Война Отечественная...2

С другой стороны..Я на Эльбрус ходил..Об этом не рассказывали( хотя экскурсанты там весьма квалифицированные)..Да и воронок от фугасных бомб не было...

Дык по идее и не должно остаться в таких условиях-то. ТАм ветром наверное через месяц все сровняло.

сас70, не кинешь сцылочку на книгу Горбача?

САС, так ты же вроде на транспортнике рассекал в 93-м?

---

Не все коту "масленница" (аэродром Славенская, 43 год)

---

Су-2 (разведчик), 9 одраэ. Несколько штук наши сами ссадили.......очень похож он на супостатские машины....





Спарка Як-9у, инструкторА-к снаряду...)))))

Впервые слышу документальное подтверждение версии о возможности бомбить с транспортника.
Про амеровский С-130 "Ганшип" вооще молчу, еще та коровка....Гы))))

Андрей, игде ты тама со своим прицелом "по сапогу"?...))))))

---

Продолжаем посиделки у костра....

4 ВА, Таганрог, Бердянск, Миллерово (Зеро, ау-у-у-), окрестности Ростова, там и Ейск недалеко....
Лето 42 года....прет окаянный...."подлец Гудериан" рвет нашу оборону....приказ "Ни шагу назад!"....

Герой Советского Союза
Яцковский Серафим Вадимович

Автор статьи - участник ВОВ (9-я ОДРАЭ, 164-й ОГРАП), пилот, заместитель командира эскадрильи, 1941-45 гг совершил 230 боевых вылетов на разведку, лично сбил 2 самолёта противника. Текст был опубликован в журнале "Звезда" № 1/1976 (стр. 138-150)

Над огненным Доном


Мы — это девять экипажей 9-й Отдельной дальнеразведывательной авиаэскадрильи под командованием П. Н. Николаева; после разгрома немецко-фашистских войск под Москвой нас перебросили на Южный фронт в состав 4-й воздушной армии.

С воздуха казалось, что все внизу дышит спокойствием и тишиной... Впереди показался Сталинград. Аэродром встретил нас степным пыльным жаром. Знакомая прифронтовая обстановка мигом настроила летчиков на боевой лад. Что происходит на Южном фронте, как тут развертываются события? Каждому хотелось увидеть все самому — глазами разведчика.

Остаток дня мы провели над картами за изучением района предстоящих боевых действий, а уже на следующий день в разведку на самолетах ПЕ-3-бис вылетели два экипажа. Мише Ярославцеву, летавшему со штурманом Мишей Поспеловым, предстояло просмотреть Харьковско-Ростовское направление, моему экипажу (штурман — Сергей Никитин) — Ворошиловградско-Днепропетровско-Таганрогское. После выполнения задания нам надлежало сесть на одном из полевых аэродромов, затерявшихся где-то между Доном и Мечетинской. Сюда должна была перебазироваться и остальная группа.

Нам предстояло совершить многочасовой одиночный полет в глубокий тыл противника. Район боевых действий был незнаком. Мы не имели ни малейшего понятия о расположении средств противовоздушной обороны.

Высота шесть тысяч метров. Впереди Северский Донец. Он отвернул свой длинный серебристый хвост на запад, как бы указывая путь полета. Перед нами все четче вырисовывался огромный живой экран войны. Весь горизонт, на сколько хватало взора, клубился в дыму. Донбасс, кочегарка страны, пылал.

Вдруг слышу голос Никитина:

— Справа два «мессершмитта»!

Наперерез нам идут два стервятника. Медлить нельзя. Резко разворачиваюсь и нажимаю на все гашетки. Неожиданный маневр и мощный огонь из пушек и крупнокалиберных пулеметов ошеломили противника — «мессершмитты» от нас отстали.

Под нами район Каменской. Всматриваемся в сплетение шоссейных и железных дорог. Направления на Серафимович и Морозовскую забиты колоннами танков и автомашин. Делаю полувираж. Никитин одобрительно кивает. Обменявшись мнениями, делаем вывод: противник ведет наступление в южном и юго-восточном направлении крупными силами — у него около двухсот танков, восемьсот автомашин и сорок орудий на мехтяге. Через несколько минут Никитин докладывает:

— Справа впереди, от Миллерова к югу, над дорогой сплошной шлейф пыли.

