Реклама Google — средство выживания форумов :)
Святой>> У нас "пешки" пикировали с 2500 м, при угле 60 гр, сброс бомб был на 1500 м.
MIKLE> вобще-то ЕМНИП у Пунева цифирьки другие. Стандартно-ввод 3500 и выше, сброс 2500. 1500-уже вывод. правда уголо ЕМНИП по круче. Но сам автор говорит, что точность не ахти, но когда опытные экипажи бросали ниже(именно с 1500-2000)-точность впечатляла. У большинства строевых пилотов для этого не хватало подготовки, опыта, силы воли и пр... неговоря уже о том что Пешки часто бомбили с горизонта.
Святой>> 3. Даже в этом случае - когда цель для атак ИБ практически идеальна (ж/д состав) - был выполнен только один заход. [»]
MIKLE> чёрным-же по белому написано
>>Он остановился, из него вертикально поднимался дым. Я покачал крыльями, не смог решится. Нет смысла атаковать его, так как расчеты, должно быть, ожидают нас и готовы к действию
MIKLE> Ил-2 же лезли на рожон и иемели потери до половины группы.
VooDoo> Именно так. Советские наземные войска свои задачи - выполнили. Советская же авиация - нет. Т.е. успехи наземных сил вопреки неуспеху сил воздушных.
Для пикирования высота все еще недостаточная.
Попробовал «подстригать» облака снизу, идя под самой нижней их кромкой. Это прибавило всего сто метров.
На высоте 1150 метров обрывки облаков мелькали так часто, что надежно прицелиться было очень трудно. На 1200 метров земля уже скрывалась из виду.
— Пожалуй, пойдем на тысяче ста пятидесяти! Все-таки какой-то шанс. На выводе из пикирования эти метры пригодятся, — предложил я Давыдову, верному своему штурману. — Если под нами окажется облако, дашь команду по расчету времени. Пройдем облако за одну-две секунды. А ниже будет уже чисто, и я стану прицеливаться нормально.
— А остальные?
— Остальным дадим бомбить по второму варианту. По второму варианту следовало бомбить с пологого пикирования — до 50 градусов. Точность при этом, конечно, уменьшалась, но уменьшалась и опасность врезаться в землю на выводе самолета. Вернее, она исключалась, так как из такого пикирования выходить можно в пятистах метрах от земли, поскольку просадка самолета значительно меньше.
Бомбометание с горизонта было третьим вариантом, и мы решили от него отказаться, хотя Суханов считал этот вариант самым вероятным.
— Второй вариант! — передали команду открытым текстом.
— Ясно! Понял! Я Сокол-два, прием!
Заснеженная Ропша была, конечно, совсем не той, какую я знал до войны. С нею враги разделались, как с Синявином, но в этот район мы летали иногда по пять раз в сутки, когда бомбили дальнобойные батареи. Мы изучили здесь каждый кустик и чуть ли не каждый сугроб. Правда, не было полной гарантии, что не поразим ложную цель, а настоящая окажется в другом месте, но в этом следовало бы винить не нас, а разведчиков, давших ошибочные сведения. Ту цель, которую они нам указали, те ориентиры на карте мы бы ни с чем не спутали. Летали мы здесь так часто, что каких-то особых изменений ждать не приходилось.
...
— Разворот! — передал по ларингофону Сергей Давыдов.
Я дал самолету правый крен и через 40 градусов вывел опять на прямую. Курс — 220.
Отворот в ту же сторону, вправо, после бомбометания приводил нас кратчайшим путем на Малую землю, которая должна была не сегодня-завтра потерять это название и соединиться с Большой землей. Но даже когда она оставалась Малой, над ней прекращался вражеский зенитный обстрел. Мы были уже дома!
— Чуть вправо! — передал Давыдов, наблюдая в прицел, и тут же с тревогой добавил: — Много, уже много!
Несколько градусов обратно, и самолет на расчетном курсе.
— Хорошо! — сразу откликнулся Сергей, не отрываясь от прицела. — Хо-ро-шо!
Облака не мешали.
«Только бы не подошли сейчас», — подумал я. То же, видимо, думал и Давыдов.
Летчики знают, что зажимать управление не полагается, что это не помогает выдерживать режим полета, но на боевом курсе, думаю, все сжимали штурвал и упирались ногами в педали.
Курс, высота, скорость... Курс, высота, скорость... Все застыло!
Вижу, как вдоль красной черты, нанесенной на стекле в нижней части фюзеляжа, пробегают деревья.
Вижу и основной ориентир.
«Сейчас», — думаю я.
— Пошел! — кричит тут же Давыдов.
Энергичный отжим штурвала от себя — и самолет почти отвесно несется к земле.
Скорей! Сейчас медлить нельзя!
Дожимаю до требуемого угла пикирования и одновременно ловлю цель в перекрестье прицела. Когда самолет выведен штурманом правильно, все встает на свое место. Встала на свое место и цель.
Секунда выдержки, и кнопка нажата.
Теперь бомбы пошли сами, и, какой бы маневр ни делал самолет, ничто не свернет их с пути.
Перетягиваю на себя штурвал, не считаясь с перегрузкой: лучше на секунду потерять сознание, чем врезаться в землю.
Ведомые сбросили бомбы по моему сигналу, по моему же сигналу выходят из пикирования. Чтобы не столкнуться, если у них потемнеет в глазах от перегрузки, они выводят самолеты расходящимися курсами: один вправо, другой влево. Потом довернут и встанут на свои места в строю.
На какое-то время руки и ноги становятся страшно тяжелыми, раз в пять-шесть тяжелее, чем обычно. Щеки наливаются свинцом и оттягиваются книзу. Перед глазами сплошные круги, ничего не вижу. Свет померк. Все вокруг стало каким-то темно-фиолетовым.
Но самолет уже в горизонтальном положении, и все приходит в норму, только скорость увеличилась по сравнению с обычной раза в полтора. Постепенно она уменьшается, но вместо положенной высоты в тысячу метров мы снижаемся до пятидесяти, стремительно проносимся над землей бреющим полетом, как ласточки перед дождем, чуть не задевая крылом землю.
Характер пробоин бронекорпусов списанных штурмовиков Ил-2 (ввиду невозможности ремонта) позволяет сделать вывод, что угловой конус поражения Ил-2 при обстреле немецкой зенитной артиллерии не превышал в горизонтальной плоскости 20-25° к нормали и в вертикальной плоскости - 10-15° к нормали. То есть, все попадания в бронекорпус "Ила" от пушечно-пулеметного зенитного огня приходились исключительно на его боковую часть, тогда как поперечная броня, а также верхняя и нижняя части продольной брони попаданий от зенитного огня практически не имели.