Военный фольклор, юмор и вообще околовоенный флуд...

Здравый смысл

Это не психология, это здравый смысл.
(из профессионального разговора)

Мы
встречались с моей старшей коллегой Леей. И, между рабочими
разговорами, Лея рассказывала мне про свои трудовые будни матери
израильского сержанта.

Сержант, сероглазая Шуламит, всю жизнь
отличалась тем, что дети называют самостоятельностью, а их родители -
ослиным упрямством. Вооруженная упрямством и автоматом, Шуламит служит
командиром отделения в части для бойцов с особыми обстоятельствами. В
израильской армии и такое есть.
В большинстве случаев «особые
обстоятельства» израильского солдата заключаются в том, что до призыва
он успел сменить несколько школ (и хорошо, если не пару тюрем),
попробовать наркотики, вылететь из какого-нибудь социального интерната
и приложить все усилия для того, чтобы с подобным прошлым его все-таки
взяли в армию. Армия, в принципе, не дура, поэтому вовсе не стремится
взять под свои знамена кого попало. Чем больше у юного неформала
осложнений с полицией и чем меньше за его плечами школьных лет, тем
выше шанс, что в армию его просто не призовут. Есть даже такой
параграф, «отсутствие совпадения». В смысле, не совпадаешь ты с армией,
мужик. А она с тобой.

Но если солдат «с особыми
обстоятельствами» очень хочет (а он, как правило, очень хочет, потому
что неформальность – неформальностью, а в жизни продвигаться как-то
надо, да и аттестат зрелости вне стен школы куда легче сделать в армии,
чем без нее), его все-таки призывают. И определяют на первый год в
такие подразделения, где он сможет «успешно реализовать свой скрытый до
времени потенциал». Иными словами, где ему четко объяснят, как надо
себя вести, а как - не надо, по поводу чего он вначале будет грубо
ругаться, а впоследствии – искренне благодарить. Вот с этими солдатами
(причем в основном на этапе «грубо ругаться», потому что до
благодарности еще нужно дослужиться) и работает сержант Шуламит, дочка
Леи.

Шуламит девятнадцать лет. У нее очень светлые
внимательные глаза, длинные волосы и железная выдержка. Кроме того, у
нее есть мама, Лея. Железная выдержка (которую некоторые тоже называют
ослиным упрямством) сержанту досталась в наследство именно от нее.

Обычно
Лея начинает день с того, что звонит своему солдату. Или солдат звонит
ей. Члены этой семьи не отличаются разговорчивостью, поэтому общаются
они недолго.
- Ну как? – спрашивает Лея, глотая утренний кофе и
попутно делая записки в блокноте: кому позвонить и что успеть за день.
Она руководит крупным психологическим центром, и дел у нее много.
-
Нормально, - отвечает сержант Шуламит откуда-нибудь с юга, где они
ночью брали в учебном порядке очередную башенку с водокачкой. – Спать
хочу.
- Тебе одеяло привезти? – спрашивает Лея. – У вас там холодно по ночам.
- Нет, мне тепло, - отказывается Шуламит. – Привези холодного какао.
- Сегодня? – уточняет Лея, бросая взгляд на часы.
- Нет, в пятницу, - просит Шуламит. – Ящик. Мне нужно солдат угостить, они скучают.
- Ладно, - говорит Лея. – Привезу.

В
пятницу она садится в машину, загружает ящик с картонными пакетами
холодного какао и в течение нескольких часов едет на юг. Там подходит к
проходной и машет рукой дежурному. Дежурный машет рукой в ответ и
выходит встретить.
- А сержант Шуламит на тренировке, - говорит он. – У них с утра – рукопашный бой.
- Неважно, - отвечает Лея и выгружает из багажника ящик - у меня все равно времени нет. Вот, это ей. Занесешь?
-
Занесем, - соглашается дежурный и зовет куда-то в глубину: - Эй,
ребята, тут для сержанта какао привезли, затащите к ней в комнату
кто-нибудь.