Подлетаем к району Старобельск — Миллерово. На Тацинскую и Шахты движется большая колонна автомашин, танков и артиллерии.

— Ого! — восклицает Никитин. — Кажется, здесь будет жарко!..

Неожиданно перед носом самолета встает сплошная завеса зенитных разрывов. Резко маневрирую и разворачиваюсь на другой курс.

Наше внимание привлекают новые колонны противника. Из Краматорска и Славянска по дорогам на Краснодон и Ростов движется армада танков и автомашин. В наушниках слышу доклад:

- Слева на высоте четыре тысячи метров четверка «мессов», идут с набором высоты по нашему курсу.

Улучив момент, когда под нами пролетала большая группа немецких бомбардировщиков, резко разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Проходит три минуты. Голос Никитина:

— Истребители после маневра курс не изменили. Видимо, потеряли нас.

Обхожу район барражирования истребителей и беру курс на Днепропетровск. Справа железнодорожная станция Константиновская. Вокруг нее море огня. Четыре железнодорожных состава окутаны черными клубами дыма — это работа нашей авиации. Рядом с Константиновской незадымленное поле аэродрома.

Новые и, как всегда, неожиданные разрывы зенитных снарядов подбрасывают самолет. Слышу глухое чмоканье — пробита обшивка. Осматриваюсь. На правой плоскости несколько рваных отверстий, но самолет хорошо слушается рулей. Моторы работают ровно. Показания приборов нормальные. Продолжаю идти курсом на Днепропетровск.

Под нами аэродром. С него стаями взлетают бомбардировщики. А на высоте три-четыре тысячи метров» — двадцать «мессершмитов».

Нервы напряжены до предела. Глянул на Никитина: перед ним планшет, он быстро наносит данные. Крупные капли пота падают на карту. В кабине минусовая температура, высота порядочная, но чувствую, как и по моему лицу, застилая глаза, скатывается соленая влага.

От Днепропетровска на Сталино — Константиновку — Артемовск все идут и идут железнодорожные составы с войсками и техникой. Более десятка насчитали мы на этом участке. К северо-западу от Матвеева Кургана — до шестидесяти танков и до полутораста автомашин. Только дорога вдоль северного побережья Азовского моря на Таганрог почти пуста.

Горючее уже на пределе: в воздухе мы около трех часов. Слева под крылом прифронтовой Ростов. Перелетели Дон и благополучно произвели посадку в заданном месте.

...................................
Набирая высоту, подлетаем к Дону. В районе Константиновской наблюдаем сплошное движение воинских колонн вперемежку с телегами, набитыми домашним скарбом. Красноармейцы помогают женщинам с детьми побыстрее перебраться на левый берег Дона.

Напряженно рассматриваем землю. Впереди Тацинская. Но что это?! Ясно видим колонну гитлеровских танков и мотопехоты, которая, сокрушая все на своем пути, несется к Константиновской. Показываю Никитину. Тот бледнеет и цедит сквозь зубы:

— Вот, гады! Людей давят. И остановить нечем...

В висках стучит от бессильной ярости.

Позади Северский Донец. Во многих местах гитлеровцы сплошными колоннами беспрепятственно прут в южном направлении. Северо-восточнее Краснодона идет бой — видимо, наши войска пытаются сдержать натиск противника. Но его танковые колонны, обтекая район боя справа и слева, продолжают движение на юг.

— Сережа! — кричу я. — Видишь? Наших окружают!..

Он молча качает рукой, прося сделать несколько кренов для лучшего наблюдения. В это время вижу впереди армаду вражеских бомбардировщиков, летящих на Ростов. Их прикрывают две группы истребителей. Верхняя чуть-чуть ниже нас. Если заметят — не уйти... Я резко разворачиваюсь на солнце, даю полный газ. Летим без кислорода. Высота пять тысяч метров, дальше подниматься небезопасно.

Никитин докладывает, что четыре девятки «юнкерсов» скрылись в южном направлении, истребителей не видно. Ложусь на прежний курс. На аэродром в Константиновке сбрасываем две стокилограммовые бомбы. В районах Ровеньки, Иваново, Дебальцево, Макеевка, Сталино нас обстреляла зенитная артиллерия. Когда хорошо знаешь расположение зенитных средств противника, заранее предпринимаешь противозенитный маневр: не доходя до цели, ведешь самолет с незаметным правым или левым скольжением, и снаряды всегда рвутся в стороне. Здесь нам ничего не известно, а фашистские зенитчики довольно точно бьют с первых выстрелов, поэтому приходится все время быть начеку и часто маневрировать.

