-
/1253728-jet-water-ski.jpg)
Рожденные ползать
Теги:
Alex_Andre
Рожденные ползать – это из всем известного Горьковского выражения, т.е. те, кто не может или не хочет летать. Про летчиков написаны кучи книг и сняты сотни фильмов. Про тех, от кого во многом зависит, чтобы этот летчик выполнил задание и при этом вернулся назад живым, почти ничего, как будто они и не существуют. Их называют – авиатехниками или просто – технотой. Мне кажется, что эту несправедливость давно пора было исправить, поэтому я написал книгу, посвященную этой профессии. Я уверен, что здесь на форуме очень много тех, кто в ВВС или Гражданской Авиации, служил/работал в наземных технических службах и очень хорошо понимает, о чем я говорю. Ниже прилагаю короткий отрывок. Эта книга посвящяется всем вам!
Глава 1
ВРЕМЯ 'Ч'!
Тяжелые удары сотрясали хлипкую гостиничную дверь. Я, наконец-то, пришел в себя и посмотрел на часы. Было 5:10 утра. Маленькое окошко на циферблате моего 'Салюта' показывало цифру '21'. Это означало – 21-е октября. Год – 1983. Я вспомнил, сегодня был мой день рождения.
- Подъем! Всем подъем! Тревога! – орал чей-то голос за дверью.
Наша офицерская гостиница славилась большим количеством шутников. Я хотел послать стучавшего подальше, но он уже барабанил в соседнюю комнату, где жили мои друзья. Они, так же, как и я были офицерами – двухгодичниками. В коридоре раздавался топот многочисленных ног, чьи-то крики. Гостиница быстро наполнялась гомоном и становилась похожей на растревоженный муравейник. Меньше всего это походило на шутку.
Что ж, неплохое начало для дня рождения! За три месяца моей службы в армии, наш авиационный полк еще ни разу не поднимали по тревоге и, я очень слабо представлял, что должен был делать в этом случае. Однако для размышлений не оставалось времени. Вместе со всеми я выскочил на улицу, прямо в промозглое октябрьское утро.
Площадка перед гостиницей тускло освещалась единственной лампочкой, висящей над входной дверью. В полумраке виднелись очертания трех большегрузных 'Уралов' (по количеству авиаэскадрилий), с крытыми брезентом кузовами. Машины предназначались для перевозки технического состава. В полку их называли просто - 'тягачами'. Тягач второй эскадрильи, в которой я имел счастье состоять, стоял ближе всех к входу.
Мне едва удалось перебросить свое тело через борт, как, с резким рывком, 'Урал' тронулся. Кузов машины был набит битком, и я с трудом, на ощупь в темноте, нашел себе свободное место на скамейке.
- А Филон где? Филона забыли! – внезапно раздался чей-то встревоженный крик.
- Поехали, поехали! Что мы без Филона, Рейгану морду не начистим?!
Тягач взорвался дружным хохотом. Я узнал голос своего старшего техника весельчака Панина и сразу успокоился. Раз Панин здесь, то все будет в порядке.
'Урал' несся по ночному гарнизону, на короткое время, притормаживая возле пятиэтажек, где проживали семейные офицеры и, снова мчался дальше.
Наконец, последняя пятиэтажка осталась позади, и машина вырывается на простор аэродрома. От казармы по направлению к зонам авиаэскадрилий, где группами, где по одиночке перемещаются солдаты. Они также подняты по тревоге. Некоторые из них делают вид, что бегут. Однако большинство просто неторопливо шагает, беседуя друг с другом.
При виде этой картины, нервы техника нашего звена Жени Петрова не выдерживают. Он высовывается из кузова:
- Эй, бойцы, кончай сачковать! Бегом, давай!
- Тебе надо, ты и беги, – раздается в ответ. Слишком темно, чтобы понять, кто кричал.
Женька чуть не задохнулся от такой наглости:
- Ну, погоди, погоди! Я голос-то запомнил. Еще свидимся!
Минут через двадцать, машина тормозит на въезде в зону второй эскадрильи.
- Первое звено - на выход! – орет из кабины инженер эскадрильи капитан Тихонов. - Не посрами 15-ю Воздушную Армию!
Темные фигуры, сходу перелетая через задний борт 'Урала', горохом посыпались на землю. Через полкилометра новая остановка и офицеры второго звена начинают покидать машину.
Внезапно раздается дикий вопль.
- Фонарик, фонарик сюда! – кричит кто-то.
Тотчас же вспыхивают несколько узких белых лучей. При их неровном свете мы видим извивающегося от боли человека, висящего на одной руке на заднем борту машины. Становится ясно, что произошло. Прыгая, он зацепился обручальным кольцом за выступающую металлическую скобу крепления кузова. Ему помогают отцепиться и аккуратно ставят на землю. Офицер стонет, но, зажимая вывихнутый палец, вместе со своими товарищами исчезает во мраке. Тягач едет дальше.
Теперь, в кузове нас остается всего пятеро - техники третьего звена в полном составе. На скамейке по левому борту сижу я и мой коллега - двухгодичник Юра Гусько. Напротив расположились старшие лейтенанты Сашка Панин и Женька Петров, а также капитан Борзоконь. Сашка - старший техник и, соответственно, наш начальник. Панин и Петров примерно одного возраста. Им лет по 27-28. Оба невысокого роста, но крепкие, коренастые. Капитан – самый старый из нас, ему уже больше сорока, поэтому все уважительно называют его - 'Дед'.
- Так, 'Зарница' для взрослых только началась, а уже появились первые жертвы, – мрачно отмечает Борзоконь.
- Причем здесь 'Зарница'? Это все из-за того, что человек с бабами связался. Видал, как колечко это мужикам кости ломает? – убежденный холостяк Петров, как обычно категоричен во всем, что касалось женщин.
- Эх, темный ты Женька! – возражает ему капитан. - Да как же в хозяйстве без бабы? Они иногда очень полезные бывают. Опять, же родной человек под боком.
- Что ты болтаешь, Дед? Какой тебе жена родной человек? Я понимаю, там, мать, отец. Брат, в конце концов. А жена, она сегодня одна, завтра другая – не соглашается с ветераном Панин.
- Темный? А ты, Дед, фонариком на меня посвети, – весело огрызнулся Петров. - Вон, ты лучше послушай, что бригадир тебе говорит. А пользу от женщины и помимо брака можно поиметь. Вон, я их как перчатки меняю. Завидуйте!
- Ну, я еще, возможно и позавидую, – ухмыльнулся старший техник. - А вот Дед, наверное, уже не может ничего. Не расстраивай человека.
- Ни хрена вы оба не понимаете, – похоже, что Борзоконь и не собирался никому завидовать. - Да если хотите знать, то настоящая жизнь у мужика наступает только в том возрасте, когда бабы ему становятся по-барабану. Тогда, они свою власть над ним теряют и - все! Живи в свое удовольствие. Жена требует купить ей обновку, а ты ей – от винта! И любые угрозы, вроде: 'вот, ты меня сегодня ночью чего-нибудь попроси!' уже не действуют. Эх, столько времени появляется, чтобы с друзьями в картишки перекинуться или с удочкой на бережку посидеть.
Мы с Юрой переглянулись, но не успели вступить в дискуссию по этому животрепещущему вопросу - машина остановилась.
- Все, приехали, панове, – Панин прослужил два года в Польше и теперь любил время от времени вставлять, выученные у демократов слова. - Выгружайтесь. Сейчас всем сексом придется заниматься, и тем, кто любит и тем, кто не любит, и даже тем, кто уже ничего не может.
Мы покидаем кузов. Освещенные неярким светом фонарей, расположенных вдоль рулежной дорожки, из темноты, словно огромные курганы, вырисовываются громады укрытий нашего звена.
- Командир, что с БК делать будем? - обращается к Панину Дед. - Народу не хватает. Я свой пупок рвать не намерен! Мне скоро на пенсию, извини.
Оружие, которое полагалось подвешивать на самолеты по тревоге, называлось первым боекомплектом, или просто – 'БК'. Для наших самолетов это были ракеты с телевизионными головками наведения. Механических подъемников для них, в полку отродясь никто не видел, и вешали их обычно вручную. Существовал даже неофициальный норматив: восемь офицеров или десять солдат на одну ракету. Повесить же впятером 400-кг 'дуру' было нереально.
- Дед, не задавай глупых вопросов! – старший техник раздраженно машет рукой в сторону укрытий. – Открывай ворота. Готовим самолеты по полной программе, а там, глядишь, и бойцы подтянутся. Тогда и вешать начнем.
Подскакиваю к своему укрытию. Всовываю короткий ломик в щель между створками, закрывающими вход. Отжимаю крючок накидного замка и, многотонные бетонные створки разъезжаются в разные стороны по направляющим рельсам. Включаю свет. В центре укрытия, под высоким арочным сводом, стоит зачехленный самолет. Это истребитель-бомбардировщик Миг-27 с бортовым номером '20'. Его фюзеляж разрисован зелено-коричневыми камуфляжными разводами.
Быстро сворачиваю чехол и сбрасываю его на землю. Отсоединяю от передних колес буксировочное водило, приставляю к кабине стремянку и начинаю подготовку самолета к вылету.
Внезапно, снаружи раздается шум подъезжающего автомобиля. К входу в мое укрытие подкатывает автобус. Из него выпрыгивают пять темных силуэтов и машина уезжает. Приехавшие подходят ближе к свету и, я вижу, что это летчики нашей эскадрильи. К моему удивлению, пилоты не в летной, а в повседневной офицерской форме. Самый старший из них это майор Чернов – начальник штаба. Вслед за ними, из темноты, как призраки появляются Дед, Женька и Гусько, во главе с Паниным.
- Товарищ майор, а вы чего здесь? – обращается к Чернову Панин.
- Ракеты приехали помогать вешать. Только давай бегом! Нам еще переодеваться, – отвечает тот.
Техники переглянулись. Чтобы летчики – белая кость ВВС, пачкали руки об авиационное вооружение, такое бывало только в крайних случаях. Однако удивляться было некогда. Мы сняли первую ракету с ложемента, закрепленного на стенке укрытия и, подтащили к самолету.
- Эх, взяли! – командует Панин.
Единый выдох, буграми напрягаются мышцы под одеждой, и длинная белая сигара взлетает на уровень плеч.
- Заводи! – звучит следующая команда.
Ракета аккуратно задвигается по направляющим балочного держателя самолета, доходит до упора и с легким щелчком становится на замок. Через несколько минут, четыре ракеты: две под крыльями, две под фюзеляжем готовы к бою. Рысью мы устремляемся в соседнее укрытие.
Вскоре первый боекомплект подвешен на все самолеты звена. Летчики тут же исчезают и техники расходятся по своим укрытиям. Еще минут через десять после окончания подвески, наконец, появляются солдаты, в которых уже практически нет нужды. Слышу, как Панин, построив бойцов, с помощью мата и краткого ввода в текущее напряженное международное положение убеждает их в следующий раз бегать быстрее. Действует плохо. Контингент, в основном из республик Кавказа и Средней Азии, угрюмо молчит. Никакого раскаяния в их глазах не наблюдается.
В это время у меня в укрытии появляется Петров:
- Ну, что Анютов, готов к труду и обороне?
- Как юный пионер! – я знаю, что Женька недолюбливает двухгодичников и, делая вид, будто не замечаю его издевательский тон, спрашиваю: - Слышь, а что обычно дальше бывает?
Офицер смачно сплевывает на бетонный пол. Я вижу, что ему приятно – есть шанс проявить свою осведомленность:
- Далее, возможны два варианта. Первый: прибегут летчики, выйдут на связь и доложат, что к вылету готовы. Затем, высокое, проверяющее полк начальство посмотрит на часы и определит, уложились мы в норматив или нет. И, все, отбой тревоге. Потом, в зависимости от результата, оргвыводы. Второй вариант – это первый, плюс, заставят десяток самолетов вытащить на полеты. Будут проверять еще и летную подготовку.
Для полетов МиГи всегда буксировали тягачами в определенное место - на центральную заправочную площадку (сокращенно называемую – 'ЦЗ'). Там ставили их в ряд и затем готовили к вылету.
