тёмные хвосты, неслись вниз, в сторону противника. Кто-то давил ПВО кто-то отгонял малочисленные истребители противника, которые к тому времени начали попытки действий против наших порядков. Эфир был забит сыпавшимися докладами и приказами. Отдельно различался голос оператора «Баяна» – ДРЛО А-50. Он вел разведку и осуществлял воздушное управление.
Уже пересекая границу в эфире раздался голос Баяна:
– Всем немедленно за границу! С маневром! Маневрируем срочно! – кричал, забивая все остальные голоса оператор.
Впереди, с моей позиции, были чётко видны две набирающие высоту яркие точки.
– С-300, тяжёлые пошли – сказал Стальной.
Действительно, визуально ракеты сильно отличаются друг от друга. К примеру Бук пускает быстрые ракеты средней дальности. Они описывают полуокружность, спеша сразу встретиться с целью. С-300 запускает тяжёлые ракеты, которые набирают высоту и уже оттуда пикируют на цель, поражать ее полем сформированных осколков.
– Баян, а шахтерам куда? – с грустной иронией спрашиваю я.
– Шахтёра? Эмм... Вам по заданию – отвечает тот.
– Понял.
Впереди слева приближается «заправка», возвещая о подходе к территории противника. За ним виднеется освещенный Киев. Все по новой.
– Не забываем про антенны – говорит Подгорный, который идёт первым, огибая «Дугу».
Навигационные огни впереди летящих самолётов гаснут. Радиообмен замолкает. Впрочем, эфир наполнен помехой. Украинцы нам ставят плачь ребёнка и стоны его матери. Это никак не сказывается на радиообмене, больше работает на психику.
– Русский летчик, ты убийца мирного населения, сдавайся, мы предлагаем миллион долларов за самолёт – вещает записанный с украинским акцентом голос.
– В жопу себе их засуньте – тут же врываются наши голоса.
Подходим к границам «мешка». Активные бои идут за западную часть. Пожары, трассеры, залпы артиллерии и ракетных систем. Мы тенью своей колонны идём над адским жерлом. Над горячей землёй сильно трясет от восходящих потоков. Над позициями ВСУ мы стараемся лететь быстро. На обратном пути разжигаем форсажи. Конусом давления, оставляемым за самолётом, бьём по живой силе. В такие секунды тело сотрясает сильная вибрация, а сердце входит в резонанс со звуковой волной. Очень и очень неприятная вещь. Мы показываем противнику, что мы тут, что мы идём за ними. Нас слышно, но не видно. А вот и цель. Судя по навигационным данным, совсем скоро надо будет выполнять разворот на цель.
В назначенной точке наша колонна разворачивается веером, спеша к своим целям. Впереди меня, совсем рядом идёт самолет товарища. Впереди пока еще темно.
– Мы отходим, внимательнее – говорит Подгорный, выполняя маневр.
В том месте, где он начал разворот, тут же поднимаются несколько огненных шаров. Его бомбы упали в цель, разорвав темноту. Тут же зажигаются ещё одни, потом ещё и еще. Вскоре горизонт пылает взрывами. Впереди идущий самолет, включив форсаж, резко переламывает самолет и берет обратный курс. Мы почти всегда нарушали скоростные ограничения по подвешенному топливному баку, обменивая жизнь на цифры в руководстве. Я пролетаю пожары его бомб. Кабина тут же наполняется красным светом.
– ПИИИИИИИП – протянула система вооружения.
– Зажал – на запись говорю я о зажатой боевой кнопке.
– Наблюдая зажатие – подтверждает штурман.
Мы проходим то место, где бомбы должны отделиться от своих держателей. Но... ничего не происходит.
– Блин, СУО – отказала – говорит Стальной об отказе системы управления оружием.
– Да блин! – я резко переламив самолет иду по обратному маршруту.
– Стальной, мы на повтор зайдём, готовься аварийно сбросить – намереваясь выполнить повторный заход говорю я.
– Куда! Дурак смотри! – Стальной указал в сторону яркой точки, взметнувшейся из темноты – нельзя повторы крутить!
– Да твою ж мать! – выругался я. Мы одни не сбросили свои бомбы. Как же я ненавидел Стального тогда, за его правоту ненавидел.
Мы взяли обратный курс. Война учит летчика считать топливо. У нас выработался подвесной бак. Над аэродром будет примерно пять тонн топлива. Это много для посадки. Шесть бомб это три тонны дополнительного груза. Плюс пять топлива. И того восемь тонн нагрузки. Садиться надо максимум с шестью. Тогда выработать придётся две тонны топлива, оставив в баках три. Ещё надо учесть плохую погоду над аэродромом. Если я не смогу сесть там, мне надо будет идти на запасной. Один заход на посадку это пятьсот килограмм. Полет на ближайший запасной аэродром требует двух с половиной тонн топлива. И того у меня шесть бомб и один заход. Побочная проблема.