Просмотрев весь заданный район, возвращаемся домой. Справа но курсу — Ростов. В центре, на северной окраине и на железнодорожном вокзале полыхают по-жары. Район железнодорожной станции Шахты в огне. А на восточной окраине Новочеркасска тысячи людей с муравьиным упорством роют многокилометровый противотанковый ров, идущий с севера на юг! Хочется крикнуть им, и я действительно в ярости кричу: «Что вы делаете! Вас же с тыла обходят!» Никитин дергает меня за рукав и изумленно таращит глаза. Я тычу пальцем вниз. Он сокрушенно качает головой и гладит меня по рукаву — старается успокоить...

Константиновская и район переправы окутаны дымом. Все новые и новые группы бомбардировщиков пикируют на переправу. Вода бурлит. Лодки и прочие плавсредства, на которых переправляются беженцы и войска, разлетаются в щепки. Изредка вспыхивает факелом сбитый бомбардировщик — это наши ястребки, прорвавшись сквозь мощный заслон истребителей противника, делают свое дело. Дон кажется огненным...

Почти одновременно со мной прилетел Ярославцев. Он выполнял разведку правее меня. Обстановка там была не легче. Немецкие войска рвались к переправам у Николаевской, Цимлянской и Серафимовича.

Следующий день был еще более напряженным. Некоторые из нас сделали по три боевых вылета. Экипаж лейтенанта Гурова с подбитым мотором произвел вынужденную посадку на другом аэродроме. Туда
срочно послали техников Пронина и Позднякова.

К исходу 22 июля противник на двухсоткилометровом участке от Цимлянской до Ростова вплотную подошел к Дону. Наши наземные войска (51-я армия у Цимлянской и Николаевской, 37-я у Константиновской и 18-я у Ростова на левом берегу Дона) спешно строили оборону.

Прилетел представитель 4-й воздушной армии, и наши разведданные потекли по всем каналам.

Фашистские войска полностью захватили правобережье Дона, расширили плацдармы на левом берегу. Помогая наземным частям, летчики 4-й воздушной армии уже четыре раза разрушали переправы у Константиновской, Николаевской, Цимлянской и Ростова. Это позволило на несколько дней задержать дальнейшее продвижение против-ника, гитлеровцам пришлось использовать для переброски войск только ночное время, днем они вынуждены были разводить понтоны и располагать их вдоль берега. Но мы обнаруживали понтоны и там.

27 июля. Наш ПЕ-3-бис, чьи запотевшие от утренней росы крылья еще не обсохли, поднимался навстречу солнцу. Сегодня нам предстоит просмотреть и сфотографировать все переправы на Дону. Высота четыре с половиной тысячи метров. Скоро заходить на боевой курс. Сделал крен влево, и тут же увидел под нами вырисовавшийся силуэт «мессера», ниже его обозначился второй. Стервятники, как видно, не думали встретить нас до линии фронта. Тут мне бросилась в глаза закругленность консолей плоскостей. Обычно у «мессершмиттов» они прямоугольные, «обрубленные». Что за притча? Вдруг наши? Нет, профиль «мессершмитта» хорошо нам знаком, это, видимо, модернизация. Да и разбойничья повадка — под-
крадываться с хвоста — выдавала с головой. Кроме того, нашим истребителям здесь совершенно нечего делать. Еще с десяток-другой секунд — и будет поздно. Раздумывать некогда. Кричу Никитину: «К пулемету! Иду в атаку! „Мессы"!». С левым полупереворотом бросаю самолет в пикирование. Ловлю самолет в прицел и нажимаю на все гашетки. «Месс» метнулся в сторону. Я чуть довернул и снова нажал на гашетки. Он клюнул носом и задымил.

Боевой разворот. Где-то болтается второй «месс»? А вот и он. Пробует атаковать, но как-то несмело. Заградительные очереди наших пулеметов заставляют его резко спикировать и ретироваться.

Прошу включить фотоаппарат: возможно, сумеем потом найти на пленке место падения «месса».