- А почему мы каждый раз должны их тащить на ЦЗ? – задал я Женьке давно уже мучавший меня вопрос. - Почему бы им своим ходом не выезжать прямо из укрытий на взлетную полосу?
Лицо Петрова исказилось, как от зубной боли.
- Ну, вы, блин, двухгодичнички, даете! Во-первых, экономия керосина. Во-вторых, собранные в одном месте самолеты обслуживать удобнее. Не будут же топливозаправщики и другая спецтехника гонять от укрытия к укрытию. Но самое главное, ты видел, как низко расположен воздухозаборник двигателя от земли? Когда двигатель работает, он же сосет все с бетонки, как пылесос. Один небольшой камешек и все, двиглу - крантец! Не согласен?
Я неуверенно пожал плечами. Женька перевел дух и продолжил:
- Взлетную полосу и ЦЗ батальон обеспечения чистит, а до каждой рулежки у него руки не доходят. По идее, мы с тобой их сами должны метлами мести. А в реальности, кто это будет делать? Народу не хватает. По инструкции на каждый самолет для обслуживания полагаются техник-офицер и солдат-механик. Ты хоть раз механика за все время своей службы видел? Нет? Ну, то-то и оно. Так что, командование наше, какое бы тупое не было, а рисковать вряд ли станет. Поэтому, если ты видишь, что самолеты стартуют прямо из укрытий, то запасайся туалетной бумагой. Это – время 'Ч'! Понял?
Я молча кивнул головой.
- Ну, и, слава богу. Ладно, пойду назад к своему эроплану, а то сейчас летун прибежит, а меня нет. Может расстроиться.
Уже на выходе из укрытия, Петров хлопнул себя ладонью по лбу.
- Я ведь чего приходил-то. Напомнить, чтобы ты не забыл подключить разъемы на ракетах. А, впрочем, - он махнул рукой, - думаю, через полчаса их обратно снимать будем. Только лишняя морока.
Глядя вслед удаляющемуся Женьке, я вспомнил, что действительно забыл о разъемах, которые предназначались для подачи электропитания от самолета к ракете. Я начал действовать и сразу понял, что дело это крайне непростое. Щель между балкой держателя, на котором висела ракета и самой ракетой была слишком узка. Обдирая пальцы в кровь, я пролез в это ограниченное пространство, с трудом захватил электропровод балки с разъемом на конце, но состыковать его с ответным разъемом ракеты так и не смог. Попробовал использовать для той же цели отвертку, но тоже, безуспешно. Разъемы упорно не хотели соединяться. Еще несколько попыток, ни в какую. Я зло выматерился. Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы встретиться с конструктором, который придумал подобное уродство. Однако надо было что-то срочно предпринимать. Черные зрачки телекамер ракет, через стекло обтекателя, выжидающе смотрели на меня.
- Ну, что, Анютов, все готово?
От неожиданности я чуть не выронил из рук отвертку. Передо мной стоял майор Чернов. Задумавшись, я не услышал, как он вошел в укрытие. Начштаба-2 был теперь одет в синий летный комбез, на ногах - высокие черные берцы. В руках он держал защитный шлем и кислородную маску. Я хотел честно доложить, что еще не успел соединить разъемы ракет, но на секунду замялся, подбирая оправдание.
Видя, мое замешательство, Чернов понял меня однозначно и начал багроветь от злости. Мгновенно сработал мой инстинкт самосохранения. Слова доклада вырвались у меня автоматически, помимо собственного желания:
- Товарищ майор, самолет к вылету готов! Техник самолета – лейтенант Анютов.
Лицо летчика прояснилось.
- Хорошо, а то я думал, ты тут дурака валяешь. Времени у тебя было, по-моему, больше, чем достаточно. Особенно учитывая, что мы ракеты за вас вешали.
Он подошел к самолету и взялся за поручни стремянки, готовясь залезть в кабину.
- Товарищ майор, а пуски ракет ожидаются? – спросил я на всякий случай.
- Пуски..., – Чернов вздрогнул. - Какие пуски? Ты, лейтенант, сплюнь три раза через левое плечо и не говори ерунду!
В тот момент откуда-то донесся отдаленный звук. Я не перепутал бы его ни с чем. Это был звук запускающегося реактивного двигателя. Мы переглянулись и, как по команде, выскочили из укрытия.
Звук шел со стороны стоянок первой эскадрильи. Тут же к нему прибавился еще один, потом еще. Там вдалеке, вспыхнули два белых светлячка – свет самолетных фар. Они вначале медленно, затем все быстрее начинали двигаться. За ними постепенно вырастала целая гирлянда. Огоньки на приличной скорости перемещались по невидимой отсюда магистральной рулетке в сторону взлетной полосы.
- Ох, ептыть! – Чернов стремглав бросился обратно в укрытие, как кошка взлетел вверх по стремянке и плюхнулся в кресло самолета. Пока я помогал ему пристегнуть ремни и включал электро-переключатели, он вышел на связь:
- Я – полсотни-пятый. Готовность – один. Понял... Так точно. Выполняю...
Без слов, жестом, майор показал, что начинает закрывать фонарь кабины. Мне показалось, что в этот момент его лицо приобрело какой-то землистый оттенок. Впрочем, может быть, дело было просто в плохом освещении. Я кубарем скатился вниз, оттащил в сторону стремянку и ногой выбил стояночные колодки из-под колес.
Раздался громкий хлопок и, синее пламя вспыхнуло под брюхом самолета. Это заработал пусковой двигатель. Послышался свист раскручиваемой турбины. Звук усиливался, нарастал. Еще один хлопок - зажглись форсунки камеры сгорания. Тут же загрохотал выводимый на рабочие обороты, реактивный двигатель. Помещение мгновенно наполнилось дымом и едким запахом керосина. Через минуту самолет вырулил из укрытия и, на ходу поворачивая крылья во взлетное положение, стал быстро удаляться.
'Время 'Ч', время 'Ч', время 'Ч'' - без остановки пульсировало у меня в голове. Я прекрасно знал, что это значит. Время 'Ч' – это война!
Глава 1
ВРЕМЯ 'Ч'!
Тяжелые удары сотрясали хлипкую гостиничную дверь. Я, наконец-то, пришел в себя и посмотрел на часы. Было 5:10 утра. Маленькое окошко на циферблате моего 'Салюта' показывало цифру '21'. Это означало – 21-е октября. Год – 1983. Я вспомнил, сегодня был мой день рождения.
- Подъем! Всем подъем! Тревога! – орал чей-то голос за дверью.
Наша офицерская гостиница славилась большим количеством шутников. Я хотел послать стучавшего подальше, но он уже барабанил в соседнюю комнату, где жили мои друзья. Они, так же, как и я были офицерами – двухгодичниками. В коридоре раздавался топот многочисленных ног, чьи-то крики. Гостиница быстро наполнялась гомоном и становилась похожей на растревоженный муравейник. Меньше всего это походило на шутку.
Что ж, неплохое начало для дня рождения! За три месяца моей службы в армии, наш авиационный полк еще ни разу не поднимали по тревоге и, я очень слабо представлял, что должен был делать в этом случае. Однако для размышлений не оставалось времени. Вместе со всеми я выскочил на улицу, прямо в промозглое октябрьское утро.
Площадка перед гостиницей тускло освещалась единственной лампочкой, висящей над входной дверью. В полумраке виднелись очертания трех большегрузных 'Уралов' (по количеству авиаэскадрилий), с крытыми брезентом кузовами. Машины предназначались для перевозки технического состава. В полку их называли просто - 'тягачами'. Тягач второй эскадрильи, в которой я имел счастье состоять, стоял ближе всех к входу.
Мне едва удалось перебросить свое тело через борт, как, с резким рывком, 'Урал' тронулся. Кузов машины был набит битком, и я с трудом, на ощупь в темноте, нашел себе свободное место на скамейке.
- А Филон где? Филона забыли! – внезапно раздался чей-то встревоженный крик.
- Поехали, поехали! Что мы без Филона, Рейгану морду не начистим?!
Тягач взорвался дружным хохотом. Я узнал голос своего старшего техника весельчака Панина и сразу успокоился. Раз Панин здесь, то все будет в порядке.
'Урал' несся по ночному гарнизону, на короткое время, притормаживая возле пятиэтажек, где проживали семейные офицеры и, снова мчался дальше.
Наконец, последняя пятиэтажка осталась позади, и машина вырывается на простор аэродрома. От казармы по направлению к зонам авиаэскадрилий, где группами, где по одиночке перемещаются солдаты. Они также подняты по тревоге. Некоторые из них делают вид, что бегут. Однако большинство просто неторопливо шагает, беседуя друг с другом.
При виде этой картины, нервы техника нашего звена Жени Петрова не выдерживают. Он высовывается из кузова:
- Эй, бойцы, кончай сачковать! Бегом, давай!
- Тебе надо, ты и беги, – раздается в ответ. Слишком темно, чтобы понять, кто кричал.
Женька чуть не задохнулся от такой наглости:
- Ну, погоди, погоди! Я голос-то запомнил. Еще свидимся!
Минут через двадцать, машина тормозит на въезде в зону второй эскадрильи.
- Первое звено - на выход! – орет из кабины инженер эскадрильи капитан Тихонов. - Не посрами 15-ю Воздушную Армию!
Темные фигуры, сходу перелетая через задний борт 'Урала', горохом посыпались на землю. Через полкилометра новая остановка и офицеры второго звена начинают покидать машину.
Внезапно раздается дикий вопль.
- Фонарик, фонарик сюда! – кричит кто-то.
Тотчас же вспыхивают несколько узких белых лучей. При их неровном свете мы видим извивающегося от боли человека, висящего на одной руке на заднем борту машины. Становится ясно, что произошло. Прыгая, он зацепился обручальным кольцом за выступающую металлическую скобу крепления кузова. Ему помогают отцепиться и аккуратно ставят на землю. Офицер стонет, но, зажимая вывихнутый палец, вместе со своими товарищами исчезает во мраке. Тягач едет дальше.
Теперь, в кузове нас остается всего пятеро - техники третьего звена в полном составе. На скамейке по левому борту сижу я и мой коллега - двухгодичник Юра Гусько. Напротив расположились старшие лейтенанты Сашка Панин и Женька Петров, а также капитан Борзоконь. Сашка - старший техник и, соответственно, наш начальник. Панин и Петров примерно одного возраста. Им лет по 27-28. Оба невысокого роста, но крепкие, коренастые. Капитан – самый старый из нас, ему уже больше сорока, поэтому все уважительно называют его - 'Дед'.
- Так, 'Зарница' для взрослых только началась, а уже появились первые жертвы, – мрачно отмечает Борзоконь.
- Причем здесь 'Зарница'? Это все из-за того, что человек с бабами связался. Видал, как колечко это мужикам кости ломает? – убежденный холостяк Петров, как обычно категоричен во всем, что касалось женщин.
- Эх, темный ты Женька! – возражает ему капитан. - Да как же в хозяйстве без бабы? Они иногда очень полезные бывают. Опять, же родной человек под боком.
- Что ты болтаешь, Дед? Какой тебе жена родной человек? Я понимаю, там, мать, отец. Брат, в конце концов. А жена, она сегодня одна, завтра другая – не соглашается с ветераном Панин.
- Темный? А ты, Дед, фонариком на меня посвети, – весело огрызнулся Петров. - Вон, ты лучше послушай, что бригадир тебе говорит. А пользу от женщины и помимо брака можно поиметь. Вон, я их как перчатки меняю. Завидуйте!
- Ну, я еще, возможно и позавидую, – ухмыльнулся старший техник. - А вот Дед, наверное, уже не может ничего. Не расстраивай человека.
- Ни хрена вы оба не понимаете, – похоже, что Борзоконь и не собирался никому завидовать. - Да если хотите знать, то настоящая жизнь у мужика наступает только в том возрасте, когда бабы ему становятся по-барабану. Тогда, они свою власть над ним теряют и - все! Живи в свое удовольствие. Жена требует купить ей обновку, а ты ей – от винта! И любые угрозы, вроде: 'вот, ты меня сегодня ночью чего-нибудь попроси!' уже не действуют. Эх, столько времени появляется, чтобы с друзьями в картишки перекинуться или с удочкой на бережку посидеть.
Мы с Юрой переглянулись, но не успели вступить в дискуссию по этому животрепещущему вопросу - машина остановилась.