Лея благодарит и уезжает обратно в центр страны, где
у нее в тот же день запросто может быть встреча с каким-нибудь членом
Кнессета, парой журналистов и со своей рабочей группой. Или с министром
просвещения. По дороге Лея звонит дочери, вернувшейся с тренировки.
- Ну как? – спрашивает сержант, усталый от рукопашного боя.
- Нормально, - отвечает Лея, - я тебе там какао привезла.
- Спасибо, - говорит сержант, - а одеяло нет?
- А одеяло папа завтра закинет, - говорит Лея и смотрит на часы. Министр ждет. – Я пошла работать.
-
Ага, - отвечает сержант, расчесывая длинные волосы, мокрые после душа.
– Не забудь про одеяло, хорошо? У нас тут холодно по ночам.

Иногда Шуламит звонит в неурочное время. Лея поднимается по звонку быстрее, чем солдаты ее дочери – по тревоге.
- Ну как? – спрашивает она, привычно проверяя глазами часы.
- Устала, - жалуется Шуламит. – Сил нет.
- Ты молодец, - говорит Лея. – Я бы на твоем месте еще и не так уставала. А ты еще ничего.
- Я еще ничего, - соглашается Шуламит. – Это да.

Или ночью:
- Мама, я потеряла сумку!
С юга, с базы. Черт знает где, в четырех часах езды от дома.
- Что у тебя в ней?
Плачет.
-
У меня в ней всё! А главное – доклад на завтрашнее утро, который я
готовила три недели. Ну и всё, что нужно для дежурства, тоже.
- Так, - соображает Лея, - у тебя дома есть черновик доклада?
- Есть. В столе.
- Ладно. Я сейчас тебе его привезу. До утра успею.
За окном темнота. Лея будит мужа.
- Шуламит потеряла сумку.
- А в сумке что?
- Доклад.
- У нее есть черновик, в столе, - говорит муж, почти не просыпаясь. – Ты отвезешь или я?
- Я, - говорит Лея, одеваясь, - у меня с утра встреча с мэром Беер-Шевы, я посплю в машине пару часов.
Опять звонок.
-
Мама, послушай. Тут есть интернет. Ты можешь отсканировать доклад и
прислать мне его по интернету? Я попрошу, мне распечатают.
- Ладно, - говорит Лея.

Она сканирует доклад и отсылает по интернету на юг страны, где сержант Шуламит с утра находит способ его распечатать.
- Получила? – на втором телефоне у Леи ждет директор какой-нибудь школы, с которой она работает.
- Ага.
- Все в порядке?
- Ага. Спасибо.
- Когда-нибудь ты так автомат потеряешь.
- Не потеряю.
- Не теряй.

И
разошлись по своим делам. Лея любит знать, где в данный момент
находится ее дочь. Шуламит не очень любит отчитываться, где она в
данный момент находится, но знает, что в ряде случаев лучше отчитаться.
Просто страховки ради.

- Ты понимаешь, - рассказывает мне Лея,
- она считает, что очень самостоятельная. Она и правда очень
самостоятельная. Но ей девятнадцать лет.

Для Леи «девятнадцать лет» - абсолютно цыплячий возраст. Сержант Шуламит делает вид, что это не про неё.

• • *

- Звонит на прошлой неделе, - Лея пьет кофе, смеется темными глазами и рассказывает. – Ты где, спрашиваю.
На всякий случай спрашиваю, она же может где угодно быть.
- Да так, - отвечает. - Я тут… в Офаким.
- Господи, что ты делаешь в Офаким?
Это на краю света, и край этот, как бы так сказать. Не самый благополучный.
- Да у меня тут, - говорит, - дезертир. Я еду его арестовывать.
Ты понимаешь, да? Там у нее дезертир. И она едет его арестовывать.
- Ты одна, - спрашиваю, - едешь?
- Ну да, - отвечает, - одна. Моя напарница на базе, а больше некому. Но ты не волнуйся, я с оружием.
- А куда ты к нему едешь, с оружием?
- Ну как «куда». Домой.
(Дезертировать
из израильской армии довольно просто. Нужно выйти за ворота базы, сесть
на рейсовый автобус и уехать домой. Через какое-то время туда за вами
приедет ваш командир и, ругаясь, потому что у него пропадает рабочий
день, увезет вас обратно на базу. Эта операция и называется «арест
дезертира»).
То, что Шуламит с оружием болтается одна посреди
черт-знает-где меня, конечно, очень успокаивает. Но вот то, что она
сейчас пойдет домой к своему дезертиру (а дом у него может быть какой
угодно, от бедной квартирки многодетной семьи до притона местной
наркомафии), мне не нравится. Тем более одна. Неизвестно еще, что это
вообще за дезертир.
- Так, - говорю я ей. - Стой там и никуда не ходи. Я сейчас приеду.