Разведку пришлось выполнять по очень изломанному маршруту, резко менять курс, уходить от истребителей противника. В этот день нам всем пришлось очень тяжело. Экипаж Гурина с Закревским «мессы» загоняли так, что им пришлось садиться в Сталинграде. За каждого сбитого разведчика немецкие истребители получают крест и две тысячи марок, за нами охотятся, и врагу уже удалось подстеречь два наших экипажа — Михаила Ярославцева со штурманом Михаилом Поспеловым и Петра Довгаля со штурманом Юрием Юрченко и стрелком-радистом Григоренко. Их сбили прямо над аэродромом. Нам пришлось перебазироваться.

Летим на ПЕ-2, с нами стрелок-радист Лисицын. Просматриваем и фотографируем район переправ и плацдармов. Над каждым из них роем вьются, «мессы», Огненным
коридором обозначается район соприкосновения войск. Да, противник глубоко вклинился в нашу оборону, особенно у Николаевской. В районе Константиновской противник ведет работы по восстановлению разрушенной переправы. Над ней особенно много истребителей. Ясно, дело идет к наступлению, если даже днем открыто перебрасываются войска.

— Впереди по курсу, справа, с аэродрома взлетели четыре «мессера», идут в нашем направлении, — доложил Лисицын.

Это Новочеркасск. Слева впереди дымящийся Ростов, там уже бесчинствуют оккупанты.

— Взлетела шестерка «мессеров», — вновь слышу доклад радиста. — Первая четверка идет с набором по нашему курсу, высота полторы тысячи метров.

Взлетевшую шестерку я сам увидел — берут в клещи. Даю команду:

— Радисту все внимание на истребителей. Штурману продолжать разведку. Приступаю к маневрированию.

Резко разворачиваюсь на восток. Через несколько минут радист сообщает:

— Первая четверка следует курсом на север. Вторая группа из шести «мессеров» идет за нами. Высота — две тысячи метров.

Так. От первой группы, кажется, оторвались. Попробуем уйти и от второй. Делаю энергичные маневры и беру курс на запад, продолжая вести разводку. Снова голос радиста:

— Шестерка вновь развернулась и следует за нами.

Выполняю частые и резкие маневры, но они ни к чему не приводят. Наш самолет четко виден в безоблачном небе. Истребители продолжают сокращать дистанцию. Надо что-то предпринимать. Нас преследуют опытные асы — видно по почерку. Идут спокойно, развернутым фронтом, повторяя все наши маневры. Умело перестраиваются в правый или левый пеленг, отсекая пути отхода. Это похоже на игру кошки с мышкой, которая, поймав жертву, тешится с ней, не давая юркнуть в норку... Надо искать выход. От шестерки «мессеров», да еще в глубине территории, занятой противником, одному уйти почти невозможно. Решаюсь использовать испытанный маневр, который ныручал нас еще под Москвой — уходить продолжительным отвесным пикированием. Он сложен и опасен, но другого выхода нет.

Летный состав бомбардировочной авиации в училищах, строевых частях этому маневру не обучали. Он возник на фронте. Обычные попытки бомбардировщика или разведчика уйти от истребителя на пикировании даже под большими углами не всегда приносили успех. Беда в том, что преследование психологически очень действует на летчиков, особенно на молодых. Многие стараются быстрее уйти, жмут, как мы выражались, «на все газы», стремятся увеличить скорость пикированием, но истребители, имея возможность держать цель в поле зрения, легко их настигают. Вот почему многие считали пикирование неприемлемым. Немало удачливых товарищей, которым посчастливилось писать послевоенные мемуары, отрицают его и сейчас.

Меня же оно не раз выручало в самых критических ситуациях. Речь идет не просто об уходе от истребителя на отвесном пикировании, а о комплексе маневров, в который оно входит главным элементом. Успех его в равной степени зависит от правильного выбора момента ввода в пикирование, наличия запаса высоты и крепкого здоровья, в особенности, нервов.