- Все, приехали, панове, – Панин прослужил два года в Польше и теперь любил время от времени вставлять, выученные у демократов слова. - Выгружайтесь. Сейчас всем сексом придется заниматься, и тем, кто любит и тем, кто не любит, и даже тем, кто уже ничего не может.
Мы покидаем кузов. Освещенные неярким светом фонарей, расположенных вдоль рулежной дорожки, из темноты, словно огромные курганы, вырисовываются громады укрытий нашего звена.
- Командир, что с БК делать будем? - обращается к Панину Дед. - Народу не хватает. Я свой пупок рвать не намерен! Мне скоро на пенсию, извини.
Оружие, которое полагалось подвешивать на самолеты по тревоге, называлось первым боекомплектом, или просто – 'БК'. Для наших самолетов это были ракеты с телевизионными головками наведения. Механических подъемников для них, в полку отродясь никто не видел, и вешали их обычно вручную. Существовал даже неофициальный норматив: восемь офицеров или десять солдат на одну ракету. Повесить же впятером 400-кг 'дуру' было нереально.
- Дед, не задавай глупых вопросов! – старший техник раздраженно машет рукой в сторону укрытий. – Открывай ворота. Готовим самолеты по полной программе, а там, глядишь, и бойцы подтянутся. Тогда и вешать начнем.
Подскакиваю к своему укрытию. Всовываю короткий ломик в щель между створками, закрывающими вход. Отжимаю крючок накидного замка и, многотонные бетонные створки разъезжаются в разные стороны по направляющим рельсам. Включаю свет. В центре укрытия, под высоким арочным сводом, стоит зачехленный самолет. Это истребитель-бомбардировщик Миг-27 с бортовым номером '20'. Его фюзеляж разрисован зелено-коричневыми камуфляжными разводами.
Быстро сворачиваю чехол и сбрасываю его на землю. Отсоединяю от передних колес буксировочное водило, приставляю к кабине стремянку и начинаю подготовку самолета к вылету.
Внезапно, снаружи раздается шум подъезжающего автомобиля. К входу в мое укрытие подкатывает автобус. Из него выпрыгивают пять темных силуэтов и машина уезжает. Приехавшие подходят ближе к свету и, я вижу, что это летчики нашей эскадрильи. К моему удивлению, пилоты не в летной, а в повседневной офицерской форме. Самый старший из них это майор Чернов – начальник штаба. Вслед за ними, из темноты, как призраки появляются Дед, Женька и Гусько, во главе с Паниным.
- Товарищ майор, а вы чего здесь? – обращается к Чернову Панин.
- Ракеты приехали помогать вешать. Только давай бегом! Нам еще переодеваться, – отвечает тот.
Техники переглянулись. Чтобы летчики – белая кость ВВС, пачкали руки об авиационное вооружение, такое бывало только в крайних случаях. Однако удивляться было некогда. Мы сняли первую ракету с ложемента, закрепленного на стенке укрытия и, подтащили к самолету.
- Эх, взяли! – командует Панин.
Единый выдох, буграми напрягаются мышцы под одеждой, и длинная белая сигара взлетает на уровень плеч.
- Заводи! – звучит следующая команда.
Ракета аккуратно задвигается по направляющим балочного держателя самолета, доходит до упора и с легким щелчком становится на замок. Через несколько минут, четыре ракеты: две под крыльями, две под фюзеляжем готовы к бою. Рысью мы устремляемся в соседнее укрытие.
Вскоре первый боекомплект подвешен на все самолеты звена. Летчики тут же исчезают и техники расходятся по своим укрытиям. Еще минут через десять после окончания подвески, наконец, появляются солдаты, в которых уже практически нет нужды. Слышу, как Панин, построив бойцов, с помощью мата и краткого ввода в текущее напряженное международное положение убеждает их в следующий раз бегать быстрее. Действует плохо. Контингент, в основном из республик Кавказа и Средней Азии, угрюмо молчит. Никакого раскаяния в их глазах не наблюдается.
В это время у меня в укрытии появляется Петров:
- Ну, что Анютов, готов к труду и обороне?
- Как юный пионер! – я знаю, что Женька недолюбливает двухгодичников и, делая вид, будто не замечаю его издевательский тон, спрашиваю: - Слышь, а что обычно дальше бывает?
Офицер смачно сплевывает на бетонный пол. Я вижу, что ему приятно – есть шанс проявить свою осведомленность:
- Далее, возможны два варианта. Первый: прибегут летчики, выйдут на связь и доложат, что к вылету готовы. Затем, высокое, проверяющее полк начальство посмотрит на часы и определит, уложились мы в норматив или нет. И, все, отбой тревоге. Потом, в зависимости от результата, оргвыводы. Второй вариант – это первый, плюс, заставят десяток самолетов вытащить на полеты. Будут проверять еще и летную подготовку.
Для полетов МиГи всегда буксировали тягачами в определенное место - на центральную заправочную площадку (сокращенно называемую – 'ЦЗ'). Там ставили их в ряд и затем готовили к вылету.
- А почему мы каждый раз должны их тащить на ЦЗ? – задал я Женьке давно уже мучавший меня вопрос. - Почему бы им своим ходом не выезжать прямо из укрытий на взлетную полосу?
Лицо Петрова исказилось, как от зубной боли.
- Ну, вы, блин, двухгодичнички, даете! Во-первых, экономия керосина. Во-вторых, собранные в одном месте самолеты обслуживать удобнее. Не будут же топливозаправщики и другая спецтехника гонять от укрытия к укрытию. Но самое главное, ты видел, как низко расположен воздухозаборник двигателя от земли? Когда двигатель работает, он же сосет все с бетонки, как пылесос. Один небольшой камешек и все, двиглу - крантец! Не согласен?
Я неуверенно пожал плечами. Женька перевел дух и продолжил:
- Взлетную полосу и ЦЗ батальон обеспечения чистит, а до каждой рулежки у него руки не доходят. По идее, мы с тобой их сами должны метлами мести. А в реальности, кто это будет делать? Народу не хватает. По инструкции на каждый самолет для обслуживания полагаются техник-офицер и солдат-механик. Ты хоть раз механика за все время своей службы видел? Нет? Ну, то-то и оно. Так что, командование наше, какое бы тупое не было, а рисковать вряд ли станет. Поэтому, если ты видишь, что самолеты стартуют прямо из укрытий, то запасайся туалетной бумагой. Это – время 'Ч'! Понял?
Я молча кивнул головой.
- Ну, и, слава богу. Ладно, пойду назад к своему эроплану, а то сейчас летун прибежит, а меня нет. Может расстроиться.
Уже на выходе из укрытия, Петров хлопнул себя ладонью по лбу.
- Я ведь чего приходил-то. Напомнить, чтобы ты не забыл подключить разъемы на ракетах. А, впрочем, - он махнул рукой, - думаю, через полчаса их обратно снимать будем. Только лишняя морока.
Глядя вслед удаляющемуся Женьке, я вспомнил, что действительно забыл о разъемах, которые предназначались для подачи электропитания от самолета к ракете. Я начал действовать и сразу понял, что дело это крайне непростое. Щель между балкой держателя, на котором висела ракета и самой ракетой была слишком узка. Обдирая пальцы в кровь, я пролез в это ограниченное пространство, с трудом захватил электропровод балки с разъемом на конце, но состыковать его с ответным разъемом ракеты так и не смог. Попробовал использовать для той же цели отвертку, но тоже, безуспешно. Разъемы упорно не хотели соединяться. Еще несколько попыток, ни в какую. Я зло выматерился. Больше всего на свете мне сейчас хотелось бы встретиться с конструктором, который придумал подобное уродство. Однако надо было что-то срочно предпринимать. Черные зрачки телекамер ракет, через стекло обтекателя, выжидающе смотрели на меня.
- Ну, что, Анютов, все готово?
От неожиданности я чуть не выронил из рук отвертку. Передо мной стоял майор Чернов. Задумавшись, я не услышал, как он вошел в укрытие. Начштаба-2 был теперь одет в синий летный комбез, на ногах - высокие черные берцы. В руках он держал защитный шлем и кислородную маску. Я хотел честно доложить, что еще не успел соединить разъемы ракет, но на секунду замялся, подбирая оправдание.
Видя, мое замешательство, Чернов понял меня однозначно и начал багроветь от злости. Мгновенно сработал мой инстинкт самосохранения. Слова доклада вырвались у меня автоматически, помимо собственного желания:
- Товарищ майор, самолет к вылету готов! Техник самолета – лейтенант Анютов.
Лицо летчика прояснилось.
- Хорошо, а то я думал, ты тут дурака валяешь. Времени у тебя было, по-моему, больше, чем достаточно. Особенно учитывая, что мы ракеты за вас вешали.
Он подошел к самолету и взялся за поручни стремянки, готовясь залезть в кабину.
- Товарищ майор, а пуски ракет ожидаются? – спросил я на всякий случай.
- Пуски..., – Чернов вздрогнул. - Какие пуски? Ты, лейтенант, сплюнь три раза через левое плечо и не говори ерунду!
В тот момент откуда-то донесся отдаленный звук. Я не перепутал бы его ни с чем. Это был звук запускающегося реактивного двигателя. Мы переглянулись и, как по команде, выскочили из укрытия.
Звук шел со стороны стоянок первой эскадрильи. Тут же к нему прибавился еще один, потом еще. Там вдалеке, вспыхнули два белых светлячка – свет самолетных фар. Они вначале медленно, затем все быстрее начинали двигаться. За ними постепенно вырастала целая гирлянда. Огоньки на приличной скорости перемещались по невидимой отсюда магистральной рулетке в сторону взлетной полосы.
- Ох, ептыть! – Чернов стремглав бросился обратно в укрытие, как кошка взлетел вверх по стремянке и плюхнулся в кресло самолета. Пока я помогал ему пристегнуть ремни и включал электро-переключатели, он вышел на связь:
- Я – полсотни-пятый. Готовность – один. Понял... Так точно. Выполняю...
Без слов, жестом, майор показал, что начинает закрывать фонарь кабины. Мне показалось, что в этот момент его лицо приобрело какой-то землистый оттенок. Впрочем, может быть, дело было просто в плохом освещении. Я кубарем скатился вниз, оттащил в сторону стремянку и ногой выбил стояночные колодки из-под колес.
Раздался громкий хлопок и, синее пламя вспыхнуло под брюхом самолета. Это заработал пусковой двигатель. Послышался свист раскручиваемой турбины. Звук усиливался, нарастал. Еще один хлопок - зажглись форсунки камеры сгорания. Тут же загрохотал выводимый на рабочие обороты, реактивный двигатель. Помещение мгновенно наполнилось дымом и едким запахом керосина. Через минуту самолет вырулил из укрытия и, на ходу поворачивая крылья во взлетное положение, стал быстро удаляться.
'Время 'Ч', время 'Ч', время 'Ч'' - без остановки пульсировало у меня в голове. Я прекрасно знал, что это значит. Время 'Ч' – это война!
инфо
инструменты
Rat
Rat> Я требую продолжения банкета 
Сорри, был в отпуске. Продолжаю:
Тремя месяцами раньше...
Август 1983 года. Воскресенье. Старенький дизель везет меня по эстонской земле. Я смотрю в окно на проплывающие пейзажи и время от времени ощупываю лежащий во внутреннем кармане новенький военный билет. Даже не верится, еще неделю назад я был гражданским человеком, каким-то там заводским инженериком. И вот - уже целый лейтенант ВВС.
Конечным пунктом моего назначения является аэродром Дурасовка. Однако билеты мне выданы до какой-то загадочной станции – Квазалемма, что в 60 километрах от Таллина. Ну что ж, Квазимодо, так Квазимодо (переиначил я название местечка на свой лад). Доберусь до него, а там спрошу у кого-нибудь. Язык, как говорится, до Киева доведет. Прорвемся!
Ну вот, кажется и приехал. Я выхожу на перрон и оказываюсь в одиночестве. Больше с поезда не сошел никто. На перроне стоит небольшая будка из красного кирпича с названием станции. Похоже, что это вокзал - он закрыт. Окошко билетной кассы затянуто паутиной. Сразу за будкой стоят несколько частных домиков, между которыми петляет дорога, уходящая в лес. Никаких следов аэродрома или какой-либо воинской части не обнаруживается.
