Человек на Луне? Какие доказательства? - 2

..Его двойник глупо и бездарно проиграл на бегах две тысячи казенных рублей. Асокин, конечно, никогда бы этого не сделал. При мысли о такой ребяческой глупости Асокин досадливо сплюнул. Одним только писатель ублаготворил Асокина – описанием кабаков, ужинов и различного рода закусок. Хорошо были описаны кабаки – с тонким знанием дела, с пылом молодости, не знающей катара, с любовью, с энтузиазмом и приятными литературными подробностями. Семга, например, сравнивалась с лоном молодой девушки, родом с Киоса. Зернистая икорка, эта очаровательная спутница французских бульварных и русских полусерьезных романов, не была забыта. Ее было описано по меньшей мере полпуда. Ее ели все главные и второстепенные персонажи романа. Асокину стало больно. Он никому не дал бы икры – сам бы съел.

 

Дочитав роман, называвшийся «Бег волны», Асокин поежился от вечернего холодка и пошел домой спать.
Заснуть он не смог. Двойник давил на его воображение. На другой день, уходя из конторы, «милостивый государь» унес с собой пять тысяч рублей – ровно столько, сколько растратил его преступный двойник. «Милостивый государь» решил использовать деньги рационально: заимствовать все достижения Ажогина и, учтя его ошибки, избежать недочетов.
Вечером Асокин учитывал достижения и избегал недочетов в компании девиц с Петровских линий. Обмен опытом обошелся в сто рублей.

 

Докладная записка Лысенко

Письмо Лысенко [3] содержит три части и важное заключение. Главный раздел: "Отчет и план работы с ветвистой пшеницей" начинается словами: "Полученные мною от Вас семена ветвистой пшеницы, называемой теперь "кахетинская"...". Роль ветвистой пшеницы в карьере Лысенко в конце 40-х годов подробно описана в капитальном труде В.Н. Сойфера [4]. Ветвистая пшеница вовсе не была новостью. Еще в XIX веке сельские хозяева знали, что в ней "от колоса до колоса не слышно голоса". Соратники Вавилова доказали беспочвенность надежд на увеличение ее урожайности [5].

О бесперспективности ветвисной пшеницы Лысенко знал также из опытов своего отца. Но поручение заняться обреченным на провал делом он получил в конце 46-го от самого Сталина. "Только после того, как Вы обратили мое внимание на ветвистую пшеницу и передали мне ее семена, по-настоящему занявшись этим делом, я понял много нового в селекции зерновых хлебов", - пишет Лысенко Сталину.

Согласие на этот проект, после некоторой паузы, Лысенко дает в таком виде, который позволил бы ему снять с себя часть ответственности за неминуемый крах, и обставляет условиями. Он сообщает, что в единичном посеве в Одессе на 0,8 га получено 4,2 ц, "т.е. с гектара примерно 5 центнеров"; в Омске пшеница вымерзла; в Горках Ленинских "урожаи получились резко различные, в переводе на гектар - от 4,5 центнеров до 30 центнеров с лишним" (при общем урожае в 16 ц).

Предположение об определенном урожае на больших посевных площадях, исходя из единичных ограниченных экспериментов, разумеется, неправомерно. Но Лысенко идет дальше и заключает: "ветвистая пшеница может давать очень высокие урожаи, порядка 50-100-150 центнеров с гектара". Следующий вывод: "селекционная работа... требует коренных изменений" - подразумевает необходимость дать ему для этого еще большую власть. Лысенко намечает на 48- -й год опыт с целью получить урожай в 100 ц/га на площади 10 га. "Для этой цели выделен участок, где два года был клевер с тимофеевкой. На каждый гектар этого участка перед осенней пахотой внесено по 20 тонн органических удобрений, по 5 центнерпов суперфосфата и по 2 центнера калийной соли". В 50-м году он намеревается засеять в Московской области 15 000 га, а в 51-м уже 50 000 га (т.е. собирается даржать громадную посевную площадь два года под тимофеевкой и вносить по 20 тонн навоза на гектар}), и получить 500 000 тонн пшеницы для нужд Москвы.

История, рассказываемая Лысенко, совершенно жульническая. Он и сам, наконец, смущается. "По данному конкретному вопросу не буду пока что дальше фантазировать. Но эта фантазия буквально меня захватила, и я прошу Вас разрешить нам проведение этой работы в 1948 году, а потом, в случае удачи этого опыта, помочь нам в деле дальнейшего развертывания этой работы".

Ветвистой пшеницы было еще недостаточно для требований, ради которых составлялось письмо. Второй раздел "О сырьевой базе натурального каучука", также имел важное практическое значение. Тогда синтетический каучук еще не был широко внедрен в производство авиационных и автомобильных шин, и эта проблема решалась вавиловским Институтом растениеводства [6].

Третий раздел "О стерневых посевах озимой пшеницы в Сибири" пропагандировал давно известный (и за бесполезностью оставленный) агроприем, рекомендованный Лысенко для широкого внедрения в колхозах и совхозах Сибири во время его эвакуации в Омск в период Отечественной войны.

