МЕЧТЫ О НЕБЕ
У каждого паренька с детства возникает мечта: у кого стать пожарником, у кого спортсменом, у кого ракетчиком, а у кого-то из нас приходит мечта стать летчиком или даже космонавтом. Мой крестный, Владимир Михайлович Некрасов, летал летчиком-испытателем на Харьковском авиационном заводе и держа меня на руках в «сталинке» на балконе четвертого этажа говорил, что будет летчик. Брат мой Саша служил в те далекие годы в Умани, где его учили быть стрелком-радистом. Помню нашу поездку с родителями к брату и Софийский парк, заложенный еще графом Потоцким. Брат позже летал на Ил-28 в Дебрецене, в Венгрии. И как-то само собой все эти мысли об авиации отложились и к окончанию школы я не покидал мысли об авиации. Отпрыгал с парашютом в Харьковском авиаспортклубе, параллельно занимаясь тяжелой атлетикой. А тут работа на заводе, кто-то из ребят поступил в авиационно-техническое училище. Вдруг я узнаю, что Коля Колодезев поступил учиться в Волчанский учебно-аваиционный центр ДОСААФ. Работали мы с ним на одном заводе, только в разных цехах и я быстренько в ближайший выходной поехал в Дергачи в райвоенкомат. Оказалось, что почти опоздал, но моя напористость была безграничной и рвался я в авиацию изо всех сил. Так судьба определилась: врач-окулист мне по секрету и доверительно сказал, что мое зрение окажется только на грани восьми или максимум, девяти лет. Но я рвался в авиацию и все было в порядке, когда генерал на медкомиссии сказал свое добро.
Вдали осталось босоногое детство и велосипед, как высший класс поездок в лесу. Главной становилась перспектива стать летчиком и я старался изо всех сил: изучение практической аэродинамики, теории техники пилотирования и самолетовождения перемежались ужасно нудными электротехникой, теорией работы двигателя. И вот постепенно приходила мысль где окажешься и кем. После окончания авиаучилища и присвоения лейтенантского звания мы оказались в Монголии. И вот наступили не очень тяжелые времена, так как в Кировабаде мы уже привыкли летать и при температуре воздуха гораздо выше плюс тридцати. Инструктором и командиром авиазвена был Геннадий Федорович Суханов, человек очень хорошо знающий авиацию и нюансы. Жаль, что прямо я не решался спросить у него что и как ожидает в будущем.
Главным было – освоение МиГ-17. Машина была прекрасной по сути и позволяла некоторые вольности, даже перегрузка до восьми крат при пилотаже без подвесных баков не была предельной. Это был боевой самолет и по своим характеристикам не уступал серийным машинам противника. На номинальном режиме работе двигателя скорость по маршруту составляла около девятисот километров в час. То сеть до максимальной скорости на хватало всего части оборотов двигателя. Но дело в том, что большая часть наших ребят уже проверила эту максимальную скорость. И встретилась кто с «валежкой» самолета, кто с обратной реакцией элеронов по крену.
Что поделаешь, кто-то из нас мечтал прорваться в академию. Но моя мечта оставалась все той же: стать летчиком-испытателем. И, кто знает, может, ошибся тот врач-окулист. И мне предстоит окончить авиатехнический вуз, гражданский, конечно. Кто знает, может, и суждено мне было поступить в этот институт. Но это детали, почему мне не суждено было прорваться. А в полетах я всегда старался освоить как можно лучше именно технику пилотирования. Конечно, воздушный бой тоже представлял интерес, но главное – внимание на работу двигателя и основные пилотажно-навигационные приборы. И тут нюанс заключается в фиксации приборов, то есть авиагоризонта, скорости и вертикальной скорости. Попадание в свою струю при выполнении виража с креном шестьдесят градусов это был уже класс. При этом фиксация времени виража на отдельном листике, который втыкал в планшет на левом колене. И вертикальный пилотаж, взять хотя бы тот же двойной боевой разворот, восходящие и нисходящие бочки. Как это все получалось – и сам не знаю. Скорее всего, подгадывал новые элементы на привычные фигуры пилотажа. При этом опускание носа самолета вниз было довольно ощутимым, поэтому приходилось отдавать ручку управления самолетом от себя в перевернутом положении. А вот при горке с бочками проблема была меньше, то есть самолет был более устойчив. При полетах по приборам надо было просто плавно пилотировать, чтобы избежать попадания в непонятное положение. И все это помогло не попадать в непонятные положения даже ночью, когда, как рассказывали другие пилоты, взлетно-посадочная полоса вдруг становилась почти вертикально. Хотя по приборам все было нормально. И это не единственный случай, когда происходили странные явления. Но все имеет свой предел и постепенно мы приходили к тому состоянию, когда не хватало тяги двигателя. Душа просила более мощного самолета и ум искал новые модели. Так МиГ-23 представлял интерес, но после разговора с испытателем, катапультировавшимся после отвала одного из полукрыльев, это желание стало более скромным. Но по слухам мы должны были переучиваться на Су-17 и по всем характеристикам этот самолет представлял интерес.
Пришло время и на нашем аэродроме появились эти легендарные сверхзвуковые истребители-бомбардировщики. Прежде всего шесть точек подвески и изменяемая стреловидность подвижных частей крыла. Плюс форсаж, увеличивающий тягу до тридцати процентов. Пусть эта характеристика была больше на высоте и скорости, но все равно приятно. Главным недостатком этого двигателя была повышенная расходоемкость, причем на взлете до двести килограммов топлива в минуту. В целом машина была симпатичной и огромной по сравнению с МиГ-17. Все таки длина около двадцати метров и высота до трех с половиной метров были симпатичными. Но не только это было важным: вооружение, вот что делает самолет оружием нападения. И на пути к освоению со специзделиями надо было пройти обычные средства вооружения, как пушки, ракеты и бомбы.