По дороге, мне на встречу, идет женщина средних лет. С радостью подскакиваю к ней.
- Извините, вы не скажете, как мне добраться до Дурасовки?
- Я не понимаю по-русски, - отвечает женщина на приличном русском языке и проходит мимо.
Я ошарашенный, бреду дальше. Неплохое начало! Чуть подальше во дворе одного из домов мужик лет сорока рубит дрова. Подойдя к ограде, изображаю самую вежливую улыбку, на которую только я способен.
- Добрый день, вы не скажете, как я могу добраться до аэродрома Дурасовка?
Услышав русскую речь, абориген лишь отрицательно качает головой.
- Дурасовка, Дурасовка! – решив, что он не понял дважды громко и внятно повторяю я.
В ответ эстонец нахмурился и сжал топор так, что побелели костяшки пальцев. Я понял, что это настоящий советский патриот и даже под пытками не выдаст расположение секретной авиабазы. И еще, до меня, наконец, дошло, что мой язык действительно может довести до Киева и даже до Тамбова. Однако добраться до Дурасовки, он только мешает. Кажется, в данной ситуации лучше быть глухонемым, но зато эстонским глухонемым.
Нужно было на что-то решаться. Передо мной лежала уходящая в лес дорога, та единственная ниточка, которая могла хоть куда-то меня привести. Не теряя времени, я зашагал по ней.
Густой лес, тянувшийся вдоль дороги, казался бесконечным. Редкие машины проносились мимо, не реагируя на мои отчаянные размахивания руками. Я уже начал отчаиваться, когда внезапно впереди показался перекресток, со стоящим на нем одиноким магазинчиком. Одним рывком преодолев разделяющее нас расстояние, на входе я столкнулся с каким-то парнем.
Поняв, что это мой последний шанс я решительно загородил ему дорогу и поспешно выпалил:
- 'Теre'! - Это было единственное известное мне по-эстонски слово и означало 'Привет'.
- Ну, ты даешь Анютов! Где это ты так научился шпарить по-эстонски?
Передо мной стоял мой однокурсник по институту - Алик Бармин, которого я не видел со времени окончания.
- А ты что здесь делаешь? – изумленно спросил я.
- Служу.
- И давно?
- Уже три дня, – гордо ответил Алик.
- Здорово, значит, будем служить вместе!
- Конечно, – отозвался Бармин. – Добро пожаловать в 666-ый истребительно-бомбардировочный полк, имени двухсотлетия взятия Бастилии - самый бардачный полк в Прибалтийском округе.
- Постой, но мне сказали, что меня отправляют в самый лучший полк округа – растерялся я.
- Не волнуйся, тебя не обманули. Он и есть лучший…по аварийности.
- Ну, спасибо, обрадовал... А почему название такое странное - Дурасовка?
- Говорят, это в честь первого командира гарнизона. Его фамилия была – Дурасов, – проинформировал меня Алик и хитро улыбнулся. - А еще говорят, что... Знаешь, есть школы для нормальных детей, а есть специальные – для умственно-отсталых? Также, и в армии. Есть гарнизоны, куда посылают... Ну, в общем, ты меня понял.
Переговариваясь, мы подошли к автобусной остановке, которая находилась прямо напротив магазина. Вскоре подъехал 'Икарус', до отказа заполненный офицерами и членами их семей, возвращающимися в гарнизон после воскресного отдыха. Мы с Аликом с трудом втиснулись внутрь.
Через каких-нибудь минут десять, наш транспорт прибыл на конечную остановку. Пассажиры не спеша, выходили, и я огляделся вокруг. Прямо передо мной находилось небольшое здание, напоминающее обыкновенную заводскую проходную. Вплотную к нему примыкали зеленые железные ворота с большой красной звездой. Это был контрольно-пропускной пункт гарнизона.
Народ спокойно проходил через двери КПП, не предъявляя никаких документов. Возле входа стоял низкорослый солдатик, азиатской внешности, с голубыми погонами и штык-ножем на ремне. Не обращая ни на кого внимания, он сосредоточенно ковырял землю носком заскорузлого кирзового сапога.
Глядя на ряды колючей проволоки, окружавшие гарнизон, я неожиданно даже для себя самого спросил:
- А это правда, что полк, ну того …двести лет... как в Бастилии?
- Про двести лет не знаю, - усмехнулся Алик. – Но следующие два года ты здесь будешь сидеть плотно, как шпала в гудроне. Это, я тебе обещаю.
Через КПП проехала грузовая машина. Солдат изо всех сил налег на створки, закрывая ворота. Хлоп! Они закрылись с лязгом захлопнувшегося капкана.
Алик Бармин происходил из семьи, по преданию, ведущей свой род от знаменитого зодчего Бармы – строителя собора Василия Блаженного. После школы Бармин поступил на механический факультет Рижского Института Инженеров Гражданской Авиации, который, забегая вперед, окончил с красным дипломом.
В институте Алик быстро завоевал уважение, как хороший и надежный друг. Если кому-нибудь требовалась помощь с курсовиком или нужно было перехватить пару рублей до стипендии, все шли к нему. Он никогда никому не отказывал. Бармин имел только один недостаток – не имел никаких недостатков. Товарищи по общежитию изо всех сил пытались исправить несчастного, но, увы. Несмотря на все усилия, они не смогли даже привить ему естественную для каждого человека привычку - любовь к спиртному.
Во время учебы Бармин познакомился с рижанкой, студенткой местного Политехнического Института. После короткого, но бурного романа, он женился. Здесь ему повезло дважды. Во-первых, жена оказалась прекрасной хозяйкой и великолепно готовила. Во-вторых, она окончила свой политех раньше Алика, и благодаря этому, тот получил свободное распределение, как супруг молодого специалиста.
После непродолжительных поисков, Бармин устроился мастером механического цеха на завод ‘Компрессор’. Конечно, воевать с работягами было удовольствием ниже среднего, зато была возможность халтурок и сверхурочных. А самое главное, ему удалось остаться в Риге. Он поселился на квартире у жены, вместе с тестем и тещей, которые искренне любили своего зятя, в силу его уравновешенного, спокойного характера и полного равнодушия к алкоголю.
Через некоторое время, супруга оповестила о своем интересном положении, и вся семья начала радостно готовиться к прибавлению семейства. Жизнь текла плавно, спокойно и даже благополучно, пока однажды вечером, Алик не обнаружил в своем почтовом ящике белый прямоугольник. Это была повестка, о призыве лейтенанта запаса Бармина, на действительную воинскую службу. Подобный поворот судьбы не входил в его планы. Однако, подумав, Алик решил, что, все, что не делается - делается к лучшему. Здесь, тоже были свои преимущества. Во-первых, можно подзаработать немного деньжат. Во-вторых, ребенку будет целых два года, когда он вернется из армии, а значит, не придется вставать к нему по ночам. Бармин хмыкнул и пошел сдаваться в райвоенкомат.
Мой товарищ проводил меня до штаба полка, по дороге показав офицерскую гостиницу, где он проживал. Здание штаба оказалось большим двухэтажным строением, явно сооруженным еще е пятидесятых. На входе стоял такой же вооруженный штык-ножем солдат, как и на проходной гарнизона. В этот раз он внимательно проверил мои бумаги и позвонил кому-то. После короткого разговора по телефону, дежурный попросил следовать за ним. Мы поднялись на второй этаж по лестнице, покрытой старым, изрядно потертым красным ковром. Остановившись около оббитой кожей двери с табличкой 'Начальник штаба полка', солдат негромко постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь, пропуская меня внутрь.
Из-за стола, навстречу мне, поднялся коренастый подполковник со значком 'Летчик-снайпер' на груди. Запинаясь и тщательно подбирая военные слова, я доложил причину своего неожиданного визита. Начштаба полка, улыбаясь, протянул руку. Рукопожатие было крепким и энергичным, что сразу мне понравилось.
Как и следовало ожидать, наш разговор был недолгим. Подполковник поздравил меня с прибытием, пожелал мне успешной службы и определил во вторую эскадрилью. По окончанию беседы, он обещал прислать за мной кого-нибудь из моего нового руководства, а пока, предложил пойти перекусить.
Столовая находилась рядом со штабом и включала в себя два отдельных помещения. Одно предназначалось для летного, другое для инженерно-технического состава. На дверях, во избежание ошибки, висели соответствующие таблички.
В техстоловой, я оглядел просторное помещение и, не найдя никаких признаков раздачи, буфета или что-нибудь подобного, скромно опустился за крайний столик. Стены пищеблока были покрашены до половины темно-зеленой краской, верхняя часть - побелена. Столики на 4-6 человек, застеленные довольно чистыми белыми скатертями, с лежащими на них приборами. Столовая была почти пуста, лишь в дальнем от меня углу, обедали двое офицеров.
'Похоже на ресторан' - успел подумать я, как вдруг, откуда-то появилась молодая девушка в небольшом белом переднике.
- Слушаю вас, - произнесла она приятным низким голосом.
- Меню попросить можно? – осведомился я.
Глаза официантки удивленно распахнулись.
- Зачем? Я наизусть помню. Могу перечислить.
- Хорошо, - согласился я. – Только как у вас с ценами?
Глаза девушки видимо достигли своего максимально возможного размера.
- Вы что молодой человек с Луны свалились? Или издеваетесь? И вообще… Что-то я вас раньше никогда здесь не видела.
Я понял, что пора объясниться и протянул ей свои бумаги в сопровождении комментария, что с сегодняшнего дня начинаю служить Родине. Она скользнула равнодушным взглядом по моему направлению, которым я тряс у нее перед носом и, понимающе протянула:
- А, новенький. Что ж вы мне голову морочите. Сказали бы сразу, что офицер. Для техсостава у нас бесплатно. Что будете заказывать?
Жизнь начала казаться мне сказкой, и я попросил принести мне овощной салат, солянку на первое, бефстроганов - на второе и компот из сухофруктов.
Пообедав на халяву и размышляя, что мне уже начинает нравиться служба в армии, я не сразу заметил, как в столовой появился какой-то майор. Был он невысокого роста со светлыми, практически белыми, волосами. Увидев мою гражданскую одежду, офицер направился прямиком ко мне и спросил:
- Лейтенант Анютов?
- Да, это я, - отпираться показалось мне бесполезным.
- Майор Чернов. Начальник штаба второй эскадрильи, – представился майор. - С прибытием. Ну, пошли устраиваться, по дороге поговорим.
Я подхватил сумку со своим нехитрым барахлом, и зашагал следом. По дороге, вспомнив облезлое здание гостиницы и статьи в советских газетах о хорошем обеспечении офицеров жилплощадью, а также, обещание, данное жене, что перевезу ее к себе, я решил сразу взять быка за рога:
- Слышал, - обратился я к своему спутнику, - что холостяки живут у вас в гостинице. Однако я собираюсь привезти сюда жену, поэтому не могли бы вы сразу же дать мне отдельную квартиру? Пусть хоть и однокомнатную.
Начштаба остановился так внезапно, что я по инерции врезался в него.
- Квартиру? – ошеломленно переспросил он, но, быстро придя в себя, проинформировал:
- Квартир в гарнизоне свободных нет. Да и в гостинице мы тебе пока комнату дать не сможем. Так что, с женой, скорее всего нечего не выйдет. Придется вам пару лет пожить раздельно. Ну а тебя самого, мы конечно, со временем в гостиницу поселим.
Теперь уже я изумленно уставился на него:
- Куда же мы тогда идем!?
- На КДП.
Тут мне объяснили, что мест в гостинице тоже нет. Поэтому, временно, я буду жить на контрольно-диспетчерском пункте – КДП.
Трехэтажное здание КДП, увенчанное большой стеклянной будкой вообще то являлось тем местом, откуда производилось руководство полетами и вряд ли предназначалось для проживания. Поэтому, в состоянии близком к шоковому, я тащился вслед за Черновым. По дороге майор поймал какого-то бойца, с лычками старшего сержанта на погонах и тот, долго ковыряясь в замке, открыл нам дверь с надписью 'Парашютный класс'.