Приезжаю. Стоит сержант, с оружием, посреди города Офаким. Весь трепещет.
- Мама, - говорит с укоризной.
- Ладно, - говорю, - пошли к твоему дезертиру.
Она
начинает на меня шипеть. Потому что в ее служебном положении, как я
могла такое подумать, куда она со мной пойдет, ей неудобно.
Сговорились, что она пойдет одна, а я посижу под окнами в машине.
Подъехали к дому.
- Ну вот, - говорю, - я тут встану.
- Нет, - вопит, - тут тебя видно! Езжай вон в те кусты.
Отъезжаю в кусты.
- Все еще видно, - кричит и машет на меня рукой, - дальше, дальше!
Отъезжаю дальше. Скрываюсь в кустах практически целиком. Это не кусты, это лес какой-то, от моей машины даже зеркал не видно.
- Так тебе хорошо?
Отходит на пять шагов, смотрит критически.
- Так, - говорит, - хорошо. Ну я пошла.
- Нет, подожди. Где он живет?
- Как «где», в этом доме.
- Нет, квартира какая.
- А какая тебе разница?
- Я должна знать, - говорю, - где его окна.
- Ну, пятая квартира.
Шевелю губами, высчитываю окна. Понятно. Те белые, с геранью.
- Иди.
Отходит.
- Мама!
- Что тебе?
- Не высовывайся из окна!

Сижу.
Чтобы не терять время – работаю. Звоню серьезным людям. Окно открыла,
но послушно не высовываюсь. Сижу в засаде. Курить нельзя, дым пойдет.
За водой сходить нельзя, но у меня бутылка воды с собой. Кусты шевелить
нельзя, а то дезертир из окна подумает, что сержант за ним приехал с
мамой, и перестанет уважать сержанта. Вообще ничего нельзя, они же в
любой момент могут выйти. Меня по телефону коллега спрашивает – ты где?
– а я с трудом сдерживаюсь, чтобы не ответить «сижу в засаде». Но не
отвечаю, потому что засада у меня тайная. Написала два деловых письма,
сделала штук пять звонков, ребенка нет. Окна пятой квартиры, белые, с
геранью. Вокруг тишина. Сижу в кустах. Проходит полчаса. Шлю Шуламит
смс: «как дела». Не отвечает. Шлю еще одно: «отзовись, волнуюсь».
Молчит. Планирую, как буду взламывать дверь. У меня в багажнике есть
пила, мы недавно в лес ездили, костер разжигать. Вот пилой, думаю,
можно дверь взломать? Шлю смс: «отзовись немедленно». Нет ответа.
Пилой, наверное, нельзя, но у меня еще есть набор отверток. Динамита
нет, в следующий раз возьму. Почти час прошел, что она там делает со
своим дезертиром?

Через час выходят. Втроем. Мой сержант, её
дезертир и его мама. Рядышком. То есть сержант с мамой рядышком, а
дезертир сам по себе. С автоматом. Идут к остановке. Мне появляться
нельзя, я за ними тихо-тихо еду и маскируюсь под кусты. Стоят, ждут
автобуса, дезертир курит, сержант с его мамой разговаривают. Я сижу в
засаде. Приходит автобус, дезертир с мамой прощаются, сержант с мамой
дезертира прощаются, дезертир в автобус залезает, сержант лезет за ним
и за спиной показывает мне кулак.

Я потом спрашиваю Шуламит:
– Чем вы там целый час занимались?
- Ну как же, мама, - отвечает она. – Я там сидела в салоне с его родителями. Надо же было с ними поговорить об их ребенке.
- А почему на мои смс не отвечала?
- Мне, - говорит, - было неудобно.

Я сопроводила их с дезертиром до базы. Слава Богу, на шоссе мне не приходилось прятаться в кусты. Мало ли мам по шоссе ездит.

• • *

Пока
Лея рассказывала мне всё это, ей как раз позвонила Шуламит. Просто
сказать, что все в порядке. Лишних вопросов Лея не задавала, в порядке
– и хорошо.