Отчитавшись таким образом за поручение Сталина, Лысенко использует возможность выторговывать кое-что для себя. Он называет теоретические положения (вполне совпадающие с взглядами Сталина), основой, в которой заключается "коренное отличие нашей мичуринской генетики от менделеевско-моргановской генетики". Он утверждает, что "менделизм-морганизм, вейсманистский неодарвинизм... разрабатывается в западных капиталистических странах не для целей сельского хозяйства, а для реакционных целей евгеники, расизма и т.п. Никакой связи между сельскохозяйственной практикой и теорией буржуазной генетики там нет".

Наконец, он настаивает на административных мерах, и Сталин отчеркнул этот фрагмент:

"Дорогой Иосиф Виссарионович! Если мичуринские теоретические установки, которых мы придерживаемся и на основе колзозносовхозной практики развиваем, в своей основе правильны, то назрела уже необходимость нашим руководящим органам образования и сельского хозяйства сказать свое веское слово, внести резкий перелом в дело воспитания наших кадров биологов, агрономов и животноводов.

Метафизическое учение о живых телах - морганизм-менделизм, вейсманистский неодарвинизм преподается во всех вузах, мичуринское же учение - советский дарвинизм почти нигде не преподается.

Прошу Вас, товарищ СТАЛИН, помочь этому хорошему; нужному для нашего сельского хозяйства делу".
.
Ответ Сталина
.
Получив письмо, Сталин немедленно пишет ответ: "Уважаемый Трофим Денисович! Вашу записку от 27.Х.1947 г. получил. Большое Вам спасибо за записку". С неожиданной, едва ли не отеческой заботой он разъясняет, что хорошо (что тот занялся наконец ветвистой пшеницей), что плохо (опыты проводятся в тех местах, которые подходят ему, но не подходят пшенице), что удачно (мысль о гибридизации сортов пшеницы). Поддержкой правительства можно располагать. Планируется новая встреча (предыдущая была в конце 1946 года). Письмо завершается энергичным пассажем:
"Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину.
.
С уважением.
_____________________________И. Сталин.
31.Х.47 г."

 

Зато Иван Нехода честно заработал свой пирожок, не смотря на то, что вызвал недоумение у потомков. Такой вот бизнесс в рамках соц-реализма.

 

Летом 1935 Лысенко с сотрудниками, ради власти любой ценой, направил сельскохозяйственному начальству страны лживый и льстивый рапорт: “При Вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт “Лютесценс 062” – выполнено. Новых сортов получено четыре”.
Академики П.Н.Константинов и П.И.Лисицын и доктор Дончо Костов, побывавшие в июле 1936 г. в Одесском институте, базе Лысенко, выяснили, что его претензия на сверхбыстрое выведение 4-х сортов пшеницы – надувательство. Оказалось, что получен лишь один кандидат на сорт (не было государственного сортоиспытания). “Зерно пшеницы 1163 слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой сбор. … Кроме того, сорт поражается и головней”. Константинов, Лисицын и Костов критиковали Лысенко за неэффективность повсеместного применения яровизации и провал работы над морозостойкой озимой пшеницей. Константинов и др. возмущались тем, что Лысенко отрицает существование вирусов и занимается летними посадками картофеля вместо борьбы с вирусными заболеваниями. Показали неэффективность лысенковских “посевов по стерне”. Критиковали идею Презента о неизбирательном скрещивании – “брак по любви”. Их особую озабоченность вызвало снижение стандартов сортоиспытания в результате деятельности Лысенко – “сорт в один год”. Коснувшись вопроса яровизации озимой пшеницы, Константинов и др. подчеркнули: “В изложении акад. Лысенко и, по-видимому, в его представлении весь процесс очень близок к ламаркистской концепции “превращения””.

 

Генетики не ограничились академической критикой “брака по любви” и летних посадок картофеля; в ходу была пародия на мотив шлягера тех лет:
Расцветали цветики на ветках
И туманы плыли над рекой.
А в цветочках зрели яйцеклетки,
Опыляясь Презента пыльцой.
Опылялись они не случайно, –
По любви свершался тайный брак,
И пыльца сжирала яйцеклетку,
Словно кошка мышку натощак.
Ах ты, клетка, клетка пыльцевая,
Ты умерь свой зверский аппетит.
Ведь твоя подружка дорогая,
Яйцеклетка, тоже хочет жить.
Ах ты, песня, песня менделиста,
Ты лети к Трофиму в кабинет.
И новатору – гиганту мысли
Наш формальный передай привет.
Пусть он вспомнит гены и гаметы,
Хромосом редукцию поймет.
Пусть картошку бережет на лето,
А науку – Мендель сбережет.

 

Пчеловод Б.М.Музалевский заявил небольшой доклад на сессии. Летом 1936 г. он был недалеко от Института Лысенко и заехал туда, чтобы получить подтверждение. Лысенко заинтересовался биологией пчелы, и в конце длинной беседы Музалевский спросил, как Лысенко удаются такие крупные дела. На что получил краткий ответ: “Я имею право входа”. Речь шла о доступе к Сталину.