Пока я оглядывал стены, завешанные схемами укладки парашютов, сержант принес раскладушку, раскатал на ней матрас и бросил сверху комплект чистого белья. Постепенно, в мое сознание стал снова проникать голос Чернова:
- ... вот такие дела. Устраивайся, в ближайшее время найдем тебе что-нибудь в гостинице, не волнуйся. Ужин с 6-ти до 8-ми, где столовая ты уже знаешь. Завтра построение в 8:30 утра перед штабом полка. – Познакомлю тебя с личным составом. Ну, бывай! До завтра.
Когда дверь за майором закрылась, я кинул свою сумку под раскладушку и подошел к окну. Внизу находилась большая площадка с прямоугольными бетонными плитами. Она была разрисована какими то непонятными желтыми линиями и белыми квадратами. На равном расстоянии друг от друга располагались стоящие в ряд десятка два фонарных столбов. От площадки рулежная дорожка вела к виднеющейся вдали взлетной полосе.
Я застелил белье на раскладушке и попробовал читать, однако минут через десять это занятие мне надоело. До ужина оставалось еще три часа и было принято решение сходить в гостиницу, чтобы посмотреть, как устроился счастливчик Алик.
Медленно бредя по дороге, новоиспеченный офицер с интересом оглядывал мир, в котором ему предстояло провести ближайшие два года. Ничего особенного. С одной стороны дороги – большой стадион с футбольным полем, с другой – стандартные пятиэтажки из бывшего белым, в далеком прошлом, кирпича. Чуть в стороне от дороги, за невысокими кустиками ограды, пряталось гарнизонное кладбище. Беглый анализ надписей на обелисках под красными звездами свидетельствовал, что от старости тут мало кто умирал.
В мрачном состоянии духа, я поднялся на второй этаж гостиницы и нашел комнату под номером 216. На соседней двери 214-ой висел листок в линеечку, видимо вырванный из ученической тетради. На нем синей шариковой авторучкой было написано объявление. Оно гласило: 'В субботу здесь состоится вечер-пьянка, посвященный дню рождения ст. л-та Петрова'. Чуть пониже красовалась приписка карандашом: 'Генеральная репетиция намечается завтра в 108-ой. Филона и Телешова просим не беспокоиться!'.
Похоже, что в гостинице обитали ребята веселые. Я вздохнул и постучался в 216-ую. Мне открыл молодой парень в спортивном костюме, холеное лицо которого, показалось мне почему-то знакомым. Узнав, что я к Алику, он отступил на шаг в сторону и пропустил меня внутрь. Оказалось, что они живут вместе и служат в одной и той же, первой эскадрилье.
Алик представил меня.
- Сергей, - веско и солидно произнес в ответ его товарищ.
Тон, которым это было произнесено и пауза после имени, казалось, явно предполагали еще и отчество. Однако, как-то неловко замявшись, Сергей с явным сожалением промолчал.
Я начал рассказывать им о своих злоключениях. Бармин слушал, сочувственно кивая головой. Зато Сергей, уже через пару минут прервал меня на полуслове и прочитал мне лекцию о том, как нужно бороться за свои права и что он бы, на моем месте, дошел даже до командующего округом.
Рассеянно слушая его, я вдруг заметил в комнате третью койку.
- Здесь кто-нибудь спит? – мой голос звучал надеждой.
- К сожалению, это место уже занято, - ответил Алик. - На ней спит Юра. Кстати, из вашей эскадрильи парень. Он тоже двухгодичник, и тоже, из нашего института. Они вместе с Сергеем на одном курсе учились. Только на год раньше нас закончили. Думаю, завтра на построении ты с ним познакомишься.
- А как я его узнаю?
Мои собеседники переглянулись.
- Его ты сразу узнаешь! - усмехнулся Сергей.
Разочарованный, я стал прощаться и Бармин пошел проводить меня. В коридоре, я поделился с ним своими подозрениями, что где-то раньше видел этого Сергея.
- Ну, ты даешь! – расхохотался Алик. - Ты это что, серьезно? Не можешь вспомнить?
- Нет.
- Ну, давай, давай, напрягай мозги! Подсказываю: наш институт... Механический факультет... Ничего не говорит? Комсомол....
Я неожиданно вспомнил, где видел этого парня. Это же наш институтский секретарь комитета комсомола! А его ж за что загребли?
Сергей Сергеевич Крохоборцев, окончил то же учебное заведение и тот же механический факультет, то и мы с Аликом.
До четвертого курса института, Кроха, как называли его в те далекие времена, ничем не выделялся среди своих товарищей. Однако на четвертом, совершил поступок, во многом определивший его дальнейшую судьбу. Поступок этот заключался в женитьбе на, мягко говоря, не самой красивой студентке того же института, у которой Сергей, к тому же, был даже не в первом десятке.
И все-таки у Жанночки, а ее звали именно так, имелись весомые достоинства. Первое состояло в том, что, хотя она все еще была студенткой третьего курса экономического факультета, в любви у нее было высшее образование давным-давно. Второе достоинство заключалось в ее папе - Иосифе Абрамовиче Залесском, Родитель являлся профессора мехфака, известный в узких кругах своими широкими связями.
Товарищи Крохоборцева по достоинству оценили этот хитромудрый и дальновидный ход. После свадьбы, молодожен стал самой любимой мишенью для острот на своем курсе. Теперь все называли его, не иначе как, Сергей Абрамович. Однако время шло, и появлялись более свежие поводы посмеяться. Наконец, после распределения курса, насмешки окончательно испарились, вместе с последними остряками, убывшими на Крайний Север, за своей порцией романтики.
Стоит ли говорить, что Сережа остался в Риге, пожиная, наконец, вполне заслуженный урожай. Сначала, какое то короткое время, он работал лаборантом на кафедре у тестя. Затем, был продвинут в комитет комсомола института. И, наконец, выбран секретарем комитета комсомола механического факультета. Имея под своим началом около тысячи комсомольцев, что приравнивало его к секретарю среднего завода или института, Сергей Сергеевич (теперь уже) имел неплохие шансы на быструю и гладкую карьеру. Алмазы на небе засветились сказочным блеском, начав слепить глаза: сначала второй секретарь райкома комсомола, затем первый, потом или в горком комсомола или в райком партии, а уж опосля…
Однако, как хорошо известно: жизнь – сука. Кому-то наверху, понадобилось Крохоборцево место для своего, не менее достойного отпрыска. Сергею Сергеевичу мягко намекнули на это тонкое обстоятельство, предложив в институте равноценную, хотя и без блестящих перспектив, должность. Наш герой с негодованием отказался.
Тогда вокруг него стали твориться непонятные вещи. Любой его микроскопический промах или небольшое происшествие на факультете, вдруг начинали разрастаться до институтского уровня, приводя к суровым резолюциям в протоколах заседании. Понятно, что это в свою очередь грозило неудовлетворительной оценкой работы для всего комитета комсомола, возглавляемого Крохоборцевым. Под ним закачалось кресло, он стал нервничать и стремительно худеть.
Тут ему на помощь и пришел железный тесть. Он похлопал по плечу зятя и попросил не волноваться. Иосиф Абрамович несколько раз позвонил кому-то, потом съездил в командировку в Москву (за институтский счет, естественно). После этого, как по мановению волшебной палочки, еще яростные недавние нападки, начали заметно стихать, пока не снизошли до пошлых выкриков с места на комсобраниях. Сергей Сергеевич снова начал набирать лишние килограммы, цвет его лица заметно улучшился. Однако когда он совсем было успокоился, подлая судьба нанесла ему удар под дых.
Неприятности, на этот раз, появились в виде повестки о призыве из запаса на службу Родине. Жанночка, рыдая, упала на неширокую мужнину грудь, но профессор Залесский коротко сказал: - Еще не вечер! - и начал действовать.
Увы, теперь, события развивались совсем по другому сценарию. Дни проходили за днями и до времени явки призывника Крохоборцева, оставалось все меньше времени. Военкомы всех рангов брали взятки и коньяк, обещали, но дело не двигалось ни на сантиметр. Казалось, чья-то опытная рука руководит этим, по-своему, талантливым спектаклем. Жанночка успокоилась и больше не плакала. Сережа внимательно штудировал газету ‘На страже Родины’, пытаясь установить, существует ли комсомольская жизнь в армии. Тесть мрачнел все больше и больше пока не вынужден был признать свое первое в жизни поражение.
Наконец, заветный день настал и на рассвете, лейтенант запаса Крохоборцев, горячо обнял Жанночку и, попросив на ушко тещу, приглядывать за моральным обликом дочери, поехал в райвоенкомат.
В августе 1983-го он уже был лейтенантом 666-го АПИБ, в должности техника самолета.
Сорри, был в отпуске. Продолжаю:
- *
Тремя месяцами раньше...
Август 1983 года. Воскресенье. Старенький дизель везет меня по эстонской земле. Я смотрю в окно на проплывающие пейзажи и время от времени ощупываю лежащий во внутреннем кармане новенький военный билет. Даже не верится, еще неделю назад я был гражданским человеком, каким-то там заводским инженериком. И вот - уже целый лейтенант ВВС.
Конечным пунктом моего назначения является аэродром Дурасовка. Однако билеты мне выданы до какой-то загадочной станции – Квазалемма, что в 60 километрах от Таллина. Ну что ж, Квазимодо, так Квазимодо (переиначил я название местечка на свой лад). Доберусь до него, а там спрошу у кого-нибудь. Язык, как говорится, до Киева доведет. Прорвемся!
Ну вот, кажется и приехал. Я выхожу на перрон и оказываюсь в одиночестве. Больше с поезда не сошел никто. На перроне стоит небольшая будка из красного кирпича с названием станции. Похоже, что это вокзал - он закрыт. Окошко билетной кассы затянуто паутиной. Сразу за будкой стоят несколько частных домиков, между которыми петляет дорога, уходящая в лес. Никаких следов аэродрома или какой-либо воинской части не обнаруживается.
По дороге, мне на встречу, идет женщина средних лет. С радостью подскакиваю к ней.
- Извините, вы не скажете, как мне добраться до Дурасовки?
- Я не понимаю по-русски, - отвечает женщина на приличном русском языке и проходит мимо.
Я ошарашенный, бреду дальше. Неплохое начало! Чуть подальше во дворе одного из домов мужик лет сорока рубит дрова. Подойдя к ограде, изображаю самую вежливую улыбку, на которую только я способен.
- Добрый день, вы не скажете, как я могу добраться до аэродрома Дурасовка?
Услышав русскую речь, абориген лишь отрицательно качает головой.
- Дурасовка, Дурасовка! – решив, что он не понял дважды громко и внятно повторяю я.
В ответ эстонец нахмурился и сжал топор так, что побелели костяшки пальцев. Я понял, что это настоящий советский патриот и даже под пытками не выдаст расположение секретной авиабазы. И еще, до меня, наконец, дошло, что мой язык действительно может довести до Киева и даже до Тамбова. Однако добраться до Дурасовки, он только мешает. Кажется, в данной ситуации лучше быть глухонемым, но зато эстонским глухонемым.
Нужно было на что-то решаться. Передо мной лежала уходящая в лес дорога, та единственная ниточка, которая могла хоть куда-то меня привести. Не теряя времени, я зашагал по ней.
Густой лес, тянувшийся вдоль дороги, казался бесконечным. Редкие машины проносились мимо, не реагируя на мои отчаянные размахивания руками. Я уже начал отчаиваться, когда внезапно впереди показался перекресток, со стоящим на нем одиноким магазинчиком. Одним рывком преодолев разделяющее нас расстояние, на входе я столкнулся с каким-то парнем.
Поняв, что это мой последний шанс я решительно загородил ему дорогу и поспешно выпалил:
- 'Теre'! - Это было единственное известное мне по-эстонски слово и означало 'Привет'.
- Ну, ты даешь Анютов! Где это ты так научился шпарить по-эстонски?
Передо мной стоял мой однокурсник по институту - Алик Бармин, которого я не видел со времени окончания.
- А ты что здесь делаешь? – изумленно спросил я.
- Служу.
- И давно?
- Уже три дня, – гордо ответил Алик.
- Здорово, значит, будем служить вместе!
- Конечно, – отозвался Бармин. – Добро пожаловать в 666-ый истребительно-бомбардировочный полк, имени двухсотлетия взятия Бастилии - самый бардачный полк в Прибалтийском округе.
- Постой, но мне сказали, что меня отправляют в самый лучший полк округа – растерялся я.