- А знаешь, - сказала она мне мечтательно, - мне
даже понравилось в засаде сидеть. Тихо, спокойно, никуда не идешь,
никто тебя не видит…
- Ну да, - ответила я, - только у тебя же наверняка телефон звонил каждые десять минут.
У Леи телефон действительно звонит каждые десять минут. А в рабочее время – каждые пять.
- Звонил, - печально согласилась Лея.
Покосилась на меня и добавила:
- Но всё обошлось. Я поставила его на бесшумный режим, а говорила очень тихо. Поэтому меня в тех кустах никто не слышал.

Потрясающе!
Но как то не вписывается в эту "юморную" ветку. Даже хочется плакать.
Потому что у нас все с точностью до наоборот: всех валят в кучу, а командует ими сержант или прапор, которому место в этой самой "части для бойцов с особыми обстоятельствами".

Взято тут:

Речь о тех временах, когда русскоговорящих интервьюеров в израильских военкоматах еще не было, а русские призывники уже были. Из-за того, что они в большинстве своем плохо владели ивритом, девочки-интервьюеры часто посылали их на проверку к так называемым "офицерам душевного здоровья"
(по специальности - психологам или социальным работникам), чтобы те на всякий случай проверяли, все ли в порядке у неразговорчивого призывника.
Кстати, офицер душевного здоровья - "кцин бриют нефеш" - сокращенно на иврите называется "кабан". Хотя к его профессиональным качествам это, конечно же, отношения не имеет.
Офицер душевного здоровья в военкомате обычно проводит стандартные тесты - "нарисуй человека, нарисуй дерево, нарисуй дом". По этим тестам можно с легкостью исследовать внутренний мир будущего военнослужащего. В них ведь что хорошо - они универсальные и не зависят от знания языка. Уж дом-то все способны нарисовать. И вот к одному офицеру прислали очередного русского мальчика, плохо говорящего на иврите. Офицер душевного здоровья поздоровался с ним, придвинул лист бумаги и попросил нарисовать дерево.
Русский мальчик плохо рисовал, зато был начитанным. Он решил скомпенсировать недостаток художественных способностей количеством деталей. Поэтому изобразил дуб, на дубе - цепь, а на цепи - кота.
Понятно, да?
Офицер душевного здоровья придвинул лист к себе. На листе была изображена козявка, не очень ловко повесившаяся на ветке. В качестве веревки козявка использовала цепочку.
- Это что? - ласково спросил кабан.
Русский мальчик напрягся и стал переводить. Кот на иврите - "хатуль".
"Ученый" - мад'ан, с русским акцентом - "мадан". Мальчик не знал, что в данном случае слово "ученый" звучало бы иначе - кот не является служащим академии наук, а просто много знает, то есть слово нужно другое. Но другое не получилось. Мальчик почесал в затылке и ответил на вопрос офицера:
- Хатуль мадан.
Офицер был израильтянином. Поэтому приведенное словосочетание значило для него что-то вроде "кот, занимающийся научной деятельностью". Хатуль мадан. Почему козявка, повесившаяся на дереве, занимается научной деятельностью, и в чем заключается эта научная деятельность, офицер понять не мог.
- А что он делает? - напряженно спросил офицер.
(Изображение самоубийства в проективном тесте вообще очень плохой признак).
- А это смотря когда, - обрадовался мальчик возможности блеснуть интеллектом. - Вот если идет вот сюда (от козявки в правую сторону возникла стрелочка), то поет песни. А если сюда (стрелочка последовала налево), то рассказывает сказки.
- Кому? - прослезился кабан.
Мальчик постарался и вспомнил:
- Сам себе.
На сказках, которые рассказывает сама себе повешенная козявка, офицер душевного здоровья почувствовал себя нездоровым. Он назначил с мальчиком еще одно интервью и отпустил его домой. Картинка с дубом осталась на столе.
Когда мальчик ушел, кабан позвал к себе секретаршу - ему хотелось свежего взгляда на ситуацию.
Секретарша офицера душевного здоровья была умная адекватная девочка.
Но она тоже недавно приехала из России.
Босс показал ей картинку. Девочка увидела на картинке дерево с резными листьями и животное типа кошка, идущее по цепи.
- Как ты думаешь, это что? - спросил офицер.
- Хатуль мадан, - ответила секретарша.
Спешно выставив девочку и выпив холодной воды, кабан позвонил на соседний этаж, где работала его молодая коллега. Попросил спуститься проконсультировать сложный случай.
- Вот, - вздохнул усталый профессионал. - Я тебя давно знаю, ты нормальный человек. Объясни мне пожалуйста, что здесь изображено?
Проблема в том, что коллега тоже была из России...
Но тут уже кабан решил не отступать.
- Почему? - тихо, но страстно спросил он свою коллегу. - ПОЧЕМУ вот это - хатуль мадан?
- Так это же очевидно! - коллега ткнула пальцем в рисунок, - Видишь эти стрелочки? Они означают, что, когда хатуль идет направо, он поет. А когда налево...
Не могу сказать, сошел ли с ума армейский психолог и какой диагноз поставили мальчику. Но сегодня уже почти все офицеры душевного здоровья знают: если призывник на тесте рисует дубы с животными на цепочках, значит, он из России. Там, говорят, все образованные. Даже кошки.