 

Такое развитие событий показывало номенклатуре, журналистам, общей и научной публике отношение высшего начальства к генетике человека. И все же шоком было закрытие Медико-генетического института летом 1937 г. и арест С.Г.Левита в январе 1938 г. (в мае он был приговорен к смертной казни и расстрелян). Теперь генетика человека ассоциировалась со смертельной опасностью для всякого, кто станет ею интересоваться.

 

..Н.И.Вавилов, отошедший от чисто академической позиции 1936 г., на совещании 7–14 октября 1939 г. привел аргументы в защиту принципов научной генетики и критиковал теоретические позиции Лысенко, Презента и их единомышленников, демонстрируя бесплодность их практических предложений и противопоставляя им реальные успехи генетиков..
Следующим шагом Сталина стал арест в 1940 г. Н.И.Вавилова и других замечательных ученых: Сталин уже наметил окончательное решение генетического вопроса; для этого следовало вывести из игры всех влиятельных генетиков.

И.А.Рапопорт вспоминал: “А.Р.Жебрак, профессор генетики Тимирязевской академии, рассказывал, что после применения к нему после сессии [август 1948] мер он попал на прием к одному очень ответственному лицу, которое начало беседу с ним неслыханным утверждением: “Вас, генетиков, спасли немцы. Если бы не война, мы вас уничтожили бы еще в 1941 году””. Ответственным лицом был Д.Т.Шепилов, одно время заведовавший Отделом пропаганды и агитации ЦК. Во время войны Шепилов встретил на фронте Рапопорта и рассказал ему о намерении Сталина.

 

После Отечественной войны и до начала холодной войны, то есть, когда американцы, англичане и французы считались союзниками, генетики были в фаворе – отчасти как “картинки на экспорт”.

 

Представитель генетиков вошел в Академию наук; планировался новый генетический институт; генетики активно печатали научные труды, отчасти и за границей; научные конференции по проблемам генетики и дарвинизма демонстрировали успехи в этих областях исследования; в научной печати появлялись статьи с критикой взглядов Лысенко и Презента и т.п.
Были, конечно, и некоторые выступления лысенковцев, но они терялись на общем фоне. В 1946 г. вышел 1-й том “Сочинений” И.В.Сталина с ранней статьей “Анархизм или социализм”, где симпатии были на стороне ламаркизма (при этом автор представлял ее как работу незрелого марксиста). Все же до середины 1948 г. ничто не предвещало трагедии науки.

 

Поскольку у Сталина личный мотив играл весомую роль в принятии политических решений, упомяну здесь эпизод, имевший место в мае 1948 года. И.Н.К., референт одного из Отделов ЦК, не любивший Лысенко, злорадно показал ему переводы двух статей с жестокой критикой в его адрес. (Автором одной статьи был Косминский, работавший по генетике шелкопряда; после войны он оказался в Италии. Косминский, в частности, писал: “Лысенко – это Сталин в науке. Сталин – это Лысенко в политике”. Другая публикация, брошюра Британского имперского бюро растениеводства “Новая генетика в Советском Союзе” Хадсона и Риченса, содержала резюме на ряде языков, включая русский. В резюме отмечалась несостоятельность “генетической школы, основанной Лысенко и Презентом в Советском Союзе” (“Лысенко, отвергая накопленные в течение последних 30 лет данные менделевской генетики, тем самым воздает дань мракобесию и низводит ценность своих соображений”) и подчеркивалось: “Ее характерные положения имеют своим источником труды Дарвина, Тимирязева, Мичурина и Бербанка, теории которых были спаяны с философией диалектического материализма”.) Взглянув на эти материалы, Лысенко расстроился, махнул рукой и стал спускаться по широкой лестнице. Не дойдя до ее середины, он резко повернулся, подскочил к И.Н.К. и выхватил статьи из его рук: “Дайте, дайте, это мне очень нужно!” Лысенко, среди прочего, воспользовался и этими материалами для привлечения Сталина на свою сторону.

 

Вмешательство сталинщины в генетику было систематическим, долговременным, многоплановым. Его отзвук слышался в 1973 г., когда по заказу М.А.Суслова и при поддержке М.Б.Митина “Политиздат” выпустил стотысячным тиражом воспоминания акад. Н.П.Дубинина “Вечное движение” (два переиздания, сто и двести тысяч экз.), где вина за лысенковщину (разгром генетики и сельского хозяйства страны) с партии, государства и госбезопасности перекладывалась на крупнейших генетиков.

Вопрос, почему именно генетика стала объектом беспрецедентного внимания Сталина, представляется все еще не вполне выясненным и заслуживает отдельного рассмотрения.

 

закрытие Медико-генетического института летом 1937

 

А насчет того, что Сталин предпочел Лысенко Вавилову - это потому что Лысенко вывел больше и лучше сортов растений.