Ну х** его знает, что сказать на это. Про то, что офицерский корпус несколько привелегирован, по отношению к остальным слоям военно-морского флота я даже не стал говорить, чтоб не вызывать всплески повторных возмущений. Права человека - это вообще несколько размытое понятие во время выполнения боевых задач, сейчас попробую объяснить. Боевой корабль в море - это не набор отдельно котлет и мух, это - симбиоз людей и механизмов заточенных только для одной-единственной цели: выполнить свою задачу с наибольшей эффективностью.
// Дальше — legal-alien.ru
Мне, конечно, жаль матроса, который брезгует такой унизительной работы, как ухаживать за боевыми товарищами, но жаль где-то на самом дне моей солёной души потому, как я - не брезгую.
Для того, чтоб приглушить у меня эту природную брезгливость и вот этот вот бесполезный аппендикс на моей гордости, меня с первого дня в военно-морском училище начали приучать ухаживать за моими товарищами, как и их - за мной. Я охранял их сон, стоя на тумбочке со штык-ножом или с автоматом в карауле, чистил для них картошку и разгружал мясо, накрывал им на столы и потом убирал за ними срач со столов и мыл за ними посуду, столы и пол. Не смотря на тонкость своей душевной организации, я своими изящными пальцами, зажмурив свои волоокие глаза, мыл за ними унитазы типа "очко" или "дучка" по-флотски в которые они срали, писуары, в которые они ссали и раковины в которые они плевались зубной пастой, сморкались и складывали туда свою щетину. И да, бумажки, которыми они вытирали свои жопы, я тоже за ними выносил. И да, резиновые перчатки тогда ещё не изобрели, чтоб вы понимали.
А ещё у нас был старшина роты, в звании целого старшего мичмана, который полагал, что если в гальюне нет бодрящего запаха хлорки, то приборка там не проводилась.
Ну и стоим мы как-то "на тумбочке", то есть дневальными по роте, с моим дружком Лёшей. А Лёша только завёл себе новую "любимую на всю жизнь женщину" и как раз собирался ей первый раз "вдуть" потому как цветы ей уже подарил, в кино сводил и подержал её за руку, гуляя по Графской пристани. Поэтому, Лёше очень нужно было убыть в увольнение до утра, сменившись с вахты.
- Приборку в гальюне зашуршишь, чтоб я ох**л от её невъебенности, - отпущу! - резюмировал старшина, выслушав Лешины спермотоксикозные рыдания.
- Есть! - радостно ответил Лёша и, наплевав на пару часов дневного сна, вооружился тряпками, вёдрами, швабрами и фотографией любимой и ринулся в бой.
Он вымыл всё. Стены, зеркала, плафоны на светильниках, краны на умывальниках, сами умывальники, писуары, трубы к ним, дучки и дверцы на кабинках. Даже саму дверь в нгальюн отдраил с мылом. Часа два шуршал, но за хлоркой в санчасть уже пойти у него сил не осталось.
- Ну как? - попросил он меня оценить приборку.
- Ну ох**ть теперь! Даже поссать тут стесняюсь! Как в Эрмитаже, б***ь, только чище!
- Спасибо, друх! - и Лёша побежал докладывать старшине.
Старшина походил, посмотрел, понюхал и выдал:
- Неудовлетворительно! Дезинфекция не проведена на должном уровне! Х** тебе, а не увольнительная! Опять дрочить придётся!
- Таварищ старший мичман! - возмутился Алексей, а его частенько штырило, да - Я требую проведения служебного расследования с целью установления истины и восстановления моих человеческих прав!
- Да пошёл ты на х**! - ответил старший мичман и убыл из расположения части.
Но Лёша не успокоился. Он не сдавался никогда, когда пахло самкой. Ни-ког-да, чтоб вы понимали. Он побежал в санчасть и получил там хлорку. Хлорку нам выдавали в виде концентрата, который нужно было разводить, исходя из пропорции "одна капля на табун". Но Лёша решил, что это - лишнее и чем сильнее будет пахнуть, тем более вероятен тот факт, что грудь любимой, наконец-то, окажется в его жадных руках. Он шухнул по стакану в каждую кабину, каждый писуар и каждый умывальник, остатки просто разлил по палубе. А потом закрыл дверь в гальюн и убыл накрывать на столы.
Я стоял на тумбочке, когда через пол часа, в роту вернулся старшина.
- Тащ старший мичман! - доложил я, желая помочь товарищу убыть на случку, - курсант Карлихин продизенфицировал гальюн!
- Зае**сь, - ответил старшина, - пойду поссу, заодно!
И, напевая песню "за*бися пахнет пися, еси пися за*бися", вошёл в гальюн.
С тех пор, когда говорят "как пуля" я вспоминаю, как из того гальюна выскочил наш старшина, захлопнул дверь и привалившись к ней спиной, как в фильме ужасов, тяжело дышал и вытирал слёзы.
- Иди-ка сюда-ка! - позвал он меня.
- Попробуй-ка зайди-ка, - ласково попросил он меня.
Не уловив подвоха, я приоткрыл дверь. Пары хлора немедленно набросились на меня. Они въелись мне в глаза, нос, уши рот и, по-моему, моментально проникли даже в уретру. Через пол вдоха мы уже вдвоём вытирали слёза и сопли, привалившись к дверям спинами.
И тут в роту вернулся Лёша.
- Алексей, - ласково позвал его старшина, - а не желаете ли поссать?
- Так точно, тащ старший мичман! Желаю! - и Лёша вошёл внутрь, а мы захлопнули за ним двери и начали слушать. Мы слышали, как Лёша ссал, напевая "В краю магнолий" и как потом мыл руки, осторожно заглянув внутрь, прищурившись и затаив дыхание, мы увидели, как Лёша ковыряется в зубах, любуясь собой в зеркале.
- Окна там открой, б***ь! - рявкнул на него старшина.
- А чо такова-то? - сделал удивлённые глаза Лёша, - свежо же и так довольно.
- Что должен сделать военнослужащий, получив приказание?
- Есть! - ответил Лёша и ринулся к окнам.
- Б**, Эдик, я чуть не сдох же! - рассказывал мне потом Лёша.
- Ну ты артист, б**, да Станиславский бы ладони отбил, тебе хлопая!
- Всё, ради любви же!
Права человека - это хорошо, их ущемление - это плохо. Но, если вы уж решили идти в военно-морской флот, то знайте: основным вашим правои там будет положить свою жизнь на защиту интересов Родины, а, на этом фоне, подносить суп офицеру - сущие мелочи.