Ъ

Выдержки из русских и нерусских военных донесений и мемуаров XVIII=XIX вв


"Бросившись лично в гущу врагов, поражал до глубины души и многих тем самым принудил."

"Оказавшись в окружении неприятеля, не растерялся, чем необыкновенно доставил"

"Со всех сторон грозили ему гибелью вражеские штыки, но не растерявшись, герой наш принялся грозить им в ответ, чем привел неприятеля в смущение и вынудил отступить"

"Четыре лошади было убито под храбрецом, прежде чем принужден он был оставить баталию из-за того, что больше ни один конь не соглашался нести его в гущу сражения"

"Увидев, что командир сброшен с коня и окружен неприятелем, отважно пробился на помощь и сбросился с коня рядом со своим начальником. Посрамленный враг принужде был в беспорядке отступить"

"В бою лично захватил три вражеские знамени, которые мы позже принуждены были отдать, когда неприятель явился требовать их обратно"

"Первым взошел на бастион и убедился, что крепость неприятелем оставлена, чем избавил нас от многих напрасных потерь"

"На требование неприятеля спустить флаг мы ответили гордым отказом, вынудив того заставить нас сделать это силой"

"Трижды водил свой полк в атаку, прежде чем Светлейший не прислал с адьютантом сказать, что неприятель еще не подошел"

"Редут наш был вполне неприступен и оборонялся нами стойко, но с приходом неприятеля принуждены мы были оставить укрепление"

"Узнав, что генерал Б., коего почитал он своим соперником, доблестно водил в бой дивизию кирасир, герой наш с невероятным мужеством и дерзостью возглавил кирасир неприятеля и, прежде нежели успели они опомниться, повел их в атаку на неприятельские же батареи, чем привел позицию супостата в совершеннейшее расстройство"

"Ввиду совершеннейшего превосходства неприятеля, был положен мною на крышку люка крюйт-камеры заряженный пистолет. Видя решимость нашу биться до смерти, противник поспешил спустить флаг. Высадив призовую команду, первым делом велел я перенести на бриг весь порох, коий у нас кончился две недели назад"

"Крейсируя у неприятельского берега, были мы перехвачены вражеской эскадрой. Положившись на Провидение, мы отказались спустить флаг и развили огонь столь частый, что скоро все окрестности заваолокло дымом. Под прикрытием сего рукотворного тумана затопили мы бриг, чем привели супостата в совершенное смятение, принудив выброситься на берег"

И. Кошкин

Не знаю плакать или смеяться, но чистая правда...


Существует лишь одна вещь точнее огня противника - это когда по вам стреляют свои.

Помещаю в подпись...

Стянуто с Острия:

---

Сия история имела место быть на военной кафедре нашего Технического университета. Сидим мы, значит, и изучаем устройство одной из кабин зенитно-ракетного комплекса. А все оборудование, которое располагалось в кабине, содержалось в шкафах со своими буквенно-цифровыми индексами.
Например, ВК - аппаратура Контроля, ВТ - аппаратура Тренировки, ВН - аппартура Наведения и т.д. Вообщем доходит дело до последнего шкафа с индексом ВХ. Мой сосед по парте, студент К., тихонько говорит: "А в этом шкафу - всякая х#йня".
После чего, подполковник, стоявший неподалеку, с серьезным выражениям лица объявил:
- Да, а в этом шкафу, как подсказывает нам студент К., находится остальная аппаратура.