- Не волнуйся, тебя не обманули. Он и есть лучший…по аварийности.
- Ну, спасибо, обрадовал... А почему название такое странное - Дурасовка?
- Говорят, это в честь первого командира гарнизона. Его фамилия была – Дурасов, – проинформировал меня Алик и хитро улыбнулся. - А еще говорят, что... Знаешь, есть школы для нормальных детей, а есть специальные – для умственно-отсталых? Также, и в армии. Есть гарнизоны, куда посылают... Ну, в общем, ты меня понял.
Переговариваясь, мы подошли к автобусной остановке, которая находилась прямо напротив магазина. Вскоре подъехал 'Икарус', до отказа заполненный офицерами и членами их семей, возвращающимися в гарнизон после воскресного отдыха. Мы с Аликом с трудом втиснулись внутрь.
Через каких-нибудь минут десять, наш транспорт прибыл на конечную остановку. Пассажиры не спеша, выходили, и я огляделся вокруг. Прямо передо мной находилось небольшое здание, напоминающее обыкновенную заводскую проходную. Вплотную к нему примыкали зеленые железные ворота с большой красной звездой. Это был контрольно-пропускной пункт гарнизона.
Народ спокойно проходил через двери КПП, не предъявляя никаких документов. Возле входа стоял низкорослый солдатик, азиатской внешности, с голубыми погонами и штык-ножем на ремне. Не обращая ни на кого внимания, он сосредоточенно ковырял землю носком заскорузлого кирзового сапога.
Глядя на ряды колючей проволоки, окружавшие гарнизон, я неожиданно даже для себя самого спросил:
- А это правда, что полк, ну того …двести лет... как в Бастилии?
- Про двести лет не знаю, - усмехнулся Алик. – Но следующие два года ты здесь будешь сидеть плотно, как шпала в гудроне. Это, я тебе обещаю.
Через КПП проехала грузовая машина. Солдат изо всех сил налег на створки, закрывая ворота. Хлоп! Они закрылись с лязгом захлопнувшегося капкана.
Алик Бармин происходил из семьи, по преданию, ведущей свой род от знаменитого зодчего Бармы – строителя собора Василия Блаженного. После школы Бармин поступил на механический факультет Рижского Института Инженеров Гражданской Авиации, который, забегая вперед, окончил с красным дипломом.
В институте Алик быстро завоевал уважение, как хороший и надежный друг. Если кому-нибудь требовалась помощь с курсовиком или нужно было перехватить пару рублей до стипендии, все шли к нему. Он никогда никому не отказывал. Бармин имел только один недостаток – не имел никаких недостатков. Товарищи по общежитию изо всех сил пытались исправить несчастного, но, увы. Несмотря на все усилия, они не смогли даже привить ему естественную для каждого человека привычку - любовь к спиртному.
Во время учебы Бармин познакомился с рижанкой, студенткой местного Политехнического Института. После короткого, но бурного романа, он женился. Здесь ему повезло дважды. Во-первых, жена оказалась прекрасной хозяйкой и великолепно готовила. Во-вторых, она окончила свой политех раньше Алика, и благодаря этому, тот получил свободное распределение, как супруг молодого специалиста.
После непродолжительных поисков, Бармин устроился мастером механического цеха на завод ‘Компрессор’. Конечно, воевать с работягами было удовольствием ниже среднего, зато была возможность халтурок и сверхурочных. А самое главное, ему удалось остаться в Риге. Он поселился на квартире у жены, вместе с тестем и тещей, которые искренне любили своего зятя, в силу его уравновешенного, спокойного характера и полного равнодушия к алкоголю.
Через некоторое время, супруга оповестила о своем интересном положении, и вся семья начала радостно готовиться к прибавлению семейства. Жизнь текла плавно, спокойно и даже благополучно, пока однажды вечером, Алик не обнаружил в своем почтовом ящике белый прямоугольник. Это была повестка, о призыве лейтенанта запаса Бармина, на действительную воинскую службу. Подобный поворот судьбы не входил в его планы. Однако, подумав, Алик решил, что, все, что не делается - делается к лучшему. Здесь, тоже были свои преимущества. Во-первых, можно подзаработать немного деньжат. Во-вторых, ребенку будет целых два года, когда он вернется из армии, а значит, не придется вставать к нему по ночам. Бармин хмыкнул и пошел сдаваться в райвоенкомат.
Мой товарищ проводил меня до штаба полка, по дороге показав офицерскую гостиницу, где он проживал. Здание штаба оказалось большим двухэтажным строением, явно сооруженным еще е пятидесятых. На входе стоял такой же вооруженный штык-ножем солдат, как и на проходной гарнизона. В этот раз он внимательно проверил мои бумаги и позвонил кому-то. После короткого разговора по телефону, дежурный попросил следовать за ним. Мы поднялись на второй этаж по лестнице, покрытой старым, изрядно потертым красным ковром. Остановившись около оббитой кожей двери с табличкой 'Начальник штаба полка', солдат негромко постучал и, не дожидаясь ответа, толкнул дверь, пропуская меня внутрь.
Из-за стола, навстречу мне, поднялся коренастый подполковник со значком 'Летчик-снайпер' на груди. Запинаясь и тщательно подбирая военные слова, я доложил причину своего неожиданного визита. Начштаба полка, улыбаясь, протянул руку. Рукопожатие было крепким и энергичным, что сразу мне понравилось.
Как и следовало ожидать, наш разговор был недолгим. Подполковник поздравил меня с прибытием, пожелал мне успешной службы и определил во вторую эскадрилью. По окончанию беседы, он обещал прислать за мной кого-нибудь из моего нового руководства, а пока, предложил пойти перекусить.
Столовая находилась рядом со штабом и включала в себя два отдельных помещения. Одно предназначалось для летного, другое для инженерно-технического состава. На дверях, во избежание ошибки, висели соответствующие таблички.
В техстоловой, я оглядел просторное помещение и, не найдя никаких признаков раздачи, буфета или что-нибудь подобного, скромно опустился за крайний столик. Стены пищеблока были покрашены до половины темно-зеленой краской, верхняя часть - побелена. Столики на 4-6 человек, застеленные довольно чистыми белыми скатертями, с лежащими на них приборами. Столовая была почти пуста, лишь в дальнем от меня углу, обедали двое офицеров.
'Похоже на ресторан' - успел подумать я, как вдруг, откуда-то появилась молодая девушка в небольшом белом переднике.
- Слушаю вас, - произнесла она приятным низким голосом.
- Меню попросить можно? – осведомился я.
Глаза официантки удивленно распахнулись.
- Зачем? Я наизусть помню. Могу перечислить.
- Хорошо, - согласился я. – Только как у вас с ценами?
Глаза девушки видимо достигли своего максимально возможного размера.
- Вы что молодой человек с Луны свалились? Или издеваетесь? И вообще… Что-то я вас раньше никогда здесь не видела.
Я понял, что пора объясниться и протянул ей свои бумаги в сопровождении комментария, что с сегодняшнего дня начинаю служить Родине. Она скользнула равнодушным взглядом по моему направлению, которым я тряс у нее перед носом и, понимающе протянула:
- А, новенький. Что ж вы мне голову морочите. Сказали бы сразу, что офицер. Для техсостава у нас бесплатно. Что будете заказывать?
Жизнь начала казаться мне сказкой, и я попросил принести мне овощной салат, солянку на первое, бефстроганов - на второе и компот из сухофруктов.
Пообедав на халяву и размышляя, что мне уже начинает нравиться служба в армии, я не сразу заметил, как в столовой появился какой-то майор. Был он невысокого роста со светлыми, практически белыми, волосами. Увидев мою гражданскую одежду, офицер направился прямиком ко мне и спросил:
- Лейтенант Анютов?
- Да, это я, - отпираться показалось мне бесполезным.
- Майор Чернов. Начальник штаба второй эскадрильи, – представился майор. - С прибытием. Ну, пошли устраиваться, по дороге поговорим.
Я подхватил сумку со своим нехитрым барахлом, и зашагал следом. По дороге, вспомнив облезлое здание гостиницы и статьи в советских газетах о хорошем обеспечении офицеров жилплощадью, а также, обещание, данное жене, что перевезу ее к себе, я решил сразу взять быка за рога:
- Слышал, - обратился я к своему спутнику, - что холостяки живут у вас в гостинице. Однако я собираюсь привезти сюда жену, поэтому не могли бы вы сразу же дать мне отдельную квартиру? Пусть хоть и однокомнатную.
Начштаба остановился так внезапно, что я по инерции врезался в него.
- Квартиру? – ошеломленно переспросил он, но, быстро придя в себя, проинформировал:
- Квартир в гарнизоне свободных нет. Да и в гостинице мы тебе пока комнату дать не сможем. Так что, с женой, скорее всего нечего не выйдет. Придется вам пару лет пожить раздельно. Ну а тебя самого, мы конечно, со временем в гостиницу поселим.
Теперь уже я изумленно уставился на него:
- Куда же мы тогда идем!?
- На КДП.
Тут мне объяснили, что мест в гостинице тоже нет. Поэтому, временно, я буду жить на контрольно-диспетчерском пункте – КДП.
Трехэтажное здание КДП, увенчанное большой стеклянной будкой вообще то являлось тем местом, откуда производилось руководство полетами и вряд ли предназначалось для проживания. Поэтому, в состоянии близком к шоковому, я тащился вслед за Черновым. По дороге майор поймал какого-то бойца, с лычками старшего сержанта на погонах и тот, долго ковыряясь в замке, открыл нам дверь с надписью 'Парашютный класс'.
Пока я оглядывал стены, завешанные схемами укладки парашютов, сержант принес раскладушку, раскатал на ней матрас и бросил сверху комплект чистого белья. Постепенно, в мое сознание стал снова проникать голос Чернова:
- ... вот такие дела. Устраивайся, в ближайшее время найдем тебе что-нибудь в гостинице, не волнуйся. Ужин с 6-ти до 8-ми, где столовая ты уже знаешь. Завтра построение в 8:30 утра перед штабом полка. – Познакомлю тебя с личным составом. Ну, бывай! До завтра.
Когда дверь за майором закрылась, я кинул свою сумку под раскладушку и подошел к окну. Внизу находилась большая площадка с прямоугольными бетонными плитами. Она была разрисована какими то непонятными желтыми линиями и белыми квадратами. На равном расстоянии друг от друга располагались стоящие в ряд десятка два фонарных столбов. От площадки рулежная дорожка вела к виднеющейся вдали взлетной полосе.
Я застелил белье на раскладушке и попробовал читать, однако минут через десять это занятие мне надоело. До ужина оставалось еще три часа и было принято решение сходить в гостиницу, чтобы посмотреть, как устроился счастливчик Алик.
Медленно бредя по дороге, новоиспеченный офицер с интересом оглядывал мир, в котором ему предстояло провести ближайшие два года. Ничего особенного. С одной стороны дороги – большой стадион с футбольным полем, с другой – стандартные пятиэтажки из бывшего белым, в далеком прошлом, кирпича. Чуть в стороне от дороги, за невысокими кустиками ограды, пряталось гарнизонное кладбище. Беглый анализ надписей на обелисках под красными звездами свидетельствовал, что от старости тут мало кто умирал.
В мрачном состоянии духа, я поднялся на второй этаж гостиницы и нашел комнату под номером 216. На соседней двери 214-ой висел листок в линеечку, видимо вырванный из ученической тетради. На нем синей шариковой авторучкой было написано объявление. Оно гласило: 'В субботу здесь состоится вечер-пьянка, посвященный дню рождения ст. л-та Петрова'. Чуть пониже красовалась приписка карандашом: 'Генеральная репетиция намечается завтра в 108-ой. Филона и Телешова просим не беспокоиться!'.
Похоже, что в гостинице обитали ребята веселые. Я вздохнул и постучался в 216-ую. Мне открыл молодой парень в спортивном костюме, холеное лицо которого, показалось мне почему-то знакомым. Узнав, что я к Алику, он отступил на шаг в сторону и пропустил меня внутрь. Оказалось, что они живут вместе и служат в одной и той же, первой эскадрилье.
Алик представил меня.
- Сергей, - веско и солидно произнес в ответ его товарищ.