Отвесное пикирование под углами, близкими к девяноста градусам, требовало определенной летной подготовки, а сам момент ввода в пикирование, — четкого психологического расчета. Нужно было подпустить истребителей противника на близкую дистанцию, при этом пилотировать самолет на минимальной скорости. Затем резко бросить его в отвесное пикирование, лучше с малым доворотом под строй истребителей. Получается, что разведчик падает под прямым углом, почти отвесно, словно проваливается и моментально исчезает из поля зрения преследователей. Идя в атаку на максимальной скорости, они проскакивают над тобой уже где-то впереди. И обычно теряют самолет из своего поля зрения. На фоне земли он почти не виден. При отвесном пикировании для наблюдателей самолет теряет привычные глазу очертания, сливается с местностью. Если же противник все-таки сумеет через некоторое время отыскать тебя и пойти за тобой, то ненадолго: за это время «пешка», у которой хорошо обтекаемые аэродинамические формы, быстро разгоняется до скорости восемьсот километров в час и, благодаря массе, в несколько раз большей, чем у истребителя, долго удерживает эту скорость по инерции. И врагу уже не догнать. Кстати сказать, истребители почти никогда не сбивали пикирующие бомбардировщики во время отвесного пикирования, а только на подходе к цели, при выходе из пикирования и при отходе от цели.

На своем самолете я хорошо отработал этот маневр. Вот уже все члены экипажа плотно привязались ремнями, так как при резком воде в пикирование тебя отрывает от сиденья и ты продолжительное время висишь на ремнях. Поскольку при сложившейся обстановке маневр этот желательно было выполнять ближе к линии фронта, я развернулся на юг, дал полный газ и полез в высоту.

Мы летели без кислорода, а высота уже около шести тысяч метров. Не хватает воздуха. Делаю глубокие ровные вдохи. Ни одного лишнего движения — это сохраняет силы. От кислородного голодания можно незаметно уснуть. Во рту страшно пересохло. Веду самолет точно по курсу, никаких маневров — это усыпляет бдительность противника.

Моторы успокаивающе рокочут, поднимая нас все выше. Впереди линия фронта. Экипаж все время докладывает:
— Идут левым пеленгом, дистанция — тысяча пятьсот, тысяча, восемьсот...

Высота шесть тысяч двести метров, дальше лезть нельзя. В наушниках слышится тяжелое дыхание ребят. Надо ускорить маневр. Это можно было сделать раньше, но я увлекся — хотелось ближе подойти к линии фронта. Сбавил газ, уменьшил скорость, даю возможность истребителям быстрее приблизиться. Уже не слышу докладов. Поворачиваюсь к Никитину. Он спокойно сидит на своем месте, склонил голову над планшетом и как будто спит...

Я понимаю — экипаж обессилел от кислородного голодания. Да и сам чувствую во всем теле вялость. Плавно доворачиваю на истребителей — они уже метрах в шестистах. Закрываю шторки моторов, чтобы не переохладить их на продолжительном пикировании, убираю газ, резко перевожу самолет в отвесное пикирование. Я даже не заметил, как мы проскочили перед носом истребителей. Меня оторвало от сиденья, и я повис на ремнях. Неприятное чувство: как будто мы и самолет падаем раздельно. Смотрю па приборы; стрелки высотомера бешено вращаются; стрелка Показателя скорости, подойдя к цифре семьсот, замедляет свой бег. Самолет чем-то недоволен — он кренится вправо. Штурвалом предупреждаю его недовольство. Пысота — около трех тысяч метров. Начинает больно ломить барабанные перепонки. Слышу протяжные крики Лисицына. Вилимо, полностью пришел в себя и старается этим способом уравновесить резкий перепад давления и уменьшить боль. Сам ворочаю челюстями и также ору во всю глотку: «Хочешь жить — терпи!..» Скорость подошла к отметке восемьсот. Капоты моторов от сильного напора воздуха начинают вспухать. Штурвал полностью отдан влево — самолет хочет лечь на лопатки, это результат неточной регулировки и отсутствия компенсаторов рулей для таких скоростей. Я сквозь зубы кричу: «Погоди, миленькая, сдаваться! На лопатки ложиться рано!..»

Все! Пора выводить. Теперь ни один черт за нами не угонится. С усилием, плавно жму штурвал на себя — самолет нехотя поднимает нос. В висках словно молоты стучат, в глазах расплылись радужные круги, свинцовое тело вдавилось в сиденье. Мелькает шальная мысль — «не провалиться бы...» Невыносимая боль в ушах, многопудовая тяжесть во всем теле, которая, кажется, хочет выдавить все внутренности, инстинктивно заставляют быстрее выйти из пикирования. Но мелкая вибрация крыльев самолета предупреждает: спокойно, слишком велика перегрузка, самолет может развалиться... Упорно продолжаю плавными ступенчатыми движениями выводить самолет в горизонтальный полет. На глаза набегают крупные капли пота, но не поднять руки, чтобы их смахнуть.