Мы все больше влетывались и порой наступало состояние вседозволенности. Точнее, конструкция была настолько совершенной, переняв что-то от Су-7, что требовалось очень большое желание угробить этот самолет. Все случаи авиакатастроф, происшедшие на Су-17, говорят, что это произошло по вине личного состава. Пилоты просто вводили самолет в такие опасные режимы полета, когда возможности машины были исчерпаны. Или же попадали в осколки от впереди брошенных авиабомб. Конечно, они пытались выжить и катапультировались, но всегда ли это было вынужденной мерой? Не могу припомнить ни одного случая вынужденной посадки на Су-17. Таким образом, я пошел на полигон, где и была наша пилотажная зона. С крылом в тридцать градусов я перешел в набор и пошел на переворот, ощущая как машина прекрасно выполняет пилотаж. Но вот я перевел на полупетлю и тут, бывает же такое, в точке около восьмидесяти градусов обратил внимание на указатель положения крыла. Дело в том, что я и раньше быстро набирал высоту с крылом меньшей стреловидности. Но сейчас ситуация была удивительно двусторонней: с одной стороны, меньшая стреловидность крыла позволила провести пилотаж с меньшей перегрузкой, с другой – перепад высот был минимальным. По всей вероятности, это и был тот фокус, который можно применять при воздушном бое с более нескоростной машиной. Полеты на скорость, то есть на облеты двигателя на сверхзвуковой скорости, представляли большой интерес. И поэтому я упрашивал командира эскадрильи дать эти полеты именно мне. Так что постепенно я провел облеты самолетов после замен двигателей. Причем это знание не было бесполезным. Перед учениями я обратил внимание на то, что мой самолет в составе второй пары в звене не тянет. Как оказалось, после облета мне сообщили, что эти вылеты будут крайними. И все так и оказалось: этот самолет попал в зону осколков от впереди летящих авиабомб ФАБ-500 и двигатель запомпажировал, а пилот катапультировался.
Много давали полеты на подигрыш ПВО и отработка групповой слетанности для противоракетных маневров. Следует заметить, что при этом маневре ведомый проходил под траекторией полета ведущего и менял пеленг. Не у всех выходило слаженно, но это уже дело техники: постепенно пилоты отрабатывали этот маневр все более совершенно и уходил страх от впереди летящего самолета.
А полеты ночью, когда при полете в облаках при Луне возникала иллюзия полета над поверхностью земли. Конечно же, взятие пеленга на звезду давала результаты: у всех, кто так делал, полеты были более правильными. И на кальке планшетистов это превосходно было видно.
И как не упомянуть девушек, о которых мало хороших слов, а больше хвастают, подшучивают, в общем смысле, конечно. Были и у меня невесты, но все это в былом и правильно сделала жизнь, что не решился ни одной из них стать моей женой. Не забывалось предупреждение о конечном пределе полетов на истребителе, а судьба могла сложиться и так, что не дожил бы до этого возраста. Помнится одна женщина, несчастная, в принципе, из-за которой не пошла карьера по званию. Как раз перед очередным Новым годом командир дивизии вызвал меня с полполковником Зеленым для выяснения обстоятельств. Мы вначале шли ничего не понимая, ну а когда комдив завел разговор об этом случае, то я прямо ответил, что слово офицера – я ее не трогал, а просто вернул назад свое оружие. На этом и осталось, но слова комдива, что в тихом омуте черти водятся, запомнились не только мне. А так, в принципе, все было прекрасно с девушками. И то, что один из пилотов женился в консульстве на заведующей летной столовой, было вполне нормальным. Для чего, в принципе, девушкам было бросать близких людей и уезжать вдали от Родины? Конечно же, для устройства и своей личной жизни. Жаль только, что офицерам не рекомендовалось заводить собак. Я немного охотился и это было тем еще случаем.
Нюансов было очень много и зря рассказывать обо всех нюансах вряд ли стоит. Но как передать всю прелесть сложного пилотажа в сумерки, когда приходилось проверять и себя, и самолет. Были и недостатки, среди которых была посадка при сильном боковом ветре. Я тогда думал не о себе, а о близко летевшем от меня пилоте. В результате сошел с взлетно-посадочной полосы и не захотел возвращаться назад. Были и другие нюансы, но это все детали. Главное – врач-окулист не ошибся и пришлось уходить с авиации. Зрение быстро падало и теперь я не считаю, что все было настолько странно и непредсказуемо. Дай Бог многим такой возможности скрывать правду о себе до последнего даже перед начальником политдела дивизии. А теперь хочу пожелать всем пилотам здоровья и хорошего настроения!
Пока есть время, целесообразно вспомнить не только плохое, но и хорошее. Конечно, всего было понемногу, но стрельба ракетами на земле при перезарядке блоков была обычным явлением не в нашем полку. Это произошло в Борзе и КП инженера был расстрелян буквально и прицельно. Вне всякого сомнения, кто-то из пилотов может вспомнить и подробности нашей нелегкой службы, но к чему вспоминать неприятности? Еще раз желаю всем летающим пилотам, чтобы горючки хватало до посадки, а советские двигатели не отказывали. Удачи Вам, коллеги!