Тон, которым это было произнесено и пауза после имени, казалось, явно предполагали еще и отчество. Однако, как-то неловко замявшись, Сергей с явным сожалением промолчал.
Я начал рассказывать им о своих злоключениях. Бармин слушал, сочувственно кивая головой. Зато Сергей, уже через пару минут прервал меня на полуслове и прочитал мне лекцию о том, как нужно бороться за свои права и что он бы, на моем месте, дошел даже до командующего округом.
Рассеянно слушая его, я вдруг заметил в комнате третью койку.
- Здесь кто-нибудь спит? – мой голос звучал надеждой.
- К сожалению, это место уже занято, - ответил Алик. - На ней спит Юра. Кстати, из вашей эскадрильи парень. Он тоже двухгодичник, и тоже, из нашего института. Они вместе с Сергеем на одном курсе учились. Только на год раньше нас закончили. Думаю, завтра на построении ты с ним познакомишься.
- А как я его узнаю?
Мои собеседники переглянулись.
- Его ты сразу узнаешь! - усмехнулся Сергей.
Разочарованный, я стал прощаться и Бармин пошел проводить меня. В коридоре, я поделился с ним своими подозрениями, что где-то раньше видел этого Сергея.
- Ну, ты даешь! – расхохотался Алик. - Ты это что, серьезно? Не можешь вспомнить?
- Нет.
- Ну, давай, давай, напрягай мозги! Подсказываю: наш институт... Механический факультет... Ничего не говорит? Комсомол....
Я неожиданно вспомнил, где видел этого парня. Это же наш институтский секретарь комитета комсомола! А его ж за что загребли?
Сергей Сергеевич Крохоборцев, окончил то же учебное заведение и тот же механический факультет, то и мы с Аликом.
До четвертого курса института, Кроха, как называли его в те далекие времена, ничем не выделялся среди своих товарищей. Однако на четвертом, совершил поступок, во многом определивший его дальнейшую судьбу. Поступок этот заключался в женитьбе на, мягко говоря, не самой красивой студентке того же института, у которой Сергей, к тому же, был даже не в первом десятке.
И все-таки у Жанночки, а ее звали именно так, имелись весомые достоинства. Первое состояло в том, что, хотя она все еще была студенткой третьего курса экономического факультета, в любви у нее было высшее образование давным-давно. Второе достоинство заключалось в ее папе - Иосифе Абрамовиче Залесском, Родитель являлся профессора мехфака, известный в узких кругах своими широкими связями.
Товарищи Крохоборцева по достоинству оценили этот хитромудрый и дальновидный ход. После свадьбы, молодожен стал самой любимой мишенью для острот на своем курсе. Теперь все называли его, не иначе как, Сергей Абрамович. Однако время шло, и появлялись более свежие поводы посмеяться. Наконец, после распределения курса, насмешки окончательно испарились, вместе с последними остряками, убывшими на Крайний Север, за своей порцией романтики.
Стоит ли говорить, что Сережа остался в Риге, пожиная, наконец, вполне заслуженный урожай. Сначала, какое то короткое время, он работал лаборантом на кафедре у тестя. Затем, был продвинут в комитет комсомола института. И, наконец, выбран секретарем комитета комсомола механического факультета. Имея под своим началом около тысячи комсомольцев, что приравнивало его к секретарю среднего завода или института, Сергей Сергеевич (теперь уже) имел неплохие шансы на быструю и гладкую карьеру. Алмазы на небе засветились сказочным блеском, начав слепить глаза: сначала второй секретарь райкома комсомола, затем первый, потом или в горком комсомола или в райком партии, а уж опосля…
Однако, как хорошо известно: жизнь – сука. Кому-то наверху, понадобилось Крохоборцево место для своего, не менее достойного отпрыска. Сергею Сергеевичу мягко намекнули на это тонкое обстоятельство, предложив в институте равноценную, хотя и без блестящих перспектив, должность. Наш герой с негодованием отказался.
Тогда вокруг него стали твориться непонятные вещи. Любой его микроскопический промах или небольшое происшествие на факультете, вдруг начинали разрастаться до институтского уровня, приводя к суровым резолюциям в протоколах заседании. Понятно, что это в свою очередь грозило неудовлетворительной оценкой работы для всего комитета комсомола, возглавляемого Крохоборцевым. Под ним закачалось кресло, он стал нервничать и стремительно худеть.
Тут ему на помощь и пришел железный тесть. Он похлопал по плечу зятя и попросил не волноваться. Иосиф Абрамович несколько раз позвонил кому-то, потом съездил в командировку в Москву (за институтский счет, естественно). После этого, как по мановению волшебной палочки, еще яростные недавние нападки, начали заметно стихать, пока не снизошли до пошлых выкриков с места на комсобраниях. Сергей Сергеевич снова начал набирать лишние килограммы, цвет его лица заметно улучшился. Однако когда он совсем было успокоился, подлая судьба нанесла ему удар под дых.
Неприятности, на этот раз, появились в виде повестки о призыве из запаса на службу Родине. Жанночка, рыдая, упала на неширокую мужнину грудь, но профессор Залесский коротко сказал: - Еще не вечер! - и начал действовать.
Увы, теперь, события развивались совсем по другому сценарию. Дни проходили за днями и до времени явки призывника Крохоборцева, оставалось все меньше времени. Военкомы всех рангов брали взятки и коньяк, обещали, но дело не двигалось ни на сантиметр. Казалось, чья-то опытная рука руководит этим, по-своему, талантливым спектаклем. Жанночка успокоилась и больше не плакала. Сережа внимательно штудировал газету ‘На страже Родины’, пытаясь установить, существует ли комсомольская жизнь в армии. Тесть мрачнел все больше и больше пока не вынужден был признать свое первое в жизни поражение.
Наконец, заветный день настал и на рассвете, лейтенант запаса Крохоборцев, горячо обнял Жанночку и, попросив на ушко тещу, приглядывать за моральным обликом дочери, поехал в райвоенкомат.
В августе 1983-го он уже был лейтенантом 666-го АПИБ, в должности техника самолета.
- *
Понедельник. Моя первая брачная ночь с армией прошла спокойно, хотя и не очень комфортабельно. Ворочаясь на скрипучей раскладушке в духоте парашютного класса (окна не открывались), я не спал часов с шести утра. Меня волновали предстоящее построение и знакомство со своими новыми товарищами. Как-то все сложится?
В 7:30 я уже был на завтраке. В этот раз столовая была полна народу, и мне с трудом удалось отыскать себе свободное место. Я быстро проглотил свой завтрак, запил его теплым сладким чаем и вышел на плац перед штабом.
Плац был заполнен офицерами. Приглядевшись можно было заметить, что они стоят, построившись в три неровных прямоугольника. Наверное, по эскадрильям, догадался я и пошел позади строя, высматривая Чернова.
Майор обнаружился на левом краю плаца, и я направился прямо к нему. Начштаба, почему-то обрадовался мне, как родному. Он вытащил меня на свободное пространство перед строем, где стоял, огромный, почти двухметрового роста подполковник. У подполковника были кулаки размером с детскую головку и лицо профессионального налетчика.
Начальник штаба подошел к нему и козырнул. Я стоял рядом.
- Товарищ подполковник, разрешите обратиться? - начал Чернов. - Вот, новая, так сказать смена... Я вам вчера звонил, - и отступил в сторону, указывая на меня.
Я, растерявшись, стоял, не зная, что делать. Великан, мрачно окинул меня взглядом с головы до ног и, сообразив, что с моей стороны он инициативы, скорее всего не дождется, сделал шаг вперед и протянул мне руку.
- Подполковник Паханов - командир второй эскадрильи.
- Очень приятно! Я - лейтенант Анютов, – в тон ответил я и вцепился в командирскую руку, как в спасительную соломинку.
После пары дежурных пожеланий хорошей и добросовестной службы, которые стали для меня уже привычными, я был отправлен в строй. Быстро пробравшись по проходу между двумя эскадрильями, под любопытными взглядами офицеров, я скромно занял место в самом конце. Неподалеку от меня стояли четыре субъекта в таких же разношерстных гражданских нарядах, резко выделяющихся на фоне однородной зеленой массы. Нетрудно было догадаться, что это мои коллеги – двухгодичники. Они, смеясь, оживленно что-то обсуждали, столпившись вокруг очкарика в старом малиновом свитере.
Очкарик вел себе немного неадекватно. Он все время поправлял свои очки, при этом его шея то вытягивалась из ворота свитера, то втягивалась назад. Руки и ноги его при этом, как будто бы жили отдельной от него жизнью. Казалось, он даже на секунду не мог оставаться в покое, постоянно находясь в состоянии какого-то нервного возбуждения.
Я вспомнил слова Алика с Сергеем про загадочного Юру, живущего в их комнате. Да, пожалуй, действительно, узнать его было не трудно. Однако подойти и познакомиться, мне помешал окрик Паханова:
- Равняйсь! Смирно!
Разговоры в строю прекратились, прямоугольник эскадрильи выровнялся. От штаба полка быстрым шагом шли три офицера. Первым шел очень высокий и худой подполковник с огромным носом, напоминающим клюв. За ним семенил маленький, лысый толстячок в таком же звании. Они напоминали знаменитую юмористическую парочку: Тарапуньку и Штепселя. Замыкал шествие уже известный мне начальник штаба полка.
Не дойдя шагов двадцать до замершего строя, они остановились. Длинный встал впереди. Лысый и начштаба чуть позади него, на одинаковом расстоянии.
- Эскадрилья, равняйсь! Смирно! – снова гаркнул Паханов и пошел по направлению к длинному подполковнику, который оказался командиром полка.
Ничего такого, чему нас учили на военной кафедре, в походке комэска я не заметил. Во всяком случае, это можно было назвать строевым шагом только с очень большой натяжкой. Подойдя для доклада, Паханов лодочкой приложил руку к козырьку фуражки. Следом за ним выходили командиры других эскадрилий. Их строевая подготовка показалась мне даже похуже. После окончания докладов, командир объявил:
- Сегодня у нас день предварительной подготовки. Завтра полеты. Работаем по обычному плану. Вопросы есть?
- У меня есть, что сообщить дополнительно - выступил из-за спины командира лысый подполковник. - Внимание командиров эскадрилий. Кочегарам, заступающим сегодня в наряд, пройти собеседование на предмет установления морально-политических и деловых качеств. Не забывайте, чтобы солдат хорошо работал, ему должны помогать его помощники – офицеры и прапорщики.
Лысый сделал паузу и оглядел строй, словно проверяя, до всех ли дошла суть сказанного, после чего продолжил:
- И, еще. Каждый, кто умеет пользоваться календарем, тот уже, наверное, знает, что в следующее воскресение у нас праздник – День Авиации. А, вот теперь вижу. После моего напоминания кое у кого в глазах появилось осознанное выражение лица. Короче, праздник необходимо обозначить! Замполитам эскадрилий после построения подойти ко мне на инструктаж.
Я решил, что ослышался и спросил стоящего рядом лейтенанта:
- А это кто?
- Замполит полка, подполковник Птицын, - прозвучало в ответ.
- А... - протянул я. - Понятно.
- Вопросы? – снова переспросил командир полка. - Нет? Тогда офицеры в клуб, техники на стоянку. Разойдись!
Зеленая масса, разбившись на два ручейка начала растекаться в разные стороны. Я же не трогался с места, как та обезьяна из анекдота. Когда лев приказал всем зверям поделиться на две группы, в одной – умные, в другой красивые, обезьяна осталась стоять посередине со словами – 'А мне что, разорваться что ли?'
Задача была очень не простая и, наверное, я мог бы решать ее до завтра, если бы меня не окликнул комэск. Теперь рядом с ним стоял высокий толстый капитан, с солидным выпирающим вперед брюшком. Было в нем никак не меньше 120-130 килограммов живого веса. Это оказался инженер эскадрильи – капитан Тихонов. Толстячок слегка кивнул мне вместо приветствия и махнул рукой.
- Давай, дуй сейчас на стоянку. В эскадрильском домике подойдешь ко мне, поговорим. Куда идти знаешь? Вон крыша темная видна между деревьев. Видишь? Ну ладно, давай двигай за всеми.