Высота две тысячи метров. Самолет в горизонтальном полете несется с непривычной скоростью. Несколько минут иду прежним курсом, не в состоянии пошевелиться.

Наконец собираюсь с силами, поворачи-ваюсь к Сергею, вижу: вопрошающе смотрит на меня и что-то кричит, но я его не слышу. Показываю руками: вышли, мол, из пикирования, все в порядке... Делаю несколько змеек, просматриваю воздух — истребителей нигде не видно. Доворачиваю курсом на Азовское море. Больно тряхнуть головой, сильно ноет левое ухо. Постепенно доходят звуки работающих моторов. Эта довольно странное чувство — летишь и не слышишь даже посвиста самолета. Пролетели минут пятнадцать. Стали прослушивать друг друга. Голоса доносятся издалека, как будто раковины ушей плотно заткнуты пальцами. Боль поутихла. Спросил о самочувствии, хотя и так знал, что неважное. Однако предупредил экипаж, что нам необходимо довыполнить задание. На это никто ничего не ответил...

Мучительно трудно начинать все сначала, но мы опять медленно ползем на спасительную и одновременно предательскую высоту. Заходим через Мариуполь в тыл противника и благополучно исследуем оставшуюся часть маршрута.

...Земля опалила нас жаром. От резкого перепада температуры и давления мы ослабели окончательно. Из кабины нам помогали вылезать техники. Немного отдохнув, мы вместе с техниками ползали по самолету, тщательно осматривая каждую заклепку: самолет перенес большие перегрузки, и что-то могло не выдержать. И действительно, найдено было несколько ослабленных узлов и два сорванных замка у капотов моторов.

Вот она...красавица
http://fly.hausnet.ru/galery/albums/userpics/10004/An72pvolc-web.jpg [zero size or time out]

Тю-у!
"Ушастик"! Ну молодец! И он кроме груза в бою побывал! Только уважение!!!

Ну, положим этот ушастик погранцовый - у них своя специфмка.
А зачем транспортники (ВТА?) Памир бомбили? Лавины? Снайперское бомбометание 500кг. с пузатого (с какого типа, как целились,кста)?
Время-ресурсы было аппараты с рутинных задач снимать, держатели-конвееры примостыривать?

==Кстати сказать, истребители почти никогда не сбивали пикирующие бомбардировщики во время отвесного пикирования, а только на подходе к цели, при выходе из пикирования и при отходе от цели.==

На самом деле, никогда не встречал описаний огневого контакта истребителей с бомбардировщиками (разведчиками) на пикировании.

Вить, кто летал на подыгрыш ПВО (на директриссу по зеркалам), особливо знаить, что на пикировании и "Шилку" глючит, не говоря об истребителе, причем ,чем больше угол, тем больше унее мозги плывут. А с земли пулять- обстановка поспокойней, чем атака в воздухе.

Понял, спасибо. Раньше долетали обрывки сплетен...
А так получаецо, за юрчиков впряглись! И дабы, не будоражить демократическое ОМ и не раздражать соседних курбаши совершали "мирные в.перевозки", исключительно, с гуманитарными целями...
А ежели припомнить, какие ужасные легенды ходили о ваших, немного более поздних, деяниях...
Напрашиваецо закономерный вывод: СТРАШНЕЕ КОШКИ ЗВЕРЯ НЕТ!!!

САС, ладно, под конец этого разговора расскажи, как с транспортника работать?
Я так понимаю, с горизонта и пологого пикирования, до 10 градусов?
Кто прицеливается и кто жмет БК?

В принципе, малоскоростной аппарат, 450-600км, перегрузочку на выводе если держит около трех, то мона в упор стрелять, кучность хорошая будет. Да и бонбы можно положить в точку с замедлением, чтобы не городить маневр и будьте здоровы....гы))))))

НО в условиях слабой ПВО или ее отсутствии....слишком большая ЭПР.....)))
А с конвеера можно всякую херню просроченную пулять, ежели по площадям.