Над Белоруссией вновь зажигаются навигационные огни. Штурманы выстраивают наш обратный порядок. Отойдя от помеховых станций наш эфир уверенно оживает. Я забрался на восемь километров. Надо экономить топливо. В какой-то момент у нас разгермитизировалась кабина. Пришлось снизится на четыре километра, сильно увеличив расход.
– Ну что, железяка, нам хватает? – интересуюсь я у штурмана.
– Хватает, мелкий, хватает.
Наконец впереди показались теплицы. Ярким столбом света они освещали облака, находящиеся на высоте в восемь километров.
– Гляди, наши помидоры горят – указываю я Стальному.
От них мы берём влево. Земли не видно из-за низкой облачности, окутавшей наш дом. Слушая доклады первых севших экипажей я понимаю, что условия приемлемые. Мы сядем с первой попытки. Но теперь надо выработать топливо. Сливать его я не решился, оставляя возможность уйти на запасной аэродром.
– Занимайте первую зону для выработки – говорит РП.
Центром первой пилотажной зоны была молочная ферма. Она приносила не плохой доход, судя по тому, в каком порядке ее содержали. Мы встали в вираж прямо над ней. Для ускорения выработки я запросил триста метров. С этой высоты я отчётливо различал коровники и огороженное пустое пастбище. Что бы быстрее выработать топливо я включил форсаж. Скрутив два форсированных виража я буквально разорвал воздух над фермой, оглушив всех ее обитателей.
– Там теперь неделю удоя не будет – с ухмылкой сказал Стальной.
– Простите нас, добрые фермеры.
Lamm>> Понравилось, спасибо!
Судя по попадающим в текстах неких "авиационных перлов", у меня складывается впечатление, что действительно пишет некий штабс- капитан, а не летчик (( Вот один из них- . Шёл лёгкий снег. В таких условиях я выполнять полеты не мог – не было допуска к боевыми действиям в минимуме погоды.
Судя по попадающим в текстах неких "авиационных перлов", у меня складывается впечатление, что действительно пишет некий штабс- капитан, а не летчик (( Вот один из них- . Шёл лёгкий снег. В таких условиях я выполнять полеты не мог – не было допуска к боевыми действиям в минимуме погоды.
Шайтан> В таких условиях я выполнять полеты не мог – не было допуска к боевыми действиям в минимуме погоды.
Так при минимуме ни у кого не было допуска к БД...только навигационное бомбометание.
Так при минимуме ни у кого не было допуска к БД...только навигационное бомбометание.
B.S.> Так при минимуме ни у кого не было допуска к БД...только навигационное бомбометание.
Сань, при чем тут НБ? Это два разных вида подготовки. МП- это техника пилотирования. БП- есть боевое применение. Допуска разные, а уж в каких условиях ты будешь вести боевые действия, зависит от твоей подготовки и ПНО. Чел безграмотно это озвучил, я вот о чем.
Ну и кстати, при МП:
Если комплекс позволяет, Если речь идет о Су-34
- перехваты, в т.ч. и в облаках
- Б/М, НБ, в том числе
- Пуски УР
- стрельба из пушки с СППУ, с Нпр. мал 50-100м в режиме "Наклон вправо" по запрограммированной цели, это на Су-24 было. Че там еще?
Сань, при чем тут НБ? Это два разных вида подготовки. МП- это техника пилотирования. БП- есть боевое применение. Допуска разные, а уж в каких условиях ты будешь вести боевые действия, зависит от твоей подготовки и ПНО. Чел безграмотно это озвучил, я вот о чем.
Ну и кстати, при МП:
Если комплекс позволяет, Если речь идет о Су-34
- перехваты, в т.ч. и в облаках
- Б/М, НБ, в том числе
- Пуски УР
- стрельба из пушки с СППУ, с Нпр. мал 50-100м в режиме "Наклон вправо" по запрограммированной цели, это на Су-24 было. Че там еще?
Lamm>>> Понравилось, спасибо!
Шайтан> Судя по попадающим в текстах неких "авиационных перлов", у меня складывается впечатление, что действительно пишет некий штабс- капитан, а не летчик
Судя по тому, как у него "весь горизонт пылает взрывами"© (прям, как после налёта тысячи "Либерейторов"!) - это больше похоже на опус некоего Беркем Аль-Атоми. У того двигатели "АЛ" пожирают супостатов прямо на ВПП...
Или на мемуар Отто Кариуса, который живописует, как штабелями выпиливал Т-34. Да так удачно, что обратно до Берлина и выпиливал...
Шайтан> Судя по попадающим в текстах неких "авиационных перлов", у меня складывается впечатление, что действительно пишет некий штабс- капитан, а не летчик
Судя по тому, как у него "весь горизонт пылает взрывами"© (прям, как после налёта тысячи "Либерейторов"!) - это больше похоже на опус некоего Беркем Аль-Атоми. У того двигатели "АЛ" пожирают супостатов прямо на ВПП...
Или на мемуар Отто Кариуса, который живописует, как штабелями выпиливал Т-34. Да так удачно, что обратно до Берлина и выпиливал...
Copyright © Balancer 1997..2025
Создано 20.10.2025
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
Создано 20.10.2025
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