Получив правильное направление, и сообразив, наконец, что слово 'офицеры' относится только к летчикам, я кинулся догонять указанную мне инженером группу людей. Вполне естественно, что в ней присутствовали, замеченные мною ранее ребята в гражданской одежде. Поравнявшись с ними, я поздоровался и мы познакомились. Все они были призваны в течение последних пары недель. Двое из них оказались недавними выпускниками московского авиационного института, один - Харьковского. Последним представлялся очкастый. Смущенно улыбаясь, он поправил очки и назвал свое имя:
- Юра. Гусько Юра. Закончил...
- Да знаю, знаю, - прервал я его. - Окончил наш институт и живешь вместе с Аликом и Сергеем. Здорово, земеля!
Юра Гусько, откликающийся на подпольную кличку: 'Гусь', являлся выпускником все того же всемирно известного Института Инженеров Гражданской Авиации. Теперь, немного истории.
Маленький Юра был единственным ребенком в семье. Нельзя сказать, что ему в детстве ни в чем не отказывали или как-то особенно баловали. Этому абсолютно не способствовала зарплата папы, работающего скромным снабженцем по металлу, в одном из многочисленных главков города Бобруйска. Однако родитель щедро делился с сыном жизненной премудростью, стараясь уберечь его от повторения своих собственных ошибок. Любимой папиной пословицей была: ‘Ешь пирог с грибами, да держи язык за зубами’.
Лет до пятнадцати Юра рос обыкновенным советским ребенком. Он хорошо учился, собирал макулатуру и металлолом. Был примерным пионером, затем комсомольцем. Однако по мере взросления с ним стали происходить явные отклонения от нормы.
В его поведении стали все больше и больше появляться элементы, чуждой нам морали: слепое преклонение перед всем западным, склонность к тунеядству и праздному время провождению. Трудно сказать, что оказало на него наибольшее влияние. Может быть, романы Фенимора Купера и Майн Рида о бескрайних и сказочных просторах Дикого Запада, а может передачи ‘Голоса Америки’ о бескрайних и сказочных свободах западного человека. Доподлинно это не известно, только яблоко стало укатываться все дальше и дальше от семейной яблони, мечтая по возможности, совсем выкатиться из Родного Садика.
Однако истинным венцом его недостатков, стало поистине неукротимое желание, ежедневно, хоть что-нибудь получать даром. Если бы Гусько был рыцарем, то на его гербе было начертано одно-единственное и сладкое слово - ‘Халява’. Она поистине стала Юриным главным мотиватором и движителем. День, прожитый без халявы, наш герой считал прожитым зря и безжалостно вычеркивал из жизни. Воровство компота в столовой, езда без билета в общественном транспорте, невозврат книг в библиотеку и многое другое, стало принципом его существования.
Вполне естественно, что все это переносилось и на отношения с женским полом. Надо ли говорить, в связи с этим, у нашего героя никогда не было ни то, что жены или любовницы, но даже более-менее постоянной подружки. О боже, как же все-таки меркантильны эти женщины!
После окончания школы, Юра решил уехать из родного города, как можно дальше на запад и поэтому поступил в Институт Гражданской Авиации в Риге. В студенческой жизни он тоже не изменил своим принципам: хождению по лекциям, он предпочитал чужие конспекты и шпаргалки. Вечно попадающий в какие-то дурацкие истории, рассеянный и несобранный, в своих нелепых очках, Юра вызывал у кого-то из преподавателей смех, у кого-то – жалость, что помогало ему с грехом пополам переползать с курса на курс. Хотя конечно, не стоит принижать и его собственных способностей. Ведь для того чтобы не учиться совсем и не вылететь при этом из института, нужно было иметь достаточно светлую голову.
Зато во всех институтских кружках (бесплатных, разумеется) знали студента Гусько с другой стороны. Его очки, в толстой роговой оправе, мелькали то тут, то там. Он быстро увлекался чем-нибудь, потом бросал, и опять был в числе энтузиастов уже нового клуба. Юрины интересы были поистине необъятны, все волновало его живую натуру. Здесь был и дельтапланеризм, и постройка гидросамолета, и студенческий театр, и теория питания доктора Брэгга и многое, многое другое.
Наконец, час страшного суда пробил. Диплом на тему: ‘О пользе воздухоплавания’ был закончен, далее открывалась печальная страница эпилога. Шансов остаться после окончания института, в столь полюбившейся Риге, у Гусько не было. Словно на что-то, надеясь, Юра пришел в родной деканат за распределением на работу.
- Нарьян-Мар – прозвучал суровый приговор.
Молодой специалист, немного помявшись, отказался ехать в этот замечательный город, где живут оленеводы и рыбачат рыбаки.
- Хорошо, - сухо сказал, недолюбливающий Гусько, декан механического факультета. - Мы еще вернемся к этому вопросу. Приходите через неделю на второе распределение.
Однако Юра не пришел на второе распределение. Не пришел и на третье. И вообще никогда больше не появлялся в Альма-матер. Его долго пытались найти, но все было безуспешно. Тогда, узнав, что он уже давно выехал с общаги, в деканате плюнули, оформили ему свободное распределение задним числом и поставили на нем крест.
А Юра, между тем, сделал себе временную прописку в общежитии трикотажного комбината и начал жить в свое удовольствие. Несколько часов в неделю он пел в церковном хоре. Субботними и воскресными вечерами танцевал в кабаре ресторана ‘Щецин’. По понедельникам собирал бутылки на необъятных юрмальских пляжах. Этих денег ему вполне хватало на холостяцкую жизнь. Если же вдруг появлялись какие-нибудь крупные расходы, то всегда можно было подработать - подскочить на вечерок в кафе 'Луна', где по выходным собирались рижские представители сексуальных меньшинств. Свободное же время, которое теперь у него появилось в избытке, он полностью посвятил своим хобби и путешествиям, одновременно мечтая найти хотя бы малейшую возможность перебраться на Запад.
Первые неприятности появились у него, когда им, наконец, заинтересовался участковый. Так как официально Юра нигде не работал, милиционер стал настаивать на немедленном трудоустройстве, угрожая статьей за тунеядство. Конечно, можно было бы для отвода глаз устроиться куда-нибудь грузчиком, но Гусько никогда не поступался своими принципами.
Выйти из трудной ситуации помог случаи. После неудачной посадки на мотодельтоплане, Юра сломал ногу и угодил в больницу, заслужив при этом почетную кличку - 'Камикадзе'. Полежав месяцок в палате и пообщавшись с умными людьми, он смог оформить себе инвалидность третьей группы. Само по себе, это практически ничего не давало, но новоиспеченный инвалид понял, что нашел для участкового винт с левой резьбой.
Далее, какое-то время, ушло на изучение вопроса. Оказалось, что и вторая группа инвалидность не являлась окончательным решением вопроса. Только первая, навсегда освобождала его от ментовской назойливости, открывая при этом заманчивые перспективы небольшой, зато пожизненной пенсии. Снова посоветовавшись с бывалыми людьми, Юра выяснил, что дело это не простое, но в принципе решаемое. Самым сложным было условие непрерывного нахождения в больнице в течение года.
Любой другой спасовал бы перед такой проблемой, но только не Гусько. Он давно уже имел в запасе надежное средство, позволявшее ему безнаказанно прогуливать лекции еще в студенческие времена, многократно проверенное и отточенное на врачах институтской поликлиники.
Юра приготовил адскую смесь, составленную из нескольких компонентов, основными частями которой были пиво с уксусом, и залпом выпил ее. На следующее утро он первым делом подскочил к зеркалу и остался весьма доволен увиденным. На него смотрела опухшая физиономия, с потрескавшимися губами, красно-синюшными пятнами на шее и коростой на щеках. В таком виде Гусько появился в районной больнице и был немедленно госпитализирован в кожном отделении.
Пребывание в кожном было занятием не для слабонервных. Нахождение в обществе тяжелобольных, многие из которых не подлежали излечению и медленно догнивали на больничных койках, могло свести с ума кого угодно. Ежедневное общение с венерическими больными, грозившее вполне конкретными физическими неприятностями, также не входило в список удовольствий. Однако Юру ничего не смущало. Он и здесь находил пищу для своего пытливого ума, с интересом наблюдая симптомы протекания тех или иных заболевании, все запоминал, надеясь использовать при случае.
Время шло, состояние лица больного быстро улучшалось. Врачи потирали руки (далеко не каждый день им удавалось кого-нибудь вылечить), готовя пациента к выписке. Однако за пару дней до этого знаменательного события, таинственная хворь вновь расцвела пышным цветом.
Так повторялось раз за разом. Менялись лекарства и процедуры - нечего не помогало. Юра продолжал иметь сильнейшую аллергию на выписку. Доктора тоже не были идиотами и понимали, что их просто нагло дурят, но сделать ничего не могли. Скрипя зубами, они терпели присутствие симулянта у себя в отделении.
Все шло замечательно, по плану, но когда оставалось всего два месяца до заветного срока, Гусько прокололся.
В Новогоднюю ночь, убедившись, что все врачи уехали праздновать, а санитары находятся в изрядном подпитии, он осторожно выскользнул с территории больницы. Проведя время с друзьями, первого числа рано утром, мнимый больной вернулся в отделение. К его удивлению, в палате он обнаружил зав отделением и главврача, со злорадством ожидающего его появления. Необходимые бумаги были уже оформлены - нарушение больничного режима! Через пятнадцать минут Юра стоял по другую сторону забора.
Однако беда никогда не ходит в одиночку. Через пару дней после позорного изгнания из рая, пришла повестка на службу Родине. Падший ангел, расправив изрядно помятые крылья, выпил заветное зелье, взял справку об инвалидности и потащился в райвоенкомат. Военком был в отпуске, и Юра был принят его заместителем.
Зам военкома, чуть ли ни с восхищением, оглядел распухшую рожу лейтенанта запаса и сказал:
- Вот, такие парни нам нужны!
В его взгляде ясно читалось, что страшная Юрина физиономия, будет достойным ответом супостату, за его вероломное размещение в Западной Европе ракет средней дальности ‘Першинг’.
Первый раунд был проигран и тогда Гусько выложил на стол козырного туза. Зам скользнул по справке равнодушным взглядом.
- Что у вас, нога была поломана? С осложнениями? Ничего, я думаю, это не страшно. Мы вас в пехоту посылать не собираемся. Будете служить по своей воинской специальности – в ВВС. А чтобы рассеять все сомнения, вот вам новая повестка, на медкомиссию. Она работает по четвергам, с 9:00 утра. У нас хорошие врачи. Приходите.
Тут Юра, обладавший сверхъестественным чутьем, понял - медкомиссию он пройдет несмотря ни на что!
Конечно, никуда он не пошел. Зато повестки из военкомата стали приходить все чаще и чаще. Лейтенант запаса пытался затаиться, чтобы как обычно, спустить дело на тормозах, однако содержание повесток со временем становилось все более угрожающим. Наконец, когда там появились ссылки на статьи Уголовного Кодекса ЛССР, гораздо более серьезные, чем наказание за тунеядство, Гусько понял, что в этот раз влип по полной программе.
Юра, конечно, был шутом по жизни, но дураком не был никогда. Он понял, отсюда есть только два выхода: или залечь поглубже на дно, или залезть повыше на нары. Оба варианта имели серьезные недостатки. После мучительных раздумий, Юра решил сдаться на милость победителя, и вскоре непыльная должность техника самолета раскрыла ему свои страстные объятия.
Увы, автор тут давно не появляется. Беру на себя смелость поместить ссылку на это прекрасное произведение Анянов Александр Дмитриевич. Рожденные ползать
Анянов Александр Дмитриевич. Рожденные ползать
Да, не, бываю я на форуме частенько. Просто не стал продолжать постить - думал, нет у народа интереса к моему творчеству. Теперь, когда получил достаточно большое количество комментариев на своей страничке (в общем неплохих), думаю, что зря прекратил.
Rat, спасибо большое за поддержку и за ссылку на мой сайт! Конечно, я сам давно уже должен был это сделать.
Rat, спасибо большое за поддержку и за ссылку на мой сайт! Конечно, я сам давно уже должен был это сделать.
Copyright © Balancer 1997..2018
Создано 22.09.2009
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
Создано 22.09.2009
Связь с владельцами и администрацией сайта: anonisimov@gmail.com, rwasp1957@yandex.ru и admin@balancer.